Центральная реперная - Васильев Сергей Викторович 7 стр.


Кверц летел по коридорам, уверенно отталкиваясь от стен и даже не думая, что он скажет в случае нежелательной встречи. Не волновали его и камеры слежения: запись станут просматривать, только если будет повод. Кверц давать повод не собирался. Полет туда, секундная задержка, полет обратно — по другому маршруту. Прогулка, ничего более. Так это должно выглядеть со стороны. Конечно, надо знать — что находится по другую сторону обшивки. Но это он уже давно изучил. Единственное условие — передатчик не должен быть виден. Рассчитан он всего на два импульса, после чего должен расплавиться. Так что, если его найдут, исследовать будет нечего.

Кверц зацепился за кронштейн камеры, подрезал внутреннюю обшивку из мягкого бархатистого материала, засунул в щель передатчик и наложил сверху прилипшую заплатку. Установленный передатчик послал оговоренный контрольный импульс, сигнализируя о том, что готов к работе. Пройдет какое-то время, большее, чем время хранение записей с камер, и он пошлет второй сигнал — указание на цель.

Теперь Кверцу следовало отлететь подальше и выйти из активной фазы. Что он благополучно и проделал у видового окна на Ю-2.

Носителю оставалось лишь удивляться — чего ради он поперся на прогулку в ночное время? Ну, не глазеть же на газовый гигант?

Пусть разбирается. Скоро ему станет не до этого.

* * *

7. Сергеев

Первый раз видел, чтоб Наталья кого-то встречать пошла.

К нам постоянно кто-нибудь прилетает — хотя бы корабли грузовые. Команда на станцию спускается, тут-то мы ее и расспрашиваем о житье-бытье. Как там на Земле, и вообще новости всякие. Не то, что мы ничего не знаем, но личные впечатления всегда интереснее. К тому ж пилоты — ребята клеевые, с ними знакомства полезно иметь. Иногда они нам что-нибудь личное передают, если договоримся.

Куда как интереснее грузопассажирские рейсы. Это когда на станцию новых работников доставляют. Такое не часто случается. Тогда все, кто свободен, обязательно к шлюзам идут. Одна Наталья не ходит. Не нужно ей, видимо. А тут вдруг отпросилась у бригадира и пошла. Пришлось и мне передоговариваться на другую смену — без напарника не поработаешь, а к Наталье я уже привык даже. Удобно с ней работать. В общем, вместе с ней пошел. Интересно же, с кем она встретиться хочет.

Повисели немножко, пока шлюз открывали, поболтали о ерунде, немного о работе и вообще за жизнь. А потом вышел этот. Которого Наталья встречала. Лучше б я с ней вместе не ходил. Как-то мне неприятно стало, когда увидел, как она к нему бросилась. Обидно, что ли. Сразу понятно, что они друг другу не безразличны. Это еще мягко сказано.

Поглядел на них и понял: лишний я здесь. Совершенно лишний. Уйти надо и подумать кое о чем. Не ушел, остался. Наверно, из каких-то мазохистских побуждений. Меня и не гнал никто. Они друг с другом общаться начали, а на окружающих, то есть, на меня, — ноль внимания. Как будто нет никого. Ну, и ладно.

Вишу, слушаю. Только разговор у них какой-то странный. Сначала, конечно, охи-ахи: "да как ты?", "да почему ты?", "да зачем ты?". В общем, всё, как полагается. На Земле, по крайней мере. А потом мужик этот к Наталье докапываться стал. Дескать, чего она тут потеряла и не хочет ли обратно на Землю. Если б он меня спросил, я б ему ответил, чего она потеряла. Очень внятно б ответил. Жаль, он меня не стал спрашивать. Хотя, Наталья всё сама объяснила. Дескать, ей тут больше нравится, чем на Земле. С точки зрения монтажника — совершенно понятно. А с другой стороны — поработала, сколько требуется, и домой, на Землю. Или, может, у нее ставка низкая? Или запросы чрезмерные? Тогда другое дело. Но по мне — всех денег не заработаешь, всего пирога не съешь. Поставил цель — и стремись к ней. А выше не бери, лопнешь от жадности.

Уже и голос друг на друга повышать начали, обвинениями кидаться. И чего встречаться было? Ради двух поцелуев?

В общем, под конец рассорились они совершенно. Он свою линию гнет, а Наталья — свою. Уже и тепла в голосе никакого нет — будто чужие друг другу. Мужик сухо спрашивает:

— Где тут остановиться можно?

