Тогда я избрал более банальный путь для избавления от воинской повинности. Я попросту сунул большие взятки военным врачам и был признан негодным к службе в армии по состоянию здоровья.
Три года мирно и счастливо провел я с любящей женой и подрастающей дочкой, а потом произошла революция, началась гражданская война и интервенция, и меня хотели призвать в Красную Армию. На этот раз врачи взятку брать не посмели, мне даже пригрозили судом за попытку тайного подкупа. Видимо, не нашел подходящего человека. Оставалось идти на войну или бежать с семьей за границу. Воевать я не хотел, так как, будучи человеком исключительным, давно уже решил не вмешиваться в дела других людей, а тем более — в их кровопролитные распри. Но я понимал, что и заграница — не мед, там меня ждут свои невзгоды и неприятности, как всех непрошенных эмигрантов. И тогда я избрал третий путь.
Я решил уйти от людей, от их суеты, от их войн и революций — и вот создал этот тайный подземный дворец. Здесь мы живем как боги, ни в чем не зависим от людей, живем в довольстве и покое и только по радио узнаем, что у нас там, наверху, делается. Наша дочь до недавнего времени находилась у дальней родственницы в Ленинграде, но теперь, окончив школу, она тоже живет с нами… Есть у вас вопросы?
— Вопросы к вам у меня, конечно, имеются, — сказал я. — Почему это у вас такие роскошные подходы к жилой квартире — шахта выложена золотом, лестница из платины, потом идут роскошные нарядные залы, — а сама квартира без всяких драгоценностей и украшений?
— Золото, роскошные залы и весь этот подземный дворец для меня не самоцель, а просто доказательство моей гениальности и могущества, — ответил Николай Алексеевич. — Квартира моя не блещет богатством, ибо для меня достаточно сознания, что я благодаря своему великому дару богаче всех людей на свете. Кроме того… жена моя утверждает, что она себя лучше чувствует в квартире, свободной от излишней роскоши.
— А не бывает вам здесь, в земле, скучновато? — осторожно спросил я.
— Я не в земле, а под землей, — с какой-то обидой ответил мой собеседник. — В земле — мертвые, а я жив и здоров и многих переживу! И мне здесь ничуть не «скучновато» — здесь я могу иметь все, что захочу. Здесь я сам себе хозяин!
— А не хочется ли вам иногда использовать свой гениальный талант для пользы всех людей? — задал я щекотливый вопрос.
— Я мог бы принести людям много зла, но я этого не делаю, а это не так уж мало, — сухо ответил Николай Алексеевич. — Я держу нейтралитет.
Я понял, что наша беседа накоротке подходит к концу, и в заключение сказал, что мне неудобно такого гениального человека, как он, называть просто по имени-отчеству.
— Нет ли у вас какого-нибудь звания? Может, вы профессор?
— Далеко всем профессорам мира до меня, — с улыбкой ответил Николай Алексеевич. — Знаете, жена моя в шутку иногда называет меня Творителем. Можете и вы именовать меня так, если это вас устраивает.
Мне понравилось это наименование. Только я не знал, как его употреблять: с «товарищем» или с «гражданином». С одной стороны, Творитель был вроде бы буржуем — ведь он лично владел подземным дворцом. Но, с другой стороны, он не извлекал из этого дворца доходов и не держал прислуги. К тому же он не приобрел этот дворец на нетрудовые доходы, а построил его своим личным трудом, без эксплуатации наемной рабсилы. Выходит, он был как бы кустарем-одиночкой и вреда никому не приносил. Но, с другой стороны, он и пользы никому не приносил, а в прошлом, если смело смотреть в лицо фактам, был дезертиром. Поэтому я решил, что товарищем его называть не стоит, и в дальнейшем стал обращаться к нему так: гражданин Творитель.
Графская жилплощадь
Вскоре Елизавета Петровна позвала нас на вечерний чай. Я сидел за столом рядом с Лидой и исподтишка все время поглядывал на новую свою знакомую. Девушка была очень красива, прямо картинка, — куда там Тосе Табуретке до нее. И потом сразу видно было, что Лида эта — добрая, никакой хитрости в ней нет.
