— Все равно, это не делает им чести, — упрямо пробормотал один из рекрутов.
— Делает, не делает — нам что за беда! Наше дело — скрутить этих козотрахов в дудочку, пока они нас не скрутили! — скрежетнул зубами Иштван, и, словно в подтверждение его слов, взорвавшееся поблизости ядро выбило кусок камня из скалы прямо над его головой.
— А как? — спросил Кун, и Иштван от всей души пожалел, что парень не немой.
Но весь отряд уже смотрел на него, ожидая немедленного приказа, и пришлось срочно что-то изобретать. Все еще не зная, что сказать, он туманно заявил:
— Это уже дело офицеров.
— Ага! А исполнять-то нам! — выкрикнул Соньи. — Всю работу-то делаем мы! И еще кровью за нее платим!
— Но мы же воины! — патетически провозгласил Каничаи. Сам-то он еще по-настоящему жезлов и не нюхал и потому не мог знать, что в неравном бою «воин» очень легко может превратиться в «падаль».
Но идущие в середине обоза офицеры это хорошо знали, за что Иштван вознес горячую благодарность звездам небесным: вместо того, чтобы бросить его отряд на прорыв (чего он так опасался), против засевших в горах ункеров направили отряд драконов. Глядя на летящие с неба ядра и огненные сполохи на месте позиций ункеров, Иштван, переживший на Обуде столько обстрелов, что уже и сам вспомнить не мог, вдруг неожиданно для себя ощутил даже что-то вроде сочувствия к врагам.
Соньи, завидев летящих на подкрепление драконов, пришел в полный восторг. И свои чувства к врагам он выражал в открытую:
— Так их! Убивай! Задай им жару! Плющи их в лепешку — всех до единого! Чтоб их призраки перекосило да поплющило!
— Представления о том, что дух, покидающий тело после смерти, подобен этому телу внешне, — солидно откашлявшись, вдруг заявил Кун, — лишь крестьянские предрассудки и суеверие.
— И сколько ж духов ты видел своими свинячьими глазками, господин очкарик? — язвительно поинтересовался Соньи.
— Да заткнитесь вы оба! — рассвирепел Иштван. — Мы здесь воюем с ункерами, а не друг с другом!
Он был в ярости от того, что противник не желал сдаваться. Оказывается, не все ядрометы они утащили на войну с Альгарве, парочка осталось и на долю Дьёндьёша. И стоило дьёндьёшским драконам спуститься пониже, чтобы сбросить ядра на их позиции, ответный огонь тут же сбил двоих, а остальные, уходя из-под обстрела, взметнулись в небо, так и не нанеся удара.
— Да укажут звезды небесные путь душам этих двух бедолаг, — прошептал Соньи, искоса взглянув на Куна: не привяжется ли опять к нему чародей-недоучка со своими вечными спорами? Но тот лишь молча склонил голову, и Соньи вздохнул с облегчением.
Ядра продолжали сыпаться на позиции ункеров, но теперь драконы боялись спускаться ниже и потому стали мазать. Хуже того, решив, видно, что драколетчикам в одиночку не подавить сопротивления, в подмогу им наконец решили поднять пехоту. А это значило, что отряду Иштвана придется лезть под обстрел собственных драконов.
Засвистели дудки, и руководящий операцией капитан Тивадар с криком «Вперед!» первым бросился в атаку. Пример отважного командира воодушевил солдат, и они ринулись за ним.
— Вперед! — подхватил Иштван и устремился вслед за капитаном. Ему не нужно было оборачиваться, чтобы знать, пошли его люди за ним или нет: он был в них полностью уверен. А если кто из новичков и сдрейфит, его свои же за трусость так отделают, что ункеры обзавидуются.
И вот наконец ноги вынесли его ко вражеским укреплениям. На Обуде ему частенько приходилось бродить с отрядом по лесу, не имея ни малейшего представления о том, где окопались куусамане. И лишь, натолкнувшись на них, можно было напасть врасплох — это давало свои преимущества. Здесь же враги отлично знали, откуда ждать атаки, и это было плохо. Теперь Иштван двигался короткими перебежками, используя для прикрытия кусты и валуны, а местами и полз, боясь попасться на глаза ункерскому снайперу.
Атакуемые с воздуха расчеты конунговых ядрометов замешкались с наводкой на подступающую пехоту, что дало Иштвану и его ребятам небольшое преимущество. Но передышка оказалась слишком короткой: по стискивающему тропу ущелью забегали огненные вспышки — это вступили в бой ункерлантские жезлоносцы. И Иштван стал палить в ответ.