А Наталья ему, как рашпилем по дереву:

— К директору иди. Дорогу у любого спросить можешь.

Я этим "любым" и оказался. Объяснил, конечно, человеку, куда идти. Тот даже магнитные подошвы не отключил — так и пошагал. Новичок. Не знает, что лететь по нашим коридорам быстрее получается.

Мы с Натальей остались. Я на нее смотрю, а она — вслед мужику этому. Грустно так смотрит и шепчет чего-то. Ругались-то они ругались, а теперь, видно, жалеет она об этом.

— Это кто был? — спрашиваю.

— Муж.

И таким тоном это заявляет, будто все кругом должны его знать.

— Я так и понял. С мужьями только так и разговаривают. Чтобы сказала — и всё. Конец. Да и чего рассусоливать долго? Муж — он же всё с полуслова понимать должен!

— Не живем мы вместе, — и сморщилась, словно горсть клюквы в рот кинула и разжевала.

— И чего это? Парень видный, боевой. Весь из себя…

Сам не понимаю — чего завелся. Может, у человека семейные проблемы, а я тут права качаю. То, что не понравился он мне, — это да. Но это ж не повод. Если на всех непонравившихся внимание обращать — так нервов не напасешься. Изойдешь на злобу, так сказать. И чем тогда лучше них будешь?

— Как можно жить с человеком, который всё время спасает мир, а потом устраивает репортаж по этому поводу?

— Тебе виднее.

Так и сказал. Не вежливо, конечно, но уж очень она своим мужем допекла.

— Да хороший он, правда.

Только таким тоном говорит, что будто сама своим словам и не верит.

— Чем же он для тебя хорош? — ехидно так спрашиваю.

— Всем хорош.

Сказала, как отрезала. Ну, я и не стал дальше разговор поддерживать. Чего в бутылку лезть? Мне расстройства хватило уже от того, что Наталья вообще с ним встретилась. А уж от их отношений совсем голова кругом пойдет, а путного ничего не выйдет. Только хуже. Говорила Наталья, что муж у нее есть? Говорила. Намеки тебе делала? Не делала. Обычно себя вела? Да обычнее некуда! Вот на что я мог надеяться? Что муж — там, а я — здесь? Дурость сплошная. Фантазия разыгралась. Фантазер долбанный.

Вот поругался на себя и легче немного стало. Не о фантазиях думать надо, а о работе. Деньги зарабатывать. Вот заработаю и уйду на фиг! Вообще уйду, на Землю. Отдыхать буду.

Сам себя не убедишь — никто не убедит. Только неубедительно я себя убеждаю. Не верю тому, что сам говорю. Может, месяц, другой и проведу на Земле, а потом опять в космос потянет. Это зависимость уже, и с этим ничего поделать нельзя — только лечиться. А надо ли? Только одно меня на Земле удержать может. И то — не уверен.

Так задумался, что не сразу внимание на Наталью обратил. Она, наверно, раз пять что-то сказала, пока до меня дошло.

— Мы еще долго тут висеть будем? На работу не пора?

Что ей ответишь? Ничего. Права Наталья. Всегда она права, даже противно.

— Сейчас отправимся. Только галоши помою.

Наталья на меня как-то странно посмотрела, потом на мои ноги и говорит:

— Ты же не носишь галош!

— Вот именно. А на работу пойдем, чего ж не пойти-то? Работа, она дураков любит. Ты не думай, это я про себя. Настроение, понимаешь, не очень. Проблемы всякие.

Я даже не заметил, как мы на "ты" перешли.

— Странный ты какой-то сегодня. Нервный. Не нравится мне это. В прошлый раз, когда ты нервничал, у нас у всех неприятности были. Может, тебе к врачу сходить?

— К психиатру? У нас тут его как-то нет. Он как-то на Земле остался. Не захотел лететь, понимаешь. Правильно сделал. Не место психиатрам рядом с психами.

Наталья головой покачала и ничего не ответила. Да и что ответить, если у человека настроение плохое. А почему плохое — человек рассказывать не хочет. Его право. Мое, то есть. Хочу — молчу, хочу — говорю.

