— Я не позабыла о Поле, — ответила ей, слегка покачиваясь, словно столб пламени, Бодрикурша, — я никогда ничего не забываю. Но ты наверняка знаешь, София, что Мазарин посетил меня на болотном острове, пока вы здесь охотились за волками. Он-то знал, что то все фантомы, ничего серьезного, а истинная героиня поджидает его с загадочным взглядом и обнаженным, божественным телом, пронизанная огнем, как и он сам.
Ты так красива и так трогательна, София, что мне не хотелось бы ранить тебя, но ты должна знать, что он был в моих объятиях и после он написал мне письмо, в котором признавался в своей ошибке, в том, что желает вернуться назад. Он написал, — матушка Сергия протянула руку вперед.
— Что ты от меня хочешь, София? — спросила Жюльетта, прервав свой рассказ и непонимающе глядя на протянутую к ней руку.
— Где письмо Мазарина? — спросила у нее Сергия, — Покажи мне его. Я хочу сама прочесть. Что же он там такое написал тебе.
— О, нет! — воскликнул Демон, взмахнув руками и снова распуская пышные крылья за спиной. — Неужели ты не боишься страданий?
— А что мне их бояться, — невозмутимо улыбнулась ей Сергия, — я испытывала вещи и похуже, и от тебя в том числе…
— О, нет. Я вижу, я вижу тебя насквозь, — не унималась Жюльетта, — ты хорошо владеешь собой, под стать ученице Мазарина. Но ты испытываешь страшную муку. Никогда ты не ведала ничего более мучительного, чем теперь, когда ты вынуждена усомниться в том, кого боготворишь и ты отваживаешься требовать от меня настоящего доказательства!
— Так дай мне доказательства, я жду, — повторила матушка Сергия, слегка наклонив голову.
— А если я скажу тебе, что я не сохранила письмо Мазарина? — демоница шутливо повертела пальцем в воздухе, как бы описывая круги.
— Тогда я решу, что ты совершенно точно лжешь мне и лгала до сих пор, — парировала Сергия, не отводя от нее взгляда.
— Ну, что же, тем хуже для тебя, София, — Жюльетта медленно поднесла руку к расшитому мелкими рубинами корсажу платья.
— Я сохранила письмо Мазарина, — проговорила она, не торопясь и наблюдая за каждым движением Сергии, за каждой переменой в ее лице — я люблю перечитывать то, что он мне писал, так же как обожаю вспоминать наши детские любовные игры и все встречи уже после того. Как и все мужчины, Мазарин всегда любил лесть. Ты не умела доставить ему такого удовольствия, — мадам все ворковала, перебирая своими тонкими пальцами за корсажем, словно никак не могла найти письма. При том она с улыбкой улавливала промелькнувшую в глазах Сергии надежду, что она так ничего там не найдет. Ан, нет — нашла.
— Ах, вот оно, — проговорила Жюльетта своим прекрасным, певучим голосом. Наблюдавшая за ней Лиза перевела свой взор на матушку Сергию, и поняла по дрогнувшим концам ее губ, что та узнала и пергамент, которым обычно пользовался Командор, и его почерк, когда Жюльетта развернула перед ней письмо. Тем не менее она все также строго потребовала:
— Дай мне его сюда, — в черной сутане, с покрытыми платком волосами она выглядела нищенкой по
сравнению с роскошной, сверкающей Жюльеттой. И та, конечно же не могла упустить случая, чтобы не обратить на такое внимание:
— Ты так бледна, София, — проговорила она с жалостливой улыбкой, — ты просто на грани обморока. Пожалуй, ты единственное существо, которое вызвало у меня жалость, — потом она продолжала, как бы решившись на что-то:
— О, нет, я не могу позволить тебе, София, прочесть слова любви Мазарина ко мне, они убьют тебя. Я хочу тебя пощадить, — в один миг в руке демоницы вспыхнул огонь, и она наклонилась, чтобы сжечь письмо, но Лиза оказалась проворнее. Она молниеносно выбросила вперед руку и схватила Жюльетту за запястье. Тем временем матушка Сергия вырвала из руки злого духа письмо. Бодрикурша издала пронзительный крик, несколько капелек крови выступила у нее на руке в царапинах, нанесенных ей Лизой. Но они тут же затянулись и кровь исчезла.