— В атаку! — закричал капитан Тивадар. — Шевелитесь! Накройте их огнем да так, чтоб башки не могли поднять!
Его приказ подхватили другие офицеры. Теперь со всех сторон слышалось: «В атаку! Спалить их на месте!» Конечно же, рекрутам было гораздо труднее, чем ветеранам, которым было все равно, где сражаться — в ункерлантских горах ли, на куусаманских ли островах. Обогнув труп с пышной желтой шевелюрой, Иштван лишь сочувственно кивнул: стоит выжить в первых нескольких схватках, в дальнейших твои шансы значительно повышаются. Но если ты не пережил даже своего первого боя, других для тебя уже никогда не будет.
— Свеммель! — ревели ункерлантцы. — Свеммель!
Они кричали что-то еще, но Иштван их не понимал. С его точки зрения, их язык был похож скорее на предсмертные хрипы и стоны, чем на человеческую речь.
Луч жезла ударил так близко над его головой, что его лоб окатило теплой волной и перед глазами метнулся длинный огненный след. Он моментально бросился на землю и пополз к ближайшему уступу, за которым можно было укрыться. Лишь оказавшись за ним, он осторожно выглянул: этих проклятых ункеров в их серых лохмотьях разглядеть на фоне серых же скал было почти невозможно.
Наконец один из них высунулся из своего укрытия чуть больше, чем следовало, и Иштван, тщательно прицелившись, выпалил. Ункер обмяк, и жезл выпал из его мертвых рук.
— Хороший выстрел, сержант, — раздался голос Тивадара, и Иштван гордо выпятил грудь — нет ничего лучше, чем отличиться на глазах начальства.
Но долго гордиться ему было некогда, потому что еще через несколько минут его отряд уже штурмовал ункерлантские заграждения: тут уж оружие и какие-то особые навыки почти не играли роли — сейчас было важнее задавить врага массой. Часть солдат конунга дрогнула и бросилась наутек. Они неслись так резво, словно собирались без передышки бежать до своих далеких родных городов и деревень. Другие же, наоборот, ответили таким яростным сопротивлением, словно родились не в Ункерланте, а на родине воинов. И не их вина, что оборона прорвана — слишком много дьёндьёшцев, силы явно неравны.
— Слава звездам небесным! — выдохнул Иштван, внезапно осознав, что полоса вражеских укреплений уже осталась за спиной. — Да, будь это сражение не между нашим полком и жалкой горсточкой ункеров, а битвой двух армий, и Ункерлант, и Дьёндьёш еще долго зализывали бы раны.
— А то как же! — согласился лежавший на земле Кун — он был ранен, правда, легко. Каким-то чудом он сохранил в бою очки. А может, чародей-недоучка использовал для этого какое-то особое колдовство? Но, по большому счету, Иштвану это было по барабану. Кун указал на башенку на вершине перевала: — Осталось разорить еще вон то гнездышко, и дальше можем идти посвистывая.
— Можем-то можем, — согласился Иштван, — только через пару миль они найдут еще одну подходящую тропку и устроят нам там еще одну горячую встречу. Так и будем ползти по миль пять в день. Это сколько ж лет до Котбуса получается, умник?
Кун мысленно подсчитал и ошарашенно выдал результат:
— Три года. Или даже чуть больше.
Иштван слишком мало учился в школе, чтобы проверить, прав он или нет. Но одна лишь мысль о том, сколько еще предстоит пройти и сколько придется сражаться, наводила на него глубочайшую тоску. К тому же до него наконец дошло, что пока они не возьмут следующее укрепление, они не продвинутся ни на одну милю в глубь Ункерланта. И засевшие в крепостишке солдаты конунга делали все, чтобы задержать их как можно дольше. Они поливали все подступы к своей башне таким плотным огнем, что приближение к ней означало верную смерть.
И лишь когда вернувшиеся драконы обрушили на маленькую цитадель ливень из ядер, сопротивление ослабело настолько, что пехота вновь смогла подняться в атаку. Но ункерлантские солдаты продолжали отстаивать развалины своей крепости до тех пор, пока защищать их стало больше некому. Когда огонь стих, из руин с поднятыми руками выбрались лишь двое черноволосых мужчин.
Иштван пробрался внутрь разбитой крепости и застыл в потрясении. На его зов сквозь завалы пробрался капитан Тивадар и, оглядевшись, заметил:
— Да, вот теперь-то мы знаем, почему они смогли так долго продержаться. Так вот чем они подзаряжали жезлы!
