Хотела она купить и еще кое-что, например, кофейный столик в гостиную, но решила как следует обдумать этот вопрос. Это должно стать самой важной ее покупкой, а впопыхах можно и ошибиться. Надо подождать, пока вернется Майкл, и маляры закончат окраску кухня, ванной и дверей.
Другим важным событием недели было известие о предстоящей ей новой работе. Элисон узнала об этом в пятницу вечером. Она будет работать со своим любимым фотографом Джеком Туччи. И со своей лучшей подругой Дженнифер Лирсон. Она пыталась дозвониться до Дженнифер всю неделю, но лишь в четверг сообразила спросить о ее местонахождении в агентстве. Оказывается, Дженнифер на неделю уехала из города на съемки и вернется лишь в воскресенье вечером. Создавалось впечатление, будто все ее близкие друзья улетучились из Нью-Йорка к ее возвращению. В воскресенье вечером она снова позвонила Дженнифер. Они проболтали около часа и условились назавтра пообедать вместе перед тем, как идти в студию.
Так что вполне понятно, почему у Элисон было такое хорошее настроение, когда она покинула парк у отеля «Плаза» и вошла в ресторан на 3-й авеню, где Дженнифер уже поджидала ее за столиком у двери, который они заказали накануне.
– Элисон! – закричала Дженнифер, не обращая ни на кого внимания и давя сигарету в пепельнице.
Элисон пробралась сквозь толпу, обняла подругу и села.
– Слишком много куришь, – заметила она с укоризной, кивая на переполненную пепельницу.
– Слишком много для туберкулеза, – улыбнулась Дженнифер, – но вполне достаточно для рака и инфаркта. – Она рассмеялась, откинулась на спинку стула и поинтересовалась, рада ли Элисон своему возвращению.
– Необычайно, – отозвалась та, снимая пальто. Дженнифер достала еще одну сигарету из лежащей на столе пачки.
– Даю тебе две недели – и ты начнешь жаловаться, что перегружена работой, что тебе не доплачивают, что все фотографы – бабники, а руководители агентства – болваны, и ты непременно найдешь себе более интересное и полезное занятие. – Она рассмеялась. – Ни разу еще не видела фотомодели, чье чувство долга не напоминало бы траекторию полета лопнувшего воздушного шарика.
– Я не спорю с тобой, – согласилась Элисон, – но пока позволь мне потешиться иллюзиями.
– А я вовсе не собираюсь возвращать тебя на грешную землю. У тебя есть полное право заблуждаться ровно столько, сколько ты пожелаешь. – Дженнифер подняла глаза на официанта, склонившегося над покрытым красно-белой клетчатой скатертью столом. – Две Блади-Мэри, – заказала она, бросив взгляд на Элисон, которая согласно кивнула.
Элисон взяла папку с фотографиями Дженнифер и принялась листать ее.
– Новые снимки? – спросила она после паузы.
– Так, продукт истерии межсезонья.
– А ты неплохо потрудилась.
– Такова моя тяжкая доля.
– А чего бы ты хотела? – Элисон улыбнулась. – Все трудятся в поте лица.
– Да. Портной, сапожник и пирожник.
– Именно так.
– И даже Майкл?
– Так мне по крайней мере говорили.
– Кто?
– Он сам.
Элисон покачала головой.
– Он ищет сочувствия.
– А у тебя он его не находит.
– Все как-то не было удобного случая. Я уезжала, если ты помнишь.
– Ну а сейчас он дождется от тебя сочувствия?
– Посмотрим. – Что «посмотрим»?
– Просто – посмотрим. – А он тебе сочувствует?
– Мне это не нужно. Дженнифер кивнула.
– Очень романтично.
– Что именно?
– Разлука. Она воспламеняет сердца любовью.
– Другое место она воспламеняет.
– Какое? Печень?
Они рассмеялись.
Вскоре принесли напитки, которые стояли нетронутыми, пока подруги обсуждали некоторые подробности вчерашнего телефонного разговора. Затем они быстро пообедали, поймали, выйдя из ресторана, такси и направились в Вест-Сайд. На 26-й улице такси остановилось, и девушки вошли в обшарпанное здание. Еще одна фотомодель дожидалась в вестибюле лифта. Они познакомились – ее звали Луиз – и поднялись на седьмой этаж, где располагалась студия Джека Туччи.