После чая Елизавета Петровна снова осмотрела мою ногу и сказала, что недельки три мне придется провести здесь, что нельзя выгонять меня на мороз, пока нога не поправится, — иначе мне грозит ампутация. Должен сказать, что это гостеприимство меня глубоко обрадовало, ибо оно означало, что целых двадцать дней я буду находиться возле Лиды, которая с каждым моментом мне все больше и больше нравилась. К тому же я находился в отпуске, так что пребывание в подземном дворце не являлось производственным прогулом и было вполне законным. Меня только смущало, что все это время я буду жить на чужой счет, ибо кроме трешки, данной мне шофером фургона, у меня имелось семьдесят копеек мелочи — итого 3 рубля 70 копеек. Но когда я высказал это соображение своим хозяевам, они засмеялись и сказали, что деньги им не нужны — ведь Творитель создает все из ничего.
— А теперь надо подумать о вашем жилище, — заявил мне Творитель. — Так как вам придется пробыть у нас не один день, то я создам вам отдельную квартиру рядом с нашей. Составьте в уме проект помещения, в котором вы хотели бы жить. Можете не брать примера с моей скромной личной квартиры или, наоборот, с моего огромного парадного дворца. Составляйте проект по своему личному вкусу. Вообразите, что вы граф или миллионер — я могу сотворить для вас апартаменты на любом уровне роскоши.
Это предложение очень заинтересовало меня. Мне захотелось пожить в графско-миллионерских бытовых условиях — вот Гоша удивится, когда я ему расскажу про такую жизнь.
Я сказал Творителю:
— Извините, гражданин Творитель, я сразу не могу представить, какой должна быть моя временная отдельная квартира, я ведь привык жить в коммунальной. Дайте мне десять минут на творческие размышления.
— Хорошо, я подожду, — ответил Творитель.
Я сел на диван, закрыл глаза и стал напрягать свое воображение по части богатства и роскоши. Я припомнил кое-какие книги, романсы и кинофильмы из жизни графов, купцов и миллионеров, а также пьесы, в которых играл мой друг Гоша. Вскоре в моем сознании стал вырисовываться макет шикарного жилища. Я попросил у Творителя пять минут дополнительного времени, чтобы подбавить роскоши и изящества, — раз уж бывшему беспризорному выпал случай пожить по-графски, то надо на все сто использовать эту возможность.
— Теперь вы готовы? — спросил Творитель, взглянув на часы.
— Теперь готов! — ответил я.
— Идемте за мной. — Творитель повел меня в прихожую, открыл дверь, которой я до этого не заметил, и мы вышли в длинный неширокий коридор, стены которого были окрашены в невзрачный серый цвет. Я шел осторожно, плавно — чтобы не расплескать мысли и не позабыть всего того, что я себе напредставлял.
Вскоре мы уперлись в тупик. Творитель взял меня за руку и сказал:
— Сейчас ваши образы будут восприняты моим мозгом и воплощены в явь. Я сотворю вам ту квартиру, которую вы себе представили.
Он крепко сжал мою руку и уставился в голую стену. И вдруг за стеной послышался неясный шум, а в стене образовалась дверь…
Творитель ушел, насвистывая какой-то мотив, а я робко подступил к двери и коснулся ее медной ручки. Ручка была самая настоящая! Тут я нажал на нее — и дверь открылась.
Я вошел в прихожую. Здесь все блистало графской роскошью. На мраморном пьедестале стояло в полный рост чучело медведя, и на протянутых передних лапах медведь почтительно держал золотой поднос. В ушах у зверя блестели бриллиантовые серьги, а на голове красовался кокошник — вроде как у дореволюционных кормилиц и официанток; но кокошник был не простой, а шитый натуральным жемчугом. Стены прихожей, оклеенные вместо обоев золотой фольгой, красиво отражались в полу из полированного гранита. С потолка свисала люстра в сто лампочек, на манер церковной.
Ошеломленный этим точным исполнением моего творческого заказа, я пошел осматривать сотворенную квартиру. Кроме прихожей она состояла из огромной комнаты, кухни и санузла и еще одной маленькой комнатки. Эта комнатка была мною придумана просто для количества — понимал же я, что графская квартира не может состоять из одной комнаты. Но для второй комнаты я ничего особенного придумать не успел и решил, что она может быть чем-то вроде детдомовского санизолятора на случай болезни.