— Не потому ли ты хотела сжечь письмо, чтобы оставить меня в сомнении, что там написано? — спросила матушка Сергия, едва побеждая дрожь, которая трясла ее. Но дрожь стала настолько явственной, что даже Лиза, не говоря уж о Бодрикурше, заметила это. Матушка Сергия вынуждена была мгновение передохнуть, сомкнув веки, прежде чем смогла разобрать написанное — строчки так и плясали у нее перед глазами. По тому, как Демон желал избавиться от письма, она сделала вывод, что в письме Мазарина, наверняка, содержатся самые безобидные слова, которые ровным счетом ничего не значат. Но на самом деле все оказалось еще забавнее — письмо состояло из серии ничего не объясняющих формул, которыми часто пользовался Командор, чтобы зашифровать свои сообщения, но среди них не находилось той единственной, которую она боялась обнаружить и которую только однажды увидела обращенной к себе на круглом медном блюде, написанной огнем — формулы его любви. Нет, он ни в чем не признавался Жюльетте! К тому же судя по подписи внизу, демон сам написал письмо, используя привычные Мазарину способы.
Однако испытание, через которое она только что прошла, оказалось настолько страшным, что Сергия не почувствовала облегчения от своего открытия, только дрожь стала утихать сама собою.
— Я хорошо читаю язык Мазарина, — объявила она Демону с явным сарказмом, — ты только что опять попыталась солгать, Евдокия. Попыталась обмануть меня. Ты никогда не получала от Мазарина никаких писем, а то, которое я держу в руке — подделка. Подпись Командора — не настоящая, я вижу это и понимаю, что ты затеяла со мной всего лишь очередную из твоих подлых игр, Если же ты так уверена в себе, что Мазарин предаст свой долг, вспоминая о своей к тебе пламенной страсти, то почему ты не отправишься к нему, зачем ты мучаешь ни в чем не повинное семейство, тем более не просто доводя до безумия, а лишая жизни, уже лишив жизни несчастного юношу, брата Лизы? Ступай к Мазарину, ведь он здесь, недалеко. Что же тебе мешает? Или ты на самом деле, все же боишься его? Ты не уверена во власти над ним своего прекрасного тела? Тем более, что омела действует на тебя, как ты не рисуйся. Посмотри, по твоим рукам проступают черные пятна, твое тело разрушается, и скоро ты предстанешь в том своем отвратительном естестве, на которое не позарится не то что Командор Мазарин, но и даже самый отъявленный пьяница в трактире. Твоей силе — приходит конец! Возможно ты и не древний дух Морригу, точнее, как мне и говорил Командор, ты триипостасный Демон, и мы сейчас только увидели твое третье, недостающее воплощение. Но трещины на теле твоем будут разрастаться, ты разрушишься, если тебе не от кого будет черпать энергию, как ты сегодня попыталась это сделать с Лизой, наслав на нее болезнь. Вот тогда мы все поглядим на тебя, распрекрасная Евдокия, и ты уже ничего не сможешь спрятать, и никого не сможешь обмануть, — в голосе Сергии не чувствовалось ни тени сомнения.
Жюльетта слушала ее молча, слегка притупив красивую голову. Она смотрела на свои руки, на голубоватой коже которых в самом деле виднелись темно-серые пятна тлена. Вздернув плечом, она быстро поправила рукав, чтобы скрыть их:
— Ты невероятно жестокое и гадкое существо, София, — проговорила она, направляясь в сторону окна с тем хитрым и немного игривым видом, который принимала всякий раз, когда события разворачивались не так, как ей хотелось.
— Не смотри, не смотри на меня! — доплыв до окна, — а она при движении совсем не касалась пола, прошипела демоница перед тем как исчезнуть. — Твои глаза напоминают мне глаза той Софии, которую я погубила в Дамаске. Когда ты умрешь, я также как и ей, проткну твои глаза кинжалом насквозь. Насквозь! И Мазарин никогда больше не увидит их синевы. Ты обратишься в пепел и прах, как и она. Он ужаснется, прикоснувшись к тебе.
Глас демона все больше походил на глухое рычание, он доносился уже из пустоты. На том месте, где на фоне поднимающегося над озером солнца только что стояла Жюльетта, оставался только столб розовых бликов, но и они растаяли очень быстро. Улетучился настоенный аромат гардений, и снова проступили явственно запах икры на остывших блинах и горьковатый, щекочущий нос дух остывшего крепкого кофе. В сенях прошаркала лаптями бабушка Пелагея. Потрогала дверь, но обнаружив, что она закрыта, вздохнула слышно и прошла дальше. Измученная до предела борьбой с демоном, матушка Сергия сдернула с головы монашеский платок и прислонилась лицом к бархатной занавеси, украшающей кровать Лизы. Она явственно ощущала внутри себя каждый ядовитый флюид, который вонзила в нее Жюльетта, стараясь сломать ее сопротивление. Казалось, демонической отраве невозможно противостоять, она настойчиво отравляет кровь, все существо. Сергии даже чудилось, будто вместе с этим демоном-искусителем, обладающим удивительно прекрасным лицом и носящимся туда и сюда точно с вихревыми порывами ветра по усадьбе, одновременно пришли все восемьдесят четыре легиона сатаны и спасу от них не будет — как и обещано, они обратят Андожу и все живое на ней в прах и пепел.
