– Век живи – век учись, – промолвила Элисон с ноткой сарказма в голосе.
– Как это верно! Как верно! Что ж, я собирался лишь заглянуть к вам на пару минут, а проторчал целый час. Весьма эгоистично с моей стороны! Вам же необходимо подготовиться к приему друга, так что я откланяюсь. – Он снял кошку со стола. – Наша маленькая беседа доставила мне истинное наслаждение. Жаль, что Джезебель неразговорчива сегодня. Может, в следующий раз вам повезет больше.
– Не сомневаюсь, – сказала Элисон. Чейзен поднялся и направился к дверям.
– Не беспокойтесь, я сам открою. Если вам понадобится какая-либо помощь, не стесняйтесь, стучите в мою дверь в любое время.
– Спасибо за предложение.
– Тц, тц, не стоят благодарности. Мне это лишь доставит удовольствие.
– Мистер Чейзен, у меня есть одна просьба. Могу я воспользоваться вашим телефоном в случае необходимости? Телефонная компания никак не подключит мой.
– Будь у меня телефон, я бы с радостью… Но у меня его нет. Мне некому звонить.
Элисон сочувственно покивала головой.
– Спокойной ночи, моя дорогая, – сказал он и предостерег: – Ешьте и пейте в меру.
– Спокойной ночи.
– Я чуть не забыл. – Чейзен приподнял кошку. – Скажи «спокойной ночи», Джезебель. – Кошка ничего не сказала. – Не знаю, что на нее сегодня нашло. Может, простудилась. – Он покачал головой, пожал плечами, вышел и закрыл за собой дверь.
И Элисон снова осталась одна. Она повернула ключ в замке, накинула цепочку и вернулась к столу. Посмотрела на сгоревшие уже на четверть свечи и заключила, что, несмотря на то что в голове у Чейзена полный сумбур, его визит доставил ей удовольствие.
Элисон взяла в руки вилку и начала постукивать ею по краю тарелки в унисон с тиканьем часов, оглядывая празднично накрытый стол. Неожиданно она остановилась и склонилась над столом. Рядом с солонкой лежала маленькая, десять на четыре, фотография в скромной рамке. С черно-белого глянцевого снимка на нее смотрел Чейзен в черном костюме, черном галстуке, с букетом роз в руке. Он улыбался во весь рот. Элисон покрутила фотографию в руках. Странно, что она не заметила, как он оставил ее. И почему он ничего не сказал об этом? Может, это подарок к новоселью? Или у него такая визитная карточка? Как бы то ни было, это довольно мило. Элисон подошла к камину и поставила фотографию точно посредине. Старику будет приятно, когда он увидит ее, зайдя в следующий раз. Элисон отвернулась и нахмурилась. Она начинала терять терпение. Где же Майкл?
Глава 5
– Истерия может вызывать различные заболевания, – заключил Майкл, когда Элисон закончила описывать свое самочувствие во время похорон, – Но я не истеричка! – запротестовала она. Он поправил манжеты рубашки, звякнув блестящими золотыми запонками с инициалами М. С. Ф. – Майкл Спенсер Фармер. Они были очень красивы. Четырнадцать каратов золота. Подарок Элисон ко дню его рождения в том самом июле.
– Внешне нет, – согласился он. – Но мы-то с тобой знаем, а?
Он проследил за ее реакцией. Элисон сидела, выпрямившись на стуле, и наблюдала за игрой отблесков пламени свечи на его смуглом лице. Взгляд его живых темно-карих глаз был испытующим, каким-то даже гипнотическим. Майкл казался таким же, как всегда, а Элисон между уходом Чарльза Чейзена и его появлением замучила себя вопросами до умопомрачения Не переменился ли он? А она сама? Даже после того, как он вошел в дверь, вопросы продолжали терзать ее. Она лишь кивнула головой в знак приветствия, решив, что так будет лучше всего. В конце концов у нее есть причины сердиться: он опоздал на полтора часа, и это после того, как на полторы недели задержался в своей Албании. Он не заслужил нежной встречи, он заслужил равнодушие. К тому же равнодушие – отличный способ скрыть собственные сомнения. Но сейчас, после обмена подарками, экскурсии по квартире, чудесного ужина, Элисон решила, что тревожилась зря. И ей сразу стало хорошо и спокойно.
