– Убери бластер, Торан, и поверь ему на слово. Похоже, он правду говорит.
– Благодарю вас, – поклонился незнакомец.
Торан положил бластер на стул рядом с собой.
– Надеюсь, теперь вы можете объясниться?
Незнакомец продолжал стоять. Он был высокий, широкоплечий. Лицо словно вырублено из камня. Почему-то сразу возникла уверенность, что он никогда не улыбается. Но глаза у него были добрые.
– Слухи распространяются быстро, – сказал он, – особенно – невероятные. Думаю, вряд ли на Калгане сейчас отыщется хоть один человек, который бы не знал, что люди Мула схлопотали по зубам от двоих туристов из Академии. Главное я знал уже днем. Кроме того, как я сказал, зарегистрированных туристов из Академии на Калгане нет, кроме меня. Такие вещи нам известны.
– Кто это – «мы»?
– «Мы» – это «мы». Я – один из них. Я понял, что вы припарковались в «ангаре», – вы сами обмолвились там, на пляже, Поэтому я своими методами изучил список и своими методами нашел корабль. – Он резко повернулся к Байте.
– Вы – уроженка Академии, не так ли?
– Да что вы говорите? – огрызнулась Байта.
– Вы – член демократической оппозиции, именуемой «подпольем». Имени вашего я не помню, зато помню лицо. Вы покинули Академию совсем недавно, и это вам вряд ли удалось бы, будь вы фигурой поважнее.
Байта пожала плечами.
– Вы подозрительно много знаете.
– Да. Знаю. Вы удрали с мужчиной. С этим?
– Какая вам разница?
– Никакой. Просто хочу, чтобы мы лучше поняли друг друга. Если не ошибаюсь, пароль на той неделе, когда вы удрали, был «Селдон, Гардин, Свобода»? А командиром вашей группы был Порфират Харт.
– Откуда вы знаете? – гневно воскликнула Байта. – Его схватила полиция?
Торан сжал ее руку, но она вырвалась и подошла ближе к незнакомцу.
– Никто его не схватил. Просто у подполья широкие связи в самых неожиданных местах. Меня зовут капитан Хэн Притчер, я из Службы Информации, и я сам командир группы, – а под каким именем – неважно. – Подождав немного, человек из Академии продолжил: – Нет, я вовсе не жду, что вы мне поверите. В нашем деле лучше не доверять, чем наоборот. Просто хотелось поскорее покончить с вводной частью.
– Ну, – сердито буркнул Торан, – допустим, вам это удалось.
– Можно присесть? Спасибо.
Капитан Притчер уселся, закинув ногу на ногу, а руку забросил за спинку кресла.
– Давайте для начала кое-что уточним. Вы двое прибыли не из Академии, следовательно, как нетрудно догадаться, из одного из независимых торговых миров. Это меня как раз мало интересует. Любопытно другое – что вы собираетесь делать с этим несчастным паяцем, которого вы похитили с такой легкостью. Удерживая его у себя, вы рискуете жизнью.
– Я вам этого не скажу.
– Гм-м. Собственно, я и не ожидал ответа. Только если вы думаете, что Мул лично явится за ним под звуки фанфар, барабанов и электроорганов, забудьте об этом. Мул до такого не унизится.
– Что? – одновременно выдохнули Торан и Байта, а в углу, где притаился Магнифико, в полном смысле слова навостривший уши, раздался вздох облегчения.
– Это правда. Я сам пытался войти с ним в контакт и проделал в этом плане гораздо более серьезную работу, чем вы, любители. Ничего не вышло. Он нигде лично не появляется, не разрешает себя фотографировать и вообще как бы то ни было изображать – видит его только ближайшее окружение.
– Чем же мы можем быть вам полезны в этом плане, капитан?
– Не вы. Паяц – ключ ко всему. Паяц – один из немногих, кто его видел. Он мне нужен. У меня есть кое-какие догадки, и он может их подтвердить. Мне нужно их подтвердить, чтобы, черт побери, встряхнуть Академию!
– А ее нужно встряхнуть? – ехидно поинтересовалась Байта. – А зачем? И в какой роли вы выступаете сейчас? Кто вы – мятежный демократ или служащий тайной полиции и провокатор?