Вечный враг, караулящий у изголовья той самой постели, на которой прежде спала она сама, а теперь по злому случаю все досталось княжне Лизе. Свирепый враг, желающий взломать заслоны в крепость сердца, где хранятся доверие, надежда и любовь. Однажды проклятые легионы уже испортили ее собственную жизнь.
Казалось, что лихорадка мучившая незадолго до того Лизу, теперь передалась матушке Сергии. Ее сотрясала дрожь, ее мысли блуждали, и она никак не могла совладать с собой. Демон сделал свое дело, он довел ее до грани безумия. Стискивая руками листок бумаги, на котором были написаны магические знаки, она старалась передать ему свое возбуждение, но не помогало. Ее обуревал страх, почти не ведомый прежде. Она боялась посмотреть на Лизу. Ведь из всех нынешних откровений демона, только немногие на самом деле представали ложью. Она действительно не была настоящей монахиней, она лишь приняла на себе личину, как Жюльетта приняла на себя личину французской гувернантки. Она действительно очень дорожила Командором и боготворила его. Как же теперь ей признаться во всем Лизе. Ведь в отличие от Жюльетты она не может не осознавать, какую боль принесет той разочарование в своей наставнице. Однако Лиза сама пришла ей на помощь. Без слов она молча обняла Сергию, прижавшись лицом к ее плечу.
— Даже если Вы и в самом деле не монахиня, — прошептала она, немного погодя. — Вы все равно не такая, как она. Настоятель Кириллова монастыря говорил моей матушке, когда навещал ее в болезни, что нет демонов, которых невозможно победить, нельзя только уступать им ни шага, нельзя проявлять слабость. Пусть Вы не монахиня, тетушка, я даже рада, что это окажется так, — продолжала она поспешно, — и вы вполне достойны, чтобы Вас любил тот месье Мазарин. Не сомневайтесь, меня нисколько не обижает, что Вы что-то скрывали от меня. Я понимаю, что для того, чтобы побеждать таких демонов как Жюльетта, нельзя действовать открыто и наивно…
— Милая моя, — Сергия обернулась к ней и обняв девушку, с нежностью смотрела в ее побледневшее, осунувшееся личико, — в том, что сегодня сказала нам обоим Жюльетта, не все правда, но и не все неправда, вот так. Если такое бывает… Я не монахиня Прилуцкого монастыря, точнее, я не такая монахиня, как все остальные там, но так же как и они я принесла обет и свято чту его. Да, я преклоняюсь перед Командором, но я не предала Василия, я не забыла его и сохранила верность своему чувству, хотя Жюльетта и права, мне трудно было устоять в этом. Командор Мазарин никогда не был моим любовником, те душевные путы, которые оплели нас, они горячи, но не плотски…
— Вы не должны оправдываться передо мной, матушка, — остановила ее Лиза, — в том нет никакой нужды. Я по-прежнему люблю Вас и верю Вам. Я никогда не знала Командора Мазарина, но даже Жюльетта признает, что он достойный человек. Я только очень хочу, чтобы она навсегда покинула нас, чтобы мы снова жили мирно и счастливо, и все были здоровы…
— Я тоже очень хочу этого, Лизонька, — согласилась с ней Сергия. Она с усилием выходила из болезненного оцепенения, но простые слова молодой княжны, казалось, разорвали кольцо мглы, свитое вокруг нее коварством демона, яд испарялся и стало ощутимо легче дышать.
— А еще наша бабушка Пелагея говорит, — продолжала, развеселившись Лиза, — что ее сынку Яшке только подай дьявола, и он собьет его с ног одним ударом левой руки, таков силач… Так что нам не нужно бояться!
— Бояться не нужно, это верно, — слабо улыбнулась на ее веселье Сергия, — но и излишне расслаблять свое внимание тоже нельзя.