– Я всегда говорил, что стресс оказывает влияние на весь организм в целом, – продолжал Майкл. – Человек отгораживается от внешнего мира и сосредоточивается на своих переживаниях до тех пор, пока это не перерастает в настоящую болезнь или симптомы мнимой. – Он приподнял наполовину наполненный бокал вина, оглядывая заставленный посудой стол с остатками ужина. – Ты могла бы заполучить и что-нибудь похуже мигрени.
– Возможно.
– Что говорят врачи?
– Ничего.
– А после возвращения ты хорошо себя чувствовала? – задумчиво спросил он.
– Да, – ответила Элисон, опустив эпизод в студии Джека Туччи. Она посмотрела в сторону окна и подумала, что надо купить кое-что из мебели, чтобы закончить оформление той части гостиной. Завтра, после ночи с Майклом, у нее будет самое подходящее для этого – немного сумасшедшее – настроение.
Майкл откинулся на спинку стула и зевнул во весь рот, запрокинув голову и закрыв лицо руками.
– Устал? – спросила Элисон.
– Нет, но изрядно захмелел, – признался он, нежно поглаживая бутылку вина. – К тому же столько впечатлений за один день…
– Каких именно?
– Эта волшебная атмосфера – особенно свечи, твоя новая квартира. – Краешком глаза он уловил ее улыбку. – И ты. Я совсем не бесчувственный.
– Я знаю, – согласилась Элисон, беря его за руку. – Все так и было задумано. Чтобы ты растаял, нужно просто немножко потрудиться.
– Немножко?
– Да нет, пожалуй, как следует. Майкл улыбнулся.
– А ты неплохо меня знаешь.
– Я давно тебя знаю.
Он коснулся губами молочно-белой кожи ее руки.
– Слишком давно.
– Это как понимать?
– Достаточно, чтобы научиться управлять моими эмоциями.
– А у меня это получается?
– Вполне.
Они посидели молча. Тишину нарушало лишь тиканье часов да потрескивание поленьев в камине.
– Странно, – заговорила Элисон, – с того момента, как самолет приземлился в нью-йоркском аэропорту, я не могла вынести даже мысли о доме. А сегодня вспомнила все четыре месяца. И осталась совершенно спокойной.
– Ничего удивительного в этом нет.
– Почему?
– Ты просто успокоилась. Я это чувствую. Она прикрыла глаза.
– Когда я прочитала твою записку, я очень расстроилась. И разозлилась. Я вся была погружена в мечты о нашем воссоединении после разлуки. Очень романтично, между прочим.
– И полезно. Встреча со мной немедленно сняла бы нервное напряжение.
– Да.. Но тебя не было.
– Прости. Я ничего не мог поделать.
– Дела, – пробормотала она. Майкл кивнул.
– Возможно, это даже хорошо, что я уезжал. У тебя было время как следует подумать.
– О чем?
– О своей жизни. Она ничего не ответила.
– О том, что значит для тебя смерть твоего отца, – жестко добавил он. Элисон похолодела.
– Я достаточно передумала. – Она резко отвернулась. Наступила длинная пауза.
– С этим кончено! – закричала она. Она схватилась руками за голову, глядя прямо перед собой широко раскрытыми глазами. Затем улыбнулась, всеми силами изображая, что ничуть не взволнована.
– Все! Хватит!
Сидя неподвижно, Майкл наблюдал за ней и думал о чем-то своем. Затем вдруг помрачнел.
– Что-то не так? – спросила Элисон, заметив, как он переменился я лице, хотя ответ был очевиден. Но он тем не менее ответил:
– Все в порядке.
– Единственное, чему ты так и не научился, Майкл, это лгать мне. Что не так?
Он поднял на нее глаза и спросил:
– Перечислить все?
– Не понимаю.
Майкл поднялся со стула и не спеша, с бокалом в руке прошелся к камину. Пошевелил кочергой поленья. Огонь разгорелся ярче.
– Хороший огонь, – сказал он. Наклонился и бросил в камин еще одно полено Несколько минут он простоял, согнувшись, глядя на пламя. Элисон спросила, о чем он задумался.
– О разном, – отозвался он. – О людях и домах, о пути к твоему полному возрождению. – От него не ускользнуло ее замешательство. Часы, стоявшие позади него, отбили время, примерно через шесть секунд им вторили часы справа от него. Майкл отметил про себя расхождение. – Твой отец мертв, – с нажимом произнес он, словно совершая открытие, и снова замолчал на несколько минут. – Ответь мне, пожалуйста, на один вопрос – Он снова сел за стол и пристально смотрел на нее.