Зато в большой жилой комнате, которая имела не менее шестидесяти квадратных метров, окна были занавешены голубыми плюшевыми портьерами, в одном углу стоял рояль, накрытый натуральной тигровой шкурой, а в другом углу находился бильярд. Справа вдоль стены возвышался огромный белый буфет с медными поручнями — не хуже, чем на вокзале. Полки буфета ломились от бутылок с коньяком и шампанским. Здесь же имелся большой стол, накрытый парчовой скатертью, а возле него — диван из красного дерева, обитый синим сатином. Пол был вымощен синими и белыми метлахскими плитками, а кровать помещалась на мраморном возвышении. Кровать эта отлита была из чистого серебра, а панцирная сетка ее сплетена из золотой проволоки, и на этой сетке лежала перина гагачьего пуха и лиловое шелковое одеяло; простыни же почему-то не имелось. На стенах повсюду висели охотничьи трофеи — рога лосей и оленей, моржовые клыки, слоновые бивни и мамонтовые челюсти.
Кухня представляла собой обширное помещение со стенами, отделанными хрусталем. В ней стояло много кухонных столов из карельской березы, и на каждом столе — позолоченный примус и инкрустированная перламутром керосинка. На полках блестели золотые кастрюли, сковородки и утюги.
Кроме всего прочего, в новой моей квартире имелось много зеркал. А ванная и уборная — те были сплошь в зеркалах.
От всего этого богатства мне даже начало чудиться, будто я в сказочном сне, — и я стал проверять бытовую технику, чтобы убедиться в том, что все это — наяву. Я начал нажимать на выключатели — они действовали исправно. Потом сел перед роялем и ударил пальцем по клавише — рояль зазвучал. Правда, игре я не был обучен, но факт был налицо: струны звучали! После этого я направился в ванную и открыл кран — вода шла нормально. И все, что я проверял, — все действовало без перебоев. Все было без обмана!
Вернувшись в комнату, я разделся, выключил свет и лег на роскошную серебряную кровать. Но я долго не мог уснуть, мне мешала тишина. Очень уж тихо было под землей! К тому же под тяжестью моего тела золотая панцирная сетка начала растягиваться — очевидно, золото было слишком мягким металлом и не могло заменить собой железо. Я очутился вроде как бы в гамаке: ноги и голова оказались много выше туловища. Но наконец я кое-как уснул.
Будни подземного рая
Ночью у меня разболелась обмороженная нога, да еще вдобавок золотая сетка совсем прогнулась, и я нижней частью тела стал ощущать холод мрамора, на котором стояла серебряная кровать. Проснувшись от всего этого, я решил обернуть больную ногу тигровой шкурой, лежавшей на рояле, и встал с постели. Но спросонок я позабыл, что постель стоит на возвышении, и загремел вниз по ступенькам. Хоть их было всего пять, но все же я набил шишку на лбу, а нога заболела еще больше. От боли я выругался такими словами, которые иногда употреблял в дни беспризорного детства. Ответом мне было глубокое подземное молчанье. Я включил две люстры, проковылял по холодным метлахским плиткам к роялю, взял шкуру и, не выключая света, лег на диван.
Но мне не спалось. Жуть стала забирать меня в этой роскошной огромной комнате, где стояла такая тишина. Тогда я снова встал и начал бродить по квартире, всюду включая свет. Затем прошел в ванную и открыл краны. Вода с шумом полилась в ванну и умывальник, и мне стало уже не так страшно.
Приняв все эти меры, я пошел в домашний изолятор. Это была небольшая, в восемь квадратных метров, комнатка, где стояла простая койка больничного типа. Остальную меблировку составляли большая плевательница, белый стул и белый медицинский шкафчик, полный всяких склянок. Здесь было как-то уютнее, и вскоре я уснул.
* * *
Утром кто-то тронул меня за плечо, и я открыл глаза. Передо мной стояла Лида.
— Уже утро, лентяй! — весело сказала она. — Мама зовет чай пить. Я еле нашла тебя. Что это за комната?
— Как что за комната? — ответил я. — Это домашний изолятор, На случай болезни. Если, например, ангина или коклюш.
— А что у тебя?