Съемка длилась несколько часов. – Еще чуть-чуть, – объявил, наконец, Туччи с легким европейским акцентом.
Камера защелкала – раз, два, три.
Перейдя в другое место, Джек поменял ракурс, стряхнул капли пота со своей аккуратной бородки, снова поменял ракурс. Его гибкое тело перемещалось по студии быстро и элегантно. Опытный. Уверенный в себе. Самолюбивый.
– Чуть левее, – скомандовал он, для наглядности махнув рукой. – Выше подбородки! Слишком высоко! Вот так!
Камера защелкала.
– О'кей. Объявляется перерыв на обед. Затем займемся черно-белыми снимками.
Щурясь от яркого света, девушки сошли с подиума и осторожно пробрались через провода и прожекторы к креслам в дальнем углу студии.
Джек установил камеру на треногу и присоединился к ним.
– Сигареты есть? – спросила Дженнифер, Джек достал пачку из кармана рубашки и бросил ее на стойку бара.
Элисон уютно устроилась в старом кресле.
– Кому еще? – предложил Джек, протягивая сигареты. Не получив ответа, спрятал пачку обратно в карман, пошарил в шкафу и извлек оттуда стопку фотографий.
– Хочу знать ваше мнение. – Он передал снимки Дженнифер перед тем, как исчезнуть за дверью.
Спустя мгновение он появился с подносом, на котором лежало несколько сандвичей, стояли банки «Кока-Колы» и бутылка белого вина.
– Черный хлеб – с языком, – объяснил Джек, – белый – с ростбифом. – Он улыбнулся и принялся раздавать еду. – Элисон? – спросил он, когда две другие девушки взяли себе по сандвичу.
– Чуть попозже, – отозвалась она, безвольно свесив руки с подлокотников, и вытянув усталые ноги.
– Ну и как? – Джек кивнул на снимки.
– Ничего, – ответила Дженнифер. Она достала из сумочки очки и водрузила их на свой изящный носик. – Что это за девушка?
– Ты ее не знаешь.
– Фотомодель?
– Нет. Так, одна знакомая. – Он хитро подмигнул.
– Качество потрясающее.
– А до чего все естественно!
– Весьма. Как тебе это удалось?
– Ax, – на его губах заиграла сладострастная улыбочка, – естественное освещение и вуайеризм. Кажется так называется половое извращение, заключающееся в наблюдении за половым актом? Камера – великий сексуальный маньяк. Когда снимаешь обнаженную натуру, необычайно важна фактура объекта, но если она догадывается о присутствии камеры, натуральная прозрачность тела неминуемо теряется. Взгляни на ее лицо. Смог бы я достичь этой чистоты, этой нежности, знай девчонка, что я щелкаю фотоаппаратом? Смог бы я уловить этот бесстыдный нарциссизм? – заметил он, не скрывая восхищения.
И принялся обсуждать вопросы преломления света в фотографии.
Тут-то все и произошло.
Элисон продолжала сидеть в кресле, небрежно перелистывая номер «Вог». Первым делом у нее заболела голова. Почти мгновенно, словно боль была с ней всегда, но лишь не прорывалась наружу. Она сконцентрировалась где-то в глубине черепа. Сначала Элисон удивилась, потом испугалась. Всю неделю она великолепно себя чувствовала. Да-да, последний раз голова у нее болела в то утро, когда звонила мисс Логан. Да это и болью-то нельзя было назвать, так какое-то тупое давление в висках, которое Элисон отнесла на счет нервного перенапряжения. А сейчас что? Всему виной, наверное, многочасовое пребывание в слепящих лучах прожекторов. Но будь это просто мигрень, Бог с ней. Что-то творилось с ее спиной, словно к коже прижали кусок сухого льда. Она в испуге выпрямилась, отшвырнула журнал, подошла к окну и взглянула поверх крыш. Луна в последней четверти, дымовые трубы – вот все, что открылось ее взору. Элисон тряхнула головой, тщетно пытаясь избавиться от боли, затем повернулась к бару и прислушалась.
– Ты уверен, что не смог бы достичь подобного эффекта, снимая профессиональную фотомодель? – спрашивала Луиз. Звуки доносились до Элисон, словно сквозь толстый слой ваты. Они превращались в неясный гул.
И исчезли совсем.