– Пожалуйста, – сказала Элисон. Она знала, что этого не избежать, и лишь удивлялась, что Майкл не начал пытать ее раньше. Она готовилась к этому весь вечер.
– Почему ты ушла из дома?
Элисон вопросительно взглянула на него.
– Ты знаешь, что я имею в виду! Элисон блуждала взглядом по комнате, избегая встречаться с ним глазами.
– Я хотела стать фотомоделью, а Нью-Йорк – самое подходящее место для этого. – Заметно побледнев, она нервно накручивала локон на палец.
– Это мы уже проходили. – Майкл подался вперед. – Я хочу знать настоящую причину. Причину, по которой ты ВЫНУЖДЕНА была уйти из дома. Почему за семь лет ты ни разу не навестила свою семью? Почему не позволила мне поехать вместе с тобой в июле? Мне продолжать?
– Я хотела стать фотомоделью, – монотонно, словно под гипнозом, повторила Элисон. Он тяжело вздохнул.
– Отец сделал твою жизнь дома невыносимой.
– Да, ты знаешь это.
– И поэтому ты ушла из дома.
– Если тебе угодно. – Она отвела глаза. – Что ж, скажем так: благодаря этому мне легче было покинуть дом Я никогда это не скрывала.
– Есть что-то еще. Какая-то душевная травма. И на этот раз ты скажешь мне все – Майкл скомкал салфетку и швырнул ее в салатницу. – Твой отец умер, и таиться больше незачем – Он помолчал, ожидая ответа Элисон сидела с каменным лицом.
Он продолжил:
– Что-то сделало тебя фригидной! Мы сумели решить проблему в том, что касается физиологии, но мы так и не добрались до сути вопроса.
Она закосила губу.
– В тысячный раз говорю тебе: я хотела стать фотомоделью, – мягко произнесла она, но в голосе ее чувствовалось напряжение. Эдисон и сама не знала, зачем она отпирается и почему не расскажет ему правду. Но с другой стороны, она столько раз уже повторила ложь, что та как бы приобрела статус правды. Элисон поморщилась. Впервые вранье вызвало у нее отвращение. Она многим обязана Майклу; он с ней намучился, прежде чем сумел разрушить психологический барьер, мешающий ей получать удовольствие от нормальных отношений с мужчиной.
– Что ж, не хочешь, как хочешь, – сказал он.
– Не понимаю, почему тебе не дает это покоя.
– Ты все прекрасно понимаешь. До тех пор, пока ты не расскажешь мне правду, между нами что-то будет стоять, и ты не сможешь до конца избавиться от своего прошлого. Но раз ты еще не готова, я приму версию, будто ты хотела стать фотомоделью. Но с одной оговоркой: на самом деле я этому не верю.
– Ты всегда остаешься юристом, – сказала Элисон, в очередной раз убеждаясь в неспособности Майкла вести разговор, не впадая в риторику.
– Тем и интересна профессия адвоката: берешь факты, перемешиваешь их, добавляешь немного соли и перца и приходишь к выводу, что основной ингредиент как раз и отсутствует.
– Или изобретаешь что-нибудь, чего там и в помине не было. – Элисон взяла со стола веточку сельдерея и начала с ожесточением рвать ее на части.
– Никогда, – резко ответил Майкл. Он сидел, выпрямившись, и барабанил пальцами по скатерти. – Я не терплю домыслов. Логика, только логика.
– И все же тратишь девяносто процентов времени на пустые размышления.
– Я никогда не размышляю впустую. – Майкл достал из кармана тонкую сигару и закурил, откинувшись на спинку стула. Он пристально смотрел на Элисон, его правое веко дергалось, выдавая волнение – Противно смотреть на то, как ты лжешь самой себе.
– Майкл, я…
– Да? Говори.
– Мне нечего говорить, – отрезала она. – Не надо больше вопросов, пожалуйста. Не мучай меня.
Несколько минут он смотрел на нее. Затем взял ее за руку, лицо его потеплело.
– Забудь все, что я сегодня говорил, – попросил он. Но в голосе его еще звучали обвинительные нотки.
– Хорошо, Майкл, – сказала Элисон и отвернулась.
– Я говорю серьезно. – Майкл взял бутылку вина, встряхнул ее, чтобы проверить, осталось ли там что-нибудь, разочарованно поставил обратно и побрел на кухню.