Лицо капитана помрачнело.
– Когда существует угроза для всей Академии, Мадам Революционерка, она существует для всех – и для демократов, и для тиранов. Так что давайте-ка спасем наших собственных тиранов от еще большего тирана, с помощью которого мы сможем их сбросить.
– О каком это тиране вы говорите?
– О Муле! Я кое-что о нем знаю – столько, что уже сто раз мог отправиться на тот свет, если бы не моя способность ускользать в самые опасные моменты. Попросите паяца выйти. Мне нужно кое-что сказать вам наедине.
– Магнифико!
Байта жестом попросила паяца удалиться, и тот безропотно повиновался.
Капитан заговорил так тихо, что Байте и Торану пришлось придвинуться поближе.
– Мул – хитрый игрок. Слишком хитрый, чтобы не понимать притягательности и блеска авторитарного правления. Если он от этого отказывается, то не без причины. Вот почему я думаю, что при личном контакте можно было бы узнать нечто важное, что он скрывает.
Он нетерпеливо махнул рукой, показывая, что вопросы задавать не время, и торопливо продолжал:
– Я побывал там, где он родился. Побеседовал с людьми, которые вряд ли долго задержатся на этом свете именно из-за того, что им кое-что известно. Они помнят ребенка, который родился тридцать лет назад, смерть его матери, его странную юность. Мул – не человек!
Торан и Байта вздрогнули. Они пока мало что понимали, но фраза звучала пугающе.
Капитан продолжал:
– Он – мутант, и, как свидетельствует его дальнейшая карьера, результаты мутации налицо. Я не знаю точно, какова его сила и до какой степени он соответствует образу супермена из дешевых триллеров, но то, что за два года он прошел путь от нуля до завоевателя Калгана, говорит само за себя. Видите, какова опасность? Разве может быть в Плане Селдона учтен генетический сдвиг с непредсказуемыми биологическими качествами?
Байта медленно, с трудом подбирая слова, проговорила:
– Не верю. Это какой-то обман. Почему же люди Мула не убили нас? Чего бояться слугам супермена?
– Я же сказал – я не знаю степени его мутации. Возможно, она еще не завершена, и поэтому он пока не готов к нападению на Академию. В такой ситуации самое разумное с его стороны – дожидаться завершения мутации. А теперь давайте вернемся к паяцу. Позовите его. Я хочу с ним поговорить.
Капитан перевел взгляд на вошедшего, дрожавшего от страха Магнифико, у которого высокий, крепкий мужчина, пристально глядевший на него, явно не вызывал доверия.
Капитан спокойно спросил паяца:
– Ты видел Мула собственными глазами?
– О, я видел его слишком близко, благородный господин. Так близко, что у меня все кости им переломаны!
– Не сомневаюсь. Можешь его описать?
– Мне страшно вспомнить о нем, благородный господин! Он такой… громадный! Рядом с ним даже такой могучий человек, как вы, показался бы муравьем. У него ярко-рыжие волосы – как огонь, а руки у него такие сильные, что я не смог бы сдвинуть его с места, уцепись я и потяни изо всей силы.
Видимо, Магнифико вспомнил пережитые кошмары и весь как-то сжался.
– Часто, на потеху своим генералам, а то и для собственной забавы, он брал меня указательным пальцем за пояс и подвешивал – вот так, – а я должен был читать стихи. Только после двадцатого стихотворения он отпускал меня, причем каждое стихотворение должно было быть только что сочиненным и безукоризненно срифмованным. А порой он требовал еще и еще… Он – человек страшной силы, благородный господин, и ужасной жестокости. А глаз его, благородный господин, никто никогда не видел!
– Что? Повтори!
– Он носит очки, благородный господин, очень странные. Говорят, они непрозрачные, потому что у него нечеловеческое зрение. Я слыхал, – он перешел на шепот, – что тот, кто посмотрит ему в глаза, умрет на месте. Он может убивать взглядом, благородный господин!
Испуганный взгляд Магнифико перебегал с одного лица на другое. Он молитвенно сложил руки.
– Это правда, клянусь вам. Это правда!
Байта глубоко вздохнула.
– Похоже, вы правы, капитан. Что будем делать? Командуйте.