На работе говорить совершенно не обязательно. Если техническую карту назубок выучил, до автоматизма, знай себе панели тягай да сваривай. Напарник даже не по жесту понимает что делать, а по внутреннему чутью. Напарник у меня, само собой, — Наталья. Уже и не представляю, как можно с кем-то другим работать. С мужиком в напарниках в чем-то легче: и прикрикнешь на него, когда не дело творит, или пошлешь подальше, если выкаблучивается. С женщиной же не будешь так поступать. Женщина культурного обращения требует. Но и понимания от нее больше.

Вот, когда у меня Гурьев в напарниках был, я прямо намучился. Ему пока объяснишь, что от него хочешь и что ему делать надо, — из сил выбьешься, а толку — ноль, потому как всё время норовит по-своему сделать. Дескать, так легче и удобнее. Да не надо мне легче! Мне надо, чтоб по-моему было! Мне так нужно, и всё. А он спорить начинает. Зачем спорить? Работай! Будет он работать, как же! Потому что упертый, не меньше, чем я. Ему на своем настоять надо. Тогда он значимость свою чувствует и пыжится от этого.

Наталья никогда так поступать не будет. Она всё точно сделает, как ей сказано. А вот когда уже сделает, тогда и выскажет. Дескать, неумеха я и вообще культурно себя вести не умею. И лучше б она к Потапову работать пошла, он приглашал.

Ну, и шла бы, честное слово! Никто же не держит! Сама выбирала — с кем работать, я не напрашивался. Может, лучше чтоб мы вообще никогда не встречались? Я б тогда спокойно работал, ни о ком не думал, философии не разводил. Вкалывал бы, и все дела. Не мучился бы, как сейчас. А она не понимает моих мучений. С ее точки зрения — ничего особенного не происходит: ну, не могу же я что-то чувствовать! Не по мне это!

Никак в прошлое не вернуться и жизнь свою не переиграть. Всё. Поздно. Кончился Василий Сергеев. Потерялся. Сам же и виноват. Вообразил невесть что, а теперь расплачивайся. Эх!

— Василий! Блок справа! Василий!

Пришлось от мыслей отвлекаться и возвращаться к насущному. К монтажу.

Подождут чувства.

* * *

8

Оранжево-желтый газовый гигант с облаками из замершего аммиака, метана и водяного льда, с широким шлейфом водородно-гелиевой атмосферы, окруженный множеством мелких спутников и вездесущей ледяной пылью. Белые и рыжие полосы клубками мохнатых гусениц, вихри и пятна — всё это несется, кружится и бушует, разгоняемое вращением планеты. Если долго смотреть, кажется, что диск планеты наплывает на тебя, засасывает, и ты летишь туда, в эту бешеную круговерть, далеко-далеко. Проваливаешься в бездонные глубины жидкого водорода, чтобы достичь, в конце концов, дна. Раздавленным атмосферным давлением или гравитацией. Насладившимся безумной красотой…

Изображение на экране ничем не отличалось от картинки, которую Матвей видел еще на Земле. Разве что возможностью рассмотреть детали. Этим Матвей и занимался: то приближал, то удалял поверхность планеты-гиганта. На самом деле, делать ему ничего не хотелось. Даже смотреть на уже надоевший газовый гигант. Настроение было скверным: жена Наталья, к которой он уже как с неделю прилетел, наотрез отказывалась возвращаться домой. Конечно, она ему обрадовалась, как же без этого. И секс в невесомости, если приноровишься, классная штука! Не в пример земному. Но лететь на Землю? Ха! Чего она там потеряла? Не для того она целый год ходила по инстанциям, уговаривала и угрожала, потом привыкала к местным условиям и традициям, чтобы внезапно всё бросить и вернуться. Да и что ей там делать, внизу? Дома сидеть? Смотреть сериалы, судачить с соседками о житье-бытье и ждать с работы мужа-журналиста? Ха!

Так что, Матвей, отправляйся обратно один. Нет, конечно, можешь и здесь пожить — никто не гонит. Благо, задание редакции позволяет заниматься сбором материала. Потом мы все прочтем отличную статью о буднях монтажников на станции.

Матвей прекрасно знал, что переубедить Наталью практически невозможно. И нужно прикладывать массу усилий, чтобы настоять на своем, когда она уже всё решила. Знал, но всё еще надеялся. У него в голове не укладывалось, как женщина может чувствовать себя комфортно в окружении одних только мужчин. Ну, и еще роботов. Но роботы, как известно, чувств не испытывают, на женские прелести внимания не обращают. В отличие от шлюзовых, монтажников, снабженцев, сетевиков, инженеров, энергетиков, начальства и многих, многих других.