— Нет, я лично, если не считать ноги, ничем сейчас не болен, — пояснил я. — Но раз уж я имею возможность пожить эти три недели как граф-миллионер, то я должен целиком войти в его быт. По-моему, у каждого нормального графа имеется свой персональный изолятор. Не станет же такой тип из-за каждой ангины ложиться в больницу с прочими рядовыми гражданами… А тебе, Лида, можно задать один вопрос? Скажи, почему у вас здесь никакой живности нет? Ты могла бы собаку завести какую угодно, здесь ведь не коммунальная квартира. Я бы на твоем месте завел здесь собак и кошек — жилплощади хватает и еда бесплатная.
— У нас звери не выживают, — с грустью в голосе ответила Лида. — Была кошка, да недолго жила. А раз я вороненка с воли принесла, но он тоже не выжил.
— С воли принесла? — переспросил я.
— Ну да, сверху. Из лесу.
— А ты часто выходишь наверх?
— Нет, я редко выхожу. Отец против этого. Я выхожу наверх только зимой, в метель. Метель заметает следы, и дороги к нам никто не найдет. Да и то каждый раз приходится уговаривать отца.
— А тебе не скучновато здесь, Лида?
— Скучновато, конечно, — неохотно ответила она. — Но сейчас, когда ты здесь, мне веселей… Ну, я пойду. Ты одевайся.
Она ушла легкой походкой, а я встал, умылся и пошел к хозяевам подземного рая пить чай.
После чая Лида позвала меня в свою комнату. Комната у нее была небольшая и без всякой роскоши. На стене висели портреты каких-то девчонок.
— Это мои школьные подруги, я с ними дружила, — объяснила Лида.
— А теперь ты встречаешься с ними?
— Нет, — вздохнула Лида и рассказала, что она жила у какой-то дальней родственницы на Васильевском острове и училась в школе на Двенадцатой линии, а когда окончила школу, отец забрал ее сюда, потому что у матери стало неважно со здоровьем. А подруги думают, что Лида теперь живет во Владивостоке.
— А в Ленинграде ты, значит, бываешь только в метель?
— Да, только в метель.
— А что ты там делаешь?
— Брожу по улицам, по набережным. Смотрю на людей…
— Одна?
— Одна. А почему ты это спросил?
— Так. Я подумал, что с тобой, может быть, кто-нибудь гуляет. Ну, ухаживает, одним словом.
— Нет, за мной никто не ухаживает. Ведь я так редко бываю там, наверху…
— А что ты здесь делаешь? Как проводишь культурный досуг?
— Я очень много читаю.
— А твой папаня и книги делает из ничего?
— Нет, книг он делать не может. Книги он постепенно перетащил сюда из города. Он вообще не может создавать ни книг, ни картин, ни музыки.
— Ясно. А чем он сейчас занят? Может, проектирует кое-что еще почище этого подземного дворца?
— Нет, он больше ничего не проектирует. Он говорит, что теперь ему довольно сознания, что он может построить что угодно.
— Лида, а ты зайди ко мне на Лиговку, когда будешь в городе. Вместе погуляем по улицам, в кино сходим.
— Обязательно зайду, — ответила она. — В первую же вьюгу отпрошусь из дому и зайду. Это будет так интересно!.. Дай мне твой адрес. Вот тебе записная книжка, запиши его своей рукой.
Затем я стал рассказывать Лиде о себе, о том, как был беспризорным, как попал в детдом, как жил в нем. Рассказал я и о своем друге Гоше и его таланте. Девушка слушала очень внимательно, но многое ей было непонятно и Мне приходилось объяснять ей самые простые вещи.
Поведал я своей новой знакомой и о Тосе Табуретке. Чтобы поднять себе цену, я соврал, что Тося меня безумно любит и согласна на брак со мной в любое время, так что все зависит Только от меня… Ах, зачем я сказал это! Вся моя жизнь могла пойти по иному курсу, если бы не эта ненужная ложь.
Через два дня в подземном раю праздновали день рождения Елизаветы Петровны. Я тоже был приглашен. На этот раз на столе стояли разные роскошные блюда и бутылки с дорогими винами. Но пили все очень мало, — кроме меня, пожалуй. Я приналег на какое-то очень вкусное вино с иностранной наклейкой и захмелел. Однако никакого хулиганства с моей стороны допущено не было.