Он возвратился с новой бутылкой бордо и со штопором.
– Знаешь, который сейчас час? – спросил он, вытаскивая пробку из бутылки.
– Нет, – ответила Элисон, не желая смотреть на часы.
Майкл разлил вино по бокалам.
– Три часа, если верить правым часам. – Он виновато улыбнулся. – И примерно три пятьдесят девять и пятьдесят четыре секунды, если верить левым. – Он сделал глоток из своего бокала и замолчал.
– Не знаю уж почему, но я люблю тебя, – прошептала Элисон, поднимаясь со стула. Она подошла к Майклу, присела к нему на колени и ласково обняла его. – Черт тебя побери…
Он бросил выразительный взгляд в сторону спальни, она, улыбаясь, смотрела на него, затем встала и медленно пошла по направлению к двери. Майкл взял со стола бокалы и бутылку и подошел к камину разворошить дрова, чтобы они быстрее прогорели.
– Кто это? – спросил он, снимая с полки фотографию.
– Брат Герберта Гувера, – рассмеялась Элисон. Поднеся снимок ближе к глазам, он покачал головой и произнес:
– Не будь смешной. Это вовсе не брат Герберта Гувера.
– Это зависит от угла зрения, – ответила она, расстегивая пуговицы на блузке.
– Кто это?
– Чарльз Чейзен. Он поднял брови.
– Сосед сверху. Из квартиры 5-Б. Нанес мне визит вместе с кошкой и попугаем перед самым твоим приходом.
Майкл продолжал изучать снимок.
– Какую-то кошку я видел, – сообщил он, облокачиваясь о каминную полку.
Элисон вопросительно посмотрела на него.
– Черная с белым. Она бежала вверх по лестнице.
– Это Джезебель, – сказала Элисон. – Странно, что Чейзен разрешил ей разгуливать по зданию одной. Он так трясется над ней и над птицей.
– Сколько ему лет?
– Думаю, под восемьдесят, плюс-минус пять лет.
– Немного не в себе?
Она с сожалением кивнула.
Майкл разглядывал фото со всех сторон.
– Его физиономия здорово смахивает на чернослив. Рассердившись, Элисон подошла к камину.
– Очень смешно, – проворчала она, отнимая у него фотографию. Языки пламени тотчас же заплясали на стекле. – Все, что нужно, он соображает.
– Она поставила снимок обратно на полку. – Он просидев у меня целый час, рассказывая историю своей жизни. Рассказ, как ты догадываешься, был весьма содержательным. Жалкое зрелище: маленький старичок, у которого ничего не осталось, кроме кошки, птицы и воспоминаний.
– Бывает и хуже.
– Не хотела бы, чтобы моя жизнь пришла к такому финалу: просыпаться по утрам лишь затем, чтобы ждать, когда, наконец, наступит вечер. И коротать дни за беседой с кошкой. – Элисон протянула руку, коснувшись плеча Майкла, и сняла с полки камею. – Он думал, Это Герберт Гувер. И я не смогла разубедить его, – Она погладила рукой резную поверхность. – И знаешь, я даже рада, что мне это не удалось.
Майкл тихонько взял ее за подбородок и поцеловал в переносицу.
– Почему бы нам не поговорить о нем как-нибудь в другой раз, – предложил он и принялся расстегивать рубашку.
Элисон улыбнулась и пошла вслед за ним в спальню.
В комнате было темно. Майкл стоял перед большим зеркалом, висевшим позади кровати. Смутное отражение было почти неподвижным. Лишь редкое мерцание уличных огней и грациозные движения тела Элисон нарушали покой неясных очертаний и глубоких теней. Элисон повесила блузку в шкаф справа от кровати. Никогда еще ее тело не казалось ему столь желанным и чувственным, как сейчас, в полутьме зеркала.
Он снял рубашку, сложил ее и повесил на спинку стула. Подошел к окну и начал опускать штору.
– Не надо, – тихо проговорила Элисон, – здесь некому подглядывать.
Майкл выглянул наружу, кивнул и отпустил веревку.
Элисон сбросила с кровати покрывало и легла.
– Ты счастлива? – спросил он.
– Очень.
Майкл снял последнее, что на нем оставалось – коричневые носки, – и осторожно пробрался к кровати. Обвив рукой ее плечи, он прижал ее к себе и нежно целовал ей уши и гладил грудь. Внезапно он остановился. Зажег ночник и нащупал висящее у нее на шее распятие.