Элисон пошатнулась назад. Оконное стекло задрожало и треснуло.
Все в изумлении обернулись и уставились на нее.
– Я.., я… – бормотала Элисон, и миллионы крошечных иголочек поднимались вверх по ее рукам, распространяясь по всему телу и уступая место более грозному ощущению: полному онемению кожи. Она начала ожесточенно тереть руки друг о друга.
Джек перемахнул через стойку, подхватил ее как раз в тот момент, когда она начала падать, и отнес к креслу. Дженнифер затушила сигарету и поспешила на помощь.
– Элисон! – кричал Джек. – Что случилось?
– Я не знаю, – с трудом проговорила она, цепенея от ужаса.
– Льда принесите! – велел Джек. Луиз достала из морозилки несколько кубиков льда, завернула их в шелковый шарф и протянула Джеку. Он прижал узел ко лбу Элисон, вытерев с него пот.
Элисон терла руками шею. Пульс постепенно успокаивался. Она, сощурившись, оглядывала комнату, расплывшиеся во время приступа боли очертания обретали четкость. Несколько минут она молчала, не обращая внимания на суетящегося вокруг Джека. Затем подняла глаза, глубоко вздохнула и откинулась на спинку кресла.
– Прошло.
– Что прошло? – спросил Джек.
– Точно не знаю, – произнесла Элисон, глядя прямо перед собой. Она еще не совсем пришла в себя, но щеки ее немного порозовели. – Мигрень, – сказала она. – И такое ощущение, будто руки и ноги ничего не чувствуют.
Джек пристально вглядывался в нее.
– Сможешь сама держать лед?
Она кивнула и положила руку на шарф.
– Лечь хочешь?
– Нет. – Элисон решительно замотала головой. – Мне гораздо лучше.
– Ты уверена? – спросил Джек, озабоченно склоняясь над ней.
– Да, – ответила Элисон. Ей действительно стало лучше. Как ни странно, она чувствовала себя почти так же, как несколько минут назад. Но разве могут мигрень и онемение кожи пройти так быстро? С другой стороны, и появилась боль практически мгновенно. Неудивительно, что так же мгновенно она и исчезла. Если, конечно, и боль, и потеря чувствительности не померещились ей из-за духоты и переутомления.
– Я хочу, чтобы ты посидела еще пару минут, – сказал Джек.
– Да, пожалуй, – согласилась Элисон.
Она сидела, а Джек стоял рядом, время от времени подходя к разбитому окну и кляня немыслимую духоту в студии.
Спустя несколько минут он спросил, как она себя чувствует. Элисон ответила:
– Прекрасно.
Он спросил, ела ли она. Элисон сказала, что куснула пару раз гамбургер за обедом. Джек решил, что пища пойдет ей на пользу, и потащил ее к бару, где Элисон принялась за один из остававшихся сандвичей.
Она медленно жевала. Странно, она вовсе не голодна, хотя не ела ничего с обеда. А на аппетит Элисон никогда не жаловалась. Может, она заболевает гриппом? Он всегда начинается в самое неподходящее время и с самых неожиданных симптомов. Возможно, этим все и объясняется. Наверное, не надо было так резко впрягаться в работу. Для начала достаточно было бы и часовой съемки. Завтра тоже предстоит напряженный день. К тому же надо будет купить продуктов и приготовить ужин для Майкла. В среду у нее тоже несколько съемок, а на четверг назначен показ мод. Какой тут отдых! До выходных об этом и думать нечего, если, конечно, она не заболеет и все придется отменить.
Джек убрал целлофан и салфетки, поставил поднос в низ стойки. Он подошел к Элисон, нежно положил руки ей на плечи и принялся массировать напряженные мышцы спины. Он провел рукой по ее шее и затылку, ее густые тяжелые волосы заструились у него меж пальцев. – Ты же у нас красавица,
– ласково произнес он. Элисон улыбнулась.
– Я должен быть уверен, что с тобой все в порядке прежде, чем начинать. Если нет, мы подождем. Она извернулась и чмокнула его в щеку.
– Я чувствую себя замечательно.
Он приподнял ее с кресла, шлепнул пониже спины и подвел к Луиз и Дженнифер, которые уже стояли у подиума.
***
Элисон смотрела, как Луиз и Дженнифер заворачивают на 5-ю авеню и скрываются за углом.