– Так. Давайте рассудим здраво. Как я понимаю, никаких дел у вас здесь больше нет. Верхний барьер открыт?
– Мы можем стартовать в любое время.
– Тогда стартуйте. Может быть, Мул и не хочет ссориться с Академией, но отпускать Магнифико рискованно. Наверху вас запросто могут ждать. Если вы благополучно исчезнете – кто будет виноват?
– Вы правы, – мрачно признал Торан.
– Однако у вас есть защитное поле, и скорость повыше будет, чем у любого из их кораблей, поэтому, как только выйдете из атмосферы Калгана, рвите вперед как можно быстрее.
– Хорошо, – холодно согласилась Байта. – А в каком качестве мы вернемся в Академию, капитан?
– В качестве дружественных представителей Калгана, если вы не против. По-моему, в этом не будет ничего удивительного.
Не сказав ни слова, Торан отправился к пульту управления. Все ощутили легкий толчок.
Только когда Калган остался далеко позади и Торан приготовился к первому межзвездному прыжку, лицо Капитана Притчера едва заметно смягчилось – ни одного корабля армии Мула не встретилось на их пути.
– Похоже, он-таки позволяет нам увезти Магнифико, – сказал Торан. – Что-то у вас не сходится.
– Только в том случае, если он почему-либо хочет, чтобы мы его увезли. Тогда – плохи дела Академии.
Наконец был совершен последний прыжок через гиперпространство, до Академии оставалось лететь сравнительно недолго, и они поймали первую передачу на гиперволнах за время полета.
Их внимание привлекла одна из новостей. Диктор упомянул о том, что некий диктатор, имя которого почему-то названо не было, послал в Академию ноту протеста по поводу насильственного увоза своего придворного. После этого сообщения диктор перешел к спортивным новостям.
Капитан Притчер процедил сквозь зубы:
– Все-таки он нас опередил.
И подумав, добавил:
– Значит, он готов напасть на Академию. Ему просто был нужен повод. Теперь ситуация для нас несколько осложнится. Придется поторопиться…
Глава пятнадцатая
Психолог
У того факта, что люди, занимавшиеся «чистой наукой», по-прежнему вели в Академии образ жизни «свободных художников», были свои причины. Превосходство Академии в Галактике – и само ее выживание – в огромной степени зависело от приоритета технологии, и хотя уже минимум как лет полтораста все более главенствующие позиции занимала физическая сила, ученым удалось сохранить некоторый правовой иммунитет. Ученые были нужны, и они знали это.
Была причина и у того факта, что самым свободным из всех «свободных художников» был Эблинг Мис, несмотря на то что многочисленные титулы и ученые звания к его имени добавляли только те, кто не знал его поближе. В мире, где к науке все еще относились с уважением, он был Ученым – с большой буквы и кроме шуток. Он был нужен, и знал об этом.
Вот почему, когда другие падали ниц, он не склонял головы да еще и громогласно заявлял при каждом удобном случае, что его предшественники сроду не унижались перед всякими там вонючими мэрами. И еще добавлял, что во времена его предшественников мэров худо-бедно, а все-таки избирали, а когда надо было – скидывали, и что единственное качество, которое можно получить по праву рождения, – это врожденное слабоумие.
Поэтому, когда Эблинг Мис решил оказать мэру Индбуру честь удостоить аудиенции, он не стал утруждать себя отправкой официального запроса и ожиданием официального ответа, а просто напялил менее продранный из двух своих пиджаков, нахлобучил на голову шляпу, давным-давно утратившую всякое подобие формы, и, яростно попыхивая дешевой сигаретой – плевать ему было на всякие там запреты – гордо прошествовал мимо двоих, не успевших и рта раскрыть охранников, и вошел за ворота дворца мэра.
Его Сиятельство почувствовал первые признаки вторжения, когда до его слуха донесся шум приближавшихся голосов, которые кого-то тщетно увещевали остановиться, а этот кто-то басом чертыхался в ответ и посылал куда подальше тех, кто пытался его задержать.
