ГЛАВА ТРЕТЬЯ
На лестничной площадке практически ничего не изменилось. Даже кремовый цвет панелей в подъезде был таким же, как пять лет спустя. Только солнечные блики, падавшие из окна на правую стену, рывком переместились на левую – я вышел из дому в начале одиннадцатого, а здесь уже половина второго. Конечно, можно синхронизировать время суток, но я не стал мудрствовать и воспользовался предложенной вариатором версией, когда на лестничной площадке никого не будет ни в момент отправления, ни в момент прибытия. Первый вариант всегда самый надежный, исключающий возникновение флуктуаций.
Спустившись на лифте, я вышел из подъезда, прошел к стоянке такси и сел в машину на заднее сиденье.
– В Шереметьево.
Шофер попался на редкость молчаливый, и мне это было на руку. Когда до аэропорта оставалось совсем немного, я достал из кейса лингвистический программатор, выбрал позицию «американизированный английский язык, виржинское произношение», вставил в ухо детектор, оформленный под наушник аудиоплеера, и прикрыл глаза, якобы наслаждаясь музыкой. Когда через пять минут я открыл глаза, то увидел, что мы подъезжаем к зданию аэропорта. Я отключил программатор, спрятал в кейс, а когда такси остановилось, молча, не торгуясь, расплатился. Ни к чему демонстрировать шоферу ломаный русский с виржинским акцентом. Американцу Тэдди Смиту проще проходить паспортный и таможенный контроль. Русского Егора Никишина обшарили бы с головы до ног по всем интимным закоулкам тела как в московском аэропорту, так и нью-йоркском.
Билеты в Нью-Йорк на двадцать пятое августа и на двадцать восьмое обратно я купил без особых хлопот, и до следующего скачка у меня оставалось полчаса. Как ни точно рассчитывает вариатор ситуации, всегда надо иметь в запасе свободное время. Скачки во времени совершаю не только я, поэтому погрешность всегда имеет место. И чем больше таких скачков, тем выше погрешность, хотя она и не доходит до рамок флуктуационных колебаний. Вроде того, что очередь у кассы может оказаться длиннее, билеты будут оформлять дольше, и ты можешь не успеть к оптимальному скачку. На реальности это никак не скажется, но нервы попортит. А нервы нужно беречь для работы.
Я поднялся на второй этаж, побродил по залам ожидания, постоял у широкого окна с видом на взлетное поле с комфортабельными лайнерами различных компаний. Хорошо здесь живут, широко, вольготно… Золотой век. В нашем веке дальше двадцати метров ничего не увидишь из-за едкого мглистого тумана. С другой стороны, насколько знаю, и тут находятся недовольные техногенным развитием цивилизации, ратующие за возврат к природе, защиту окружающей среды, запрещение трансгенных овощей и фруктов и употребление в пищу только экологически чистых продуктов. Эх, не едали они мутагенный лишайник, не жили в квартирке меньше туалетной кабинки… Через пятьдесят лет, когда будут исчерпаны все природные запасы нефти, на Земле такое начнется, что Армагеддон покажется луна-парком. Счастье, если твой организм сумел мутировать и приспособиться к потреблению плесени, мхов, лишайников, но если ты реликт, неспособный к мутации…
Ощущение на себе чужого взгляда подействовало как укол стилета и напрочь отсекло меланхолические воспоминания. Жить здесь, несомненно, хорошо, но и расслабляться не следует.
Лениво, как пассажир, мающийся от безделья до посадки в самолет, я неторопливой походкой направился к эскалатору, а заодно скучающим взглядом прошелся по залу ожидания. Людей здесь было немного, и никто на меня не обращал внимания. Ни у одного человека я не заметил ауры флуктуационного следа, но ощущение острого изучающего взгляда не проходило. Кто бы это мог быть и зачем за мной наблюдал? Ни местных, ни наших законов я не нарушал… И только ступив на эскалатор, я наконец определил направление взгляда.
Взявшись за перила, я оглянулся, равнодушным взглядом осмотрел потолок и в углу заметил направленный на меня объектив камеры слежения. Взгляд наблюдателя был настолько пристальным, что чувствовался сквозь просветленную оптику. Чем я мог заинтересовать службу безопасности аэропорта? Тем, что, купив билет на рейс, вылетающий за границу через месяц, не покинул здание аэропорта? После одиннадцатого сентября такой пассажир, несомненно, может привлечь к себе внимание, но сейчас причина выглядела надуманной. Что-то другое стояло за пристальным взглядом из телеобъектива, но что именно, я не стал гадать, так как через десять минут меня тут не будет. Меньше будешь знать – крепче будешь спать.