— Ты ничего не понимаешь! — сказала Наталья. — Они меня ценят. Можно сказать даже любят.

— Вот этого-то я и опасаюсь… — ответил Матвей и ушел от разговора.

Теперь он мрачно смотрел на раздутое тело Ю-2 и размышлял — не улететь ли ему прямо сейчас? Ну, ладно, не прямо, а условным утром, с первым рейсом. Хотя можно и чуть задержаться: всё же собрать материал для статьи, поговорить с людьми. Наверняка, вспомнят что-нибудь интересное, что не входило в официальные отчеты. Рабочий процесс — штука непрерывная и связанная с неожиданностями. Вон, небось, даже ночью работают.

Матвей переключился на изображение с выносной камеры и попытался понять — что же делают монтажники. Они перелетали от контейнера к контейнеру, копошились, как маленькие мошки на блюде фруктов, что-то двигали, суетились. По слухам, которым Матвей не очень доверял, разбирали термоядерный реактор. Рабочее пространство было освещено несколькими крупными светильниками, отчего тени на контейнерах выглядели кривоватыми, многорукими и многоногими. Матвей потянулся, представил, как у монтажников вырастают дополнительные руки, так нужные им в работе, и тут же придумал название будущей статье. "Руки монтажников" — так он ее назовет.

В этот момент светильники погасли. Погасли габаритные огни станции. Погасли бакены коридора вхождения. Погасло всё. Одновременно.

И только тусклый оранжево-желтый свет Ю-2 еще какое-то мгновение оставался на экране Матвея, обрамляя черный провал силуэта станции.

Вслед за этим выключились всё оборудование и аппаратура в каюте.

Совпало несколько событий.

Подошло время замены бланкета у одного из рабочих реакторов. Ничего особенного — всё по графику. Работа трудоемкая, радиоактивно опасная, выполняемая исключительно дистанционно с помощью манипуляторных систем. С первого реактора сняли систему охлаждения, разобрали этот самый поглотитель нейтронов и отбуксировали его подальше от станции. Одновременно с этим началось комплексное тестирование и профилактика всех систем.

Предусматривалось, что второй реактор обеспечит минимум энергопотребностей, хоть и на пределе мощности. К тому же, на третий день разборки к станции пристыковался грузовой корабль, который привез низкоактивируемый рВ-реактор — последнее слово современной энергетики. Корабль разгрузили и отправили обратно, а груз так и остался нераспакованным, ожидая, когда освободятся монтажники с первого реактора.

Второй реактор проработал еще два дня. В двенадцать часов условной ночи контрольные приборы зафиксировали удар по корпусу реактора, а следом за ним произошел срыв плазмы. Реактор перестал выделять тепло, турбогенератор — вырабатывать электроэнергию.

Свет на станции погас.

Разумеется, никто не подозревал — в чем конкретная причина остановки реактора, что именно повредил метеорит. На первый взгляд все системы были в порядке. Тем не менее, рабочей смене перезапустить реактор не удалось.

Была еще одна проблема, о которой никто не подозревал. Кроме всего прочего, осколки метеорита повредили стенку сепаратора пара, вывели из строя систему конденсации, фильтры-регенераторы, а также систему комплексного оповещения. Клапаны сброса пара заклинило. Сигнал "неисправность" с конкретизацией места просто не включился. В сепараторе, вместе с паровоздушной смесью, начал скапливаться водород, образуя гремучую смесь.

До взрыва, который разнесет реактор, оставалось двадцать часов.

Директор станции, Владимир Аристархович Широков, проснулся вовсе не от будильника. До подъема оставалось часа четыре, не меньше, а то и все пять: Широков не чувствовал себя выспавшимся. Стрелки на циферблате наручных часов, которые он снял перед сном, не были видны. Цифры настенных часов не горели. И вообще было темно и душно. И еще — тихо.

Широков попытался припомнить — что же его разбудило. Вроде бы, какой-то сон. Ну, да, кошмар. Будто главный инженер одну за другой подкладывает ему на грудь пуховые подушки и каждый раз спрашивает — не хватит ли. "Хватит, хватит!" — хочется крикнуть Владимиру Аристарховичу, но никак не получается. А Потапов всё подкладывает и подкладывает. Радостный такой.

Назад Дальше