Индбур медленно отложил лопату, выпрямился и нахмурился. Он позволял себе только два часа отдыха от государственных дел. Это время он, если позволяла погода, копался в саду. Здесь, как и на его письменном столе, царил образцовый порядок – сад украшали клумбы идеальной квадратной и треугольной формы, желтые и красные цветочки чередовались строгими, ровными полосками. Клумбы обрамляли четкие бордюрчики фиалок и зелени. В саду его никто не имел права беспокоить. Никто!
Индбур, на ходу стягивая перепачканные землей перчатки, направился к калитке.
– Что это значит?
С тех пор как существует человечество, подобный вопрос ни разу не выражал ничего, кроме крайнего возмущения. На вопрос Индбура последовал достойный ответ – в калитку, вырвавшись из крепких рук охранников, вломился Эблинг Мис, оставив у стражей порядка в руках изрядную часть своего пиджака.
Индбур взглядом повелел охранникам удалиться, а Мис наклонился, чтобы поднять с земли нечто, смутно напоминающее шляпу, демонстративно стряхнул с нее некоторое количество пыли, зажал ее под мышкой и возгласил:
– Значит так, Индбур! С твоих, извиняюсь за выражение, паршивцев – новый пиджак. Совсем ободрали, засранцы!
Он пыхнул сигарой и театрально вытер пот со лба. Мэр, раздраженно глядя снизу вверх на старика, сдержанно заметил:
– Мне не сообщали, Мис, что вы просили об аудиенции. Насколько мне известно, она вам не была назначена.
Эблинг Мис, глядя на мэра сверху вниз, проговорил тоном, в котором не было ничего, кроме искреннего удивления:
– Вот это новости, Индбур, а тебе, что, мою записку не передали? Вчера я передал записку какому-то бездельнику в красной ливрее. Одеваешь их, как циркачей, прости меня Господи! Я бы мог, конечно, и прямо так прийти, без записки, но я же знаю, как ты обожаешь формальности!
– Формальности! – хмыкнул Индбур, отводя в сторону возмущенный взгляд. Взяв себя в руки, он сказал более сдержанно: – Вам, вероятно, плохо знакомо такое понятие, как четкая организация труда. Прошу учесть на будущее: когда вам вздумается просить об аудиенции, вы должны заполнить официальный запрос в трех экземплярах, подать его в правительственную канцелярию и спокойно ожидать, когда вам поступит официальный ответ. Только после получения такового вы обязаны явиться в назначенное время, одетым как подобает и соблюдая все правила этикета. Вы свободны!
– Ишь ты! Одежда моя ему не по вкусу! – возмутился Мис. – Да это, если хочешь знать, был мой лучший пиджак, пока твои головорезы не вцепились в него своими клешнями! Понял? А уйду я после того, как сообщу тебе то, что собирался сообщить. Черт подери, Индбур, стал бы я на тебя время тратить! Если бы не наступал Селдоновский кризис, только бы ты меня и видел. Жди!
– Селдоновский кризис? – удивленно переспросил Индбур.
Как бы то ни было, Мис был выдающимся психологом. Конечно, он был демократом, грубияном, явным мятежником, но все-таки он был психологом. Мэр был настолько обескуражен его заявлением, что даже не нашел слов выразить словами свое возмущение, когда тот сорвал с клумбы первый попавшийся цветок, понюхал и с отвращением швырнул на дорожку.
Индбур холодно спросил:
– Может быть, все-таки пройдем в кабинет? Сад – не место для серьезных разговоров.
В любимом кресле за огромным письменным столом он чувствовал себя намного увереннее. С возвышения он неприязненно поглядывал на розоватую лысину Миса, едва прикрытую редкими седыми волосами. Мэр испытывал злорадное удовлетворение, наблюдая, как Мис оглядывается по сторонам в поисках второго кресла. Не обнаружив такового, он вынужден был стоять в неловкой позе, переминаясь с ноги на ногу. Еще большую уверенность в себе Индбур обрел, когда в ответ на нажатие послушной кнопки в кабинет вошел чиновник в ливрее и, подобострастно согнувшись, положил на стол тяжелый, оправленный металлом том.
– Ну, а теперь давайте по порядку, – сказал Индбур, входя в роль хозяина положения. – Чтобы наша неформальная беседа закончилась побыстрее, постарайтесь как можно более коротко изложить суть.