Она взглянула на часы. Уже поздно, одиннадцать. Съемка продлилась больше, нежели она предполагала, Элисон устала. Но несмотря ни на что, первый рабочий день (если забыть об «обмороке») прошел удачно.
Элисон вышла из здания и повернула голову в сторону 6-й авеню, которая отсюда представляла собой лишь скопище мерцающих вдали огней. Она медленно побрела вдоль по улице, стараясь держаться подальше от темных и грязных подворотен. Ей было не по себе, хотя за последние несколько лет она ходила здесь по ночам много раз. И научилась справляться со страхом. Но сегодня почему-то она боялась. Может, просто успела отвыкнуть от Нью-Йорка?
Пройдя полквартала, Элисон остановилась. Она услышала звук шагов, эхом раздававшийся среди нависавших громад зданий. Она резко обернулась, но, как ни напрягала зрение, ничего не увидела. Шаги прекратились. Элисон стиснула кулаки. Опять это чувство. Оно возобновилось с той же внезапностью, с какой охватило ее в студии. Она ощутила, как какая-то волна поднимается вверх по рукам, затем вовсе перестала что-либо ощущать, словно ей разом прижгли все нервные окончания. Охваченная ужасом, Элисон озиралась, пытаясь обнаружить источник шагов, надеясь, что вот-вот появится Джек и снова приведет ее в чувство. Неприятное покалывание вдруг исчезло. Элисон топнула ногой, злясь на себя, что сумела так расклеиться за последние несколько недель, хоть и выдались они достаточно напряженными.
Успокоившись немного, она сделала несколько шагов и снова остановилась. Вновь раздалось эхо. Элисон быстро перебежала через улицу, съежилась в тени мебельной фабрики и оглянулась. Шаги не прекращались, но теперь они звучали по-другому. Они более не приближались; похоже было, что человек либо пошел обратно, либо завернул в переулок. Элисон не двигалась с места, чувствуя, что опасность еще не миновала, моля Бога, чтобы больше не возвращалось это ужасное покалывание. Затем, с трудом взяв себя в руки, вышла из своего укрытия и со всех ног бросилась бежать. Задыхаясь, достигла наконец освещенного участка улицы – и тут чья-то рука обхватила ее и крепко сжала.
Оцепенев от ужаса, Элисон обернулась, позади нее стоял какой-то человек.
– Полегче, дитя мое, так и убить кого-нибудь можно, – мягко произнес он.
Элисон дрожала от страха, незнакомец не отпускал ее Судорожно глотая воздух, она вцепилась пальцами в колечки седых волос, покрывавших веснушчатую кожу, и тут только заметила крохотную монахиню с четками в руках, пытавшуюся укрыться за его спиной от холодного ночного ветра.
Священник немного ослабил хватку и с сочувствием глядел на Элисон, приподняв густые седые брови.
– С вами все в порядке? – спросила монахиня. Элисон кивнула и отвернулась.
– Что случилось? – поинтересовался священник. Она замялась, пытаясь пригладить свои растрепавшиеся волосы. Какое счастье! Это всего лишь священник с монахиней. До чего же ей повезло! Она быстро обхватила пальцами распятие и сжала его.
Затем обернулась и окинула взглядом улицу. Никого. В полном смущении она подняла глаза на священника.
– Мне так неловко, отец мой. Но мне показалось, будто кто-то идет за мной. Я пыталась убежать.
– Дайте-ка я взгляну. – Священник отступил на шаг и какое-то время вглядывался в темноту. – Ничего не вижу, – покачал он головой. – Побудьте минутку с доброй сестрой.
И удалился, чтобы обследовать подъезды и подворотни.
– Сестра, извините меня.
– Вам не за что извиняться, дитя мое, – сказала монахиня. Ее щеки блестели в свете фонарей, глаза излучали теплоту и участие. – Если что-то и напугало вас, – продолжала она, – в том нет вашей вины. Не следует ходить здесь одной в столь поздний час.
– Но раньше ничего подобного не случалось, – запротестовала Элисон.
– Плохому достаточно случиться и один раз. – Монахиня взяла ее за руку. – Успокойтесь, дитя мое. Теперь вас никто не тронет.
Две-три минуты они простояли молча в свете фонаря.
На звук шагов обе обернулись ; из темноты вышел священник.
– Никого, – сказал он, отирая пыль со своих больших ладоней.