Спустившись на первый этаж, я направился через зал к туалету, вошел и огляделся. Пару человек мыли руки, один брился электрической бритвой у зеркала, еще один стоял у писсуара. Половина кабинок была заперта изнутри, но третья кабинка от окна, как и предсказывал вариатор, была свободной. Я не знаток русского языка, для меня он настолько же архаичен, как для местных древнеславянский, но, по-моему, слово «нужник» образовалось на основе словосочетания «нужное место». Иронизировать по этому поводу можно сколько угодно, но кабинки туалета являются наиболее подходящими точками при перемещении во времени: никто не видит, как путешественник исчезает в никуда и появляется из ничего. Во всех отношениях «нужное место». Главное, вычислить на вариаторе время, когда кабинка оказывается пустой, чтобы не оказаться на коленях у местного, использующего кабинку по прямому назначению.
Я заперся в кабинке, достал из кармана джамп, выставил на нем «25 августа 2001 года, 12 часов 44 минуты», выждал три минуты до оптимального времени скачка и нажал «Старт».
Ничего вокруг не изменилось, кроме звука. Исчезло журчание льющейся из крана воды, шарканье подошв по полу, зато появился гудящий однообразный звук, будто кто-то забыл выключить тепловентилятор для сушки рук. Дверь в кабинку была приоткрыта, я посмотрел в щель и увидел, что кое-что все-таки изменилось. На двери была новая щеколда. Моя оплошность – забыл перед скачком открыть дверь, и персоналу аэропорта пришлось ее взламывать, а затем ставить новую щеколду. Я глянул на руки и с облегчением убедился, что свечение флуктуационного следа в норме. Иногда такие мелочи боком выходят, но в этот раз пронесло. В переносном смысле, конечно.
С чувством выполненного долга я открыл дверь, направился к умывальнику и вдруг увидел, что в туалете никого нет, кроме уборщика, елозившего гранитные плиты пола электрополотером. Вероятно, перед началом работы уборщик проверял кабинки, потому что смотрел на меня выпученными глазами, как на привидение.
Чтобы не усугублять ситуацию, я не стал мыть руки, живо проскользнул мимо уборщика и скрылся за дверью. С обратной стороны на ручке двери висела табличка «Технический перерыв с 12 до 13 часов». Н-да, внимательней нужно относиться к рекомендациям вариатора, чтобы не оказаться в глупом положении. Хотя, может быть, по версии вариатора уборщик к этому времени должен был закончить работу и уйти, но новая щеколда на дверце кабинки внесла микроскопические изменения в реальность.
Я снова посмотрел на руки и убедился, что аура флуктуационного следа светилась в пределах нормы. Либо уборщик не станет никому рассказывать, как из некогда закрытой изнутри пустой кабинки, в которой из-за этого пришлось менять замок, выскользнуло вполне респектабельное привидение с кейсом в руках и поспешило на взлетную полосу, либо ему никто не поверит. Но даже если кто-то и поверит в легенду «о привидении из туалетной кабинки», то это никак не скажется на ходе всемирной истории.