Унизительный страх, который удалось расшевелить в ее душе Жюльетте, — как ни был он глубок и как бы не смыкался со страхом, терзавшим ее долгие годы до того, — теперь отступал перед природным мужеством Андожской княжны. Она снова взглянула на записку Командора, и ей показалось, что среди символов ей предстал на мгновение внимательный взор его сверкающих черных глаз. «Повенчанные огнем», — вспомнила она слова Жюльетты, и отчетливо поняла, что должна показать оставшееся у нее в руках письмо демона Мазарину и выслушать то, что он скажет ей. Не ради того, чтобы снова восторжествовать над француженкой, уличив ее во лжи, — а Сергия не сомневалась, что Жюльетта лгала ей, как и всегда, — но ради того, чтобы понять, наконец, какая злая сила обосновалась в Андоже и как все-таки избавиться от нее. Если не Морригу, то кто же? И будет ли Командор с ней заодно или ей придется в одиночку выступить против Демона. Ибо как бы там ни было, — будь их хоть в самом деле восемьдесят четыре легиона чертей, — она никогда не простит им гибели Василия, своей загубленной юности и смерти в глубоком отчаянии своих отца, матери и братьев. Теперь уж она не сомневалась, что все соединилось здесь вместе, в одну нескончаемую драму длиной в столетие, жертвами которого пали прежде Василий и она сама, а теперь вот несчастный Арсений Прозоровский, и каким-то образом все оказалось связанным с появлением на Белозерье Командора Сан-Мазарина. Кто он? Злой дух, как утверждает Жюльетта, принявший личину предводителя Третьей Стражи, или все же Демон оговорил его, Командор верен своей борьбе и пойдет в ней до самого конца? Ответ на такие вопросы мог бы дать только сам Мазарин. Да и то, если бы он пожелал того.
* * *
Поднявшись по полуразрушенной каменной лестнице, она взошла почти что на самою вершину монастырских развалин — над ней виднелась только обвалившаяся колокольня. Несколько летучих мышей бросились в стороны при ее появлении. Она вскинула голову и угадала Командора, который склонился, глядя на нее.
Луна, проходя просветом между облаками, окружала его голову светлым нимбом и серебрила черные как вороново крыло волосы. Она молча протянула к нему руки. И он спустившись, проводил ее в комнату, которая соседствовала с его убежищем, украшенным над каминной плитой сердоликовой годовой Медузы.
На искусно сделанном треножнике здесь стояла жаровня — она распространяла приятное тепло. В глубине виднелся альков. Приподнятые занавеси из парчи открывали мягкое ложе с кружевным бельем, обитое шелком и пятнистым мехом леопарда. Комнату заполняло большое количество очень красивых вещей. Неверный свет свечей в массивных канделябрах скользил по бронзе, золоту мебели, по дорогим переплетам книг, которые строгими рядами стояли в шкафах из палисандрового дерева.
Софья прошла в самый центр комнаты, придерживая край темно-бордового кашемирового платья, отделанного шитыми золотом кружевами по глубоко вырезанному декольте. Ее длинные светлые волосы были собраны в высокую прическу, перевитую жемчужными нитями. Ловя свое отражение в зеркалах, задрапированных в стенах зеленоватым бархатом, она сама с трудом верила, что они отражают ее саму.
Настолько она отвыкла в монашеской одежде носить красивые светские наряды и тем более видеть себя в них со стороны.
Прежде, попадая в тайные покои Командора, которые он основал в разрушенном монастыре, Софья чувствовала себя в безопасности. Но теперь, войдя, она не спешила сбросить лисье манто, прикрывавшее ее обнаженные плечи, она робела, не зная как ей вести себя с Командором после всего, что она узнала о нем от Демона.
Наблюдая за ней несколько мгновений от дверей, Мазарин подошел к ней сзади и бережно снял манто с ее плеч. Отбросив его на кресло, он повернул княжну к себе. Ей даже не пришлось его спрашивать ни о чем. Она только достала из-за корсажа сложенный много раз пергамент с его письменами и развернув, показала ему.
С трудом отведя взор от ее лица, Командор взглянул на магические знаки. Потом взял письмо из рук Софьи и не глядя бросил его на жаровню — оно сгорело, полыхнув.
— Воплощение злого духа, излучение Сефиротического древа, родственный одному из семи черных принципов Гоулифа, — проговорил он, по-прежнему глядя Софье в лицо. — Демон-искуситель, который перевоплотился для того, чтобы провести некоторое время среди людей, сея между ними грех и разрушение. И этого демона я знал с самого детства.