— Да, господин капитан. Теперь мы это знаем, — потерянно кивнул Иштван.
На полу перед ними лежали десять ункерлантских солдат с перерезанными глотками. Их убили не дьёндьёшцы, а собственные соотечественники.
— Как вы думаете, они пошли на это добровольно? Или тянули жребий? А может, выбрали офицеры и таким образом свели счеты с теми, кто им не по душе?
— Не знаю, — ответил Тивадар. — Может быть, нам об этом поведают пленные.
Капитан судорожно сглотнул — он не находил слов, но молчать было еще хуже. Наконец он заговорил снова:
— Это были храбрые солдаты. Видишь? Ни у кого руки не связаны. Они добровольно отдали свои жизни для того, чтобы жезлы их товарищей могли использовать энергию и уничтожать нас.
— Да, они сами пошли на это, — печально кивнул Иштван, не отводя глаз от окровавленных трупов. — Они погибли, как настоящие воины.
Этими словами он отдал высочайшую честь их памяти и задумался: а многие ли из дьендьёшцев пошли бы на подобное самопожертвование? И чего ждать от подобных фанатиков на следующем перевале? А какие еще сюрпризы ждут их на последнем рубеже обороны? Да и дойдет ли он, Иштван, когда-нибудь до этого последнего рубежа?
До Сетубала грохот Дерлавайской войны почти не доносился; она шла где-то далеко, в каком-то ином мире. Лагоаш был надежно отделен от нее Валмиерским проливом. И в то же время только поэтому-то и можно было чувствовать себя спокойно в Лагоаше. Ибо Альгарве и Ункерлант насмерть вцепились друг другу в глотки, и сил на других соседей у короля Мезенцио уже не хватало. Лишь изредка над Сетубалом и другими расположенными на северном побережье городами появлялись одиночные зелено-бело-алые драконы и, сбросив несколько ядер, тут же улетали. Еще реже появлялись военные корабли, пытавшиеся высадить на берег десант, но тоже без особого успеха. В то время как Лагоаш почти не прекращал бомбардировки южных портов Валмиеры. А на море… и говорить нечего.
— Они нас боятся, — заявила Шавега, чародейка второго ранга, пригласившая Феранао на бокал крепленого вина в Гранд-залу Лагоанской гильдии чародеев.
Ее собеседник учтиво, в лучших альгарвейских традициях, склонил голову:
— Благодарю вас, сударыня. Вы меня убедили. Вы не оставили ни малейших сомнений в том, что принадлежность к женскому полу является гарантией ума.
Шавега одарила его мрачным взглядом. Она была на несколько лет младше Фернао, то есть ей было около тридцати, и славилась кислым выражением лица. Ее природная угрюмость тем более бросалась в глаза, что чародейка обладала довольно привлекательной внешностью.
— Если бы Мезенцио нас не боялся, — процедила она в ответ, — то, прежде чем направить свои взоры на запад, он сначала полез бы выяснять отношения с нами.
— Вы ведь никогда не покидали Лагоаш? — все так же учтиво осведомился Фернао.
— А я тут при чем? Разве это что-то меняет? — И она негодующе тряхнула своей темно-медной гривой.
— Да, меняет, — вздохнул Фернао. — Вы можете мне не верить, но это так. У тех, кто никогда не покидал своей страны, отсутствует чувство… Я бы назвал это «чувством пропорции». Это касается всех, кто никогда не бывал в чужих землях. Но наших соотечественников в особенности. Ведь наша страна лишь крошечный клочок земли, притулившийся на краю одного из многочисленных островов. А мы полагаем ее пупом земли.
Судя по выражению лица, Шавега пропустила его слова мимо ушей. Да она и не собиралась прислушиваться к чужим словам — ей хватало своих. Фернао только сейчас спохватился, что еще пару часов назад надеялся, что их встреча закончится в постели, но, судя по выражению лица Шавеги, он только что разбил все свои надежды в прах.
— Сетубал — весь мир в миниатюре. Сюда съезжаются со всего света. Чего же вам еще? — хмыкнула она.
Отчасти так оно и есть. Но только отчасти.
— Все дело в пропорциях, — повторил он. — Во-первых, Мезенцио не мог заняться нами вплотную потому, что Ункерлант уже стоял у его границ. А во-вторых, напади он на нас, это тут же вовлекло бы его в войну с Куусамо, а это было бы ему просто не в подъем.