До регистрации на рейс оставалось немногим более часа, и я решил перекусить. Поднялся на второй этаж, взял в кафетерии парочку бутербродов, бутылку понравившегося мне «Баварского» пива фирмы «Сармат» и сел за столик. Потягивая пиво, я рассеянным взглядом окинул зал ожидания, краем глаза не упуская из виду телеобъектив камеры наблюдения в углу под потолком. Медленно поворачиваясь, камера пару раз прошлась по мне, но и не подумала задержаться. А вот это уже плохо. Если бы в прошлый раз интерес ко мне проявила местная служба безопасности, то снимки моей личности хранились бы в памяти системы и камера на мне непременно бы остановилась. Абы да кабы… Значит, мной интересовалась служба стабилизации, а это значительно хуже. Чего им надо? Неужели встреченный мною в казино блюститель стабильности настолько злопамятен, что глаз с меня спускать не будет? Было бы из-за чего проявлять злопамятность, в принципе я ничего обидного не сказал…
Кто-то затеребил штанину, я посмотрел под столик и увидел потешного рыже-серо-белого котенка, требовательно заглядывающего мне в глаза. Наверное, хозяевам запретили брать на борт животное, и им пришлось оставить котенка в аэропорту. Не повезло бедолаге, несмотря на счастливый трехцветный окрас. Я бросил на пол кусочек ветчины, котенок ее мгновенно проглотил, но больше выпрашивать не стал, а. направился к следующему столику и принялся теребить за брюки очередного посетителя кафетерия. Может, и бросили хозяева, но котенок обжился и теперь по-свойски обходил пассажиров, собирая с них дань в духе времени. Этакий кошачий рэкетир. Хорошо, если бы мной интересовался только котенок…
Я снова обвел зал ожидания взглядом, нашел одного пассажира со слабым мерцанием флуктуационного следа и, приглядевшись, едва не поперхнулся бутербродом. Это был тот самый таймстебль из казино. Легок на помине!
Таймстебль сидел на диване и делал вид, что читает газету. Как же, так я и поверил, что читает! Смотрит на нее и слюнки глотает, что не может съесть у всех на виду. Не прав я был, когда утверждал, что постантов в прошлом нечем заинтересовать. Их желудки прекрасно переваривают щелоченную целлюлозу, и газеты для них почти как для обычных людей шоколадки – вкуснее ржавой плесени. В наше время они книжные фонды всех библиотек подчистую съели. Кто бы из местных мог подумать, что на смену
придет не предрекаемый высокогуманный Homo novas, а такой вот
Я машинально жевал бутерброд, запивал «Баварским» пивом и пытался осмыслить ситуацию. Можно встать и уйти, но проблемы это не решит. Если блюститель стабильности прицепился именно ко мне, так просто от него не отделаешься. Проблему надо решать, и иного способа, кроме как идти напролом, я не видел. Беда только в том, что Александр Македонский разрубил гордиев узел выверенным ударом, а у славян, когда рубят лес, щепки летят. Как бы дров не наломать…
Допив пиво, я встал из-за стола, решительным шагом подошел к блюстителю стабильности и сел рядом.
– Топрый тень, – сказал я. Хотел сказать твердо, на чистом русском языке, но внедренная в сознание лингвистическая программа выдала фразу с американским акцентом. Еще одна накладка: не готовился я к беседе с таймстеблем – готовился к другому.
Блюститель стабильности оторвался от газеты, повернул голову и окинул меня равнодушным взглядом. Глаза у него были темные, тускло-зелено го цвета, почти как вчерашняя гадость из стакана в баре казино.
– Здравствуйте, – бесцветным голосом сказал он. – Мы знакомы?
– А как ше! – заверил я. – Фот уше дискретные сутки. Или пят лет тому фперет опшехо фремени.
– Не путайте свое дискретное время с моим, – сухо заметил таймстебль. – Я вас не знаю.
В отличие от встречи в баре казино, сейчас он обращался ко мне на «вы», мертвые глаза цвета тины, ничего, кроме безразличия, не выражали, но я ему не верил.
– Тохта тафайте снакомитца, – пошел я напролом. – Тэотор Смит.
Я специально назвал нынешнее американское имя и, кажется, не ошибся. В тусклых зрачках таймстебля мигнуло что-то ироническое, и я понял, что ему известно и мое русское, и настоящее имя. Зачем он тогда ваньку валяет?
– Здесь или там? – прищурившись, поинтересовался он и мгновенно разрушил мою версию. Ирония могла относиться исключительно к именам, а не к тому, что он их знал.
– Тут.
– Тут я Игорь Анатольевич Воронцов, – кивнув, представился таймстебль. – У вас, пиллиджер, какие-то проблемы, если обращаетесь к блюстителю стабильности?
– Моя проплема – это фы.
– В каком смысле? – подняв бровь, холодно поинтересовался он.
– Сатшем фы са мной слетите? Неушели в самом теле настолько слопамятны? Фаша оппита на меня в касино не стоит и выетенохо яйтса!
Воронцов помрачнел, аккуратно сложил газету и сунул ее в карман пиджака. Только сейчас я обратил внимание, что на таймстебле тот же костюм, в котором он был в моем дискретном вчера в казино. За пять лет костюм никак не мог так хорошо сохраниться.