Пэтрис, похоже, сделал какую-то ошибку, составляя расписание, и у курсантов образовался целый двухчасовой перерыв между едой и обязательным вечерним занятием, которое на этот раз должно было быть посвящено «образцовой верховой езде».
Правда, сказать, что у кого-то действительно оставалось время на отдых, можно было только с большой натяжкой. Все усердно полировали сапоги, чистили оружие – «надраивали, чтобы окончательно превратить его в хлам», как прокомментировал это Фаррен Мария, или пытались вспомнить, каково это – находиться рядом с драконом.
Поскольку осенний вечер выдался необыкновенно теплым, большинство из них собралось на улице, болтая друг с другом, в то время как их руки продолжали выполнять работу.
Минта Гарт заметила Бранта Калабара, который, покачиваясь, направлялся от ступеней, ведущих вниз, на скалистый пляж, с еще одним полным ведром, и сказала:
– Наверное, наш сержант Пэтрис принимает ванны с морской водой.
– Бьюсь об заклад, это пошло бы ему на пользу, – подхватила Сэслик.
– Лучше всего было бы протащить его пару-тройку миль за кормой, – сказала Гарт. – А потом отвязать трос.
– Ты говоришь как настоящая морячка, – восхитилась Сэслик.
– А я и есть морячка, – с гордостью отозвалась Гарт. – И снова ею буду, как только закончится война. У меня когда-то даже своя лодка была, пока я не подхватила эту патриотическую лихорадку и не стала помощником капитана на одном из королевских патрульных кораблей. Что было непростительной глупостью, поскольку, если у рочийцев и есть флот, они, похоже, прячут его в порту до конца войны.
– И почему ты записалась в драконьи войска? – спросил Хэл.
– А почему бы и нет? Давно, когда я жила еще на северном побережье, время от времени в небе пролетали дикие драконы, и некоторые из них направлялись на Черный остров. Они казались мне такими свободными и романтичными. – Она оглядела курсантов. – Боги, мне всегда хотелось стать такой же свободной.
– А ты, Кэйлис? – спросил Феччиа, когда утих невеселый смех. – Король прислал тебе персональное приглашение, чтобы ты удостоил нас своим обществом?
– Там, откуда я родом, – отрезал Хэл, – штатские не задают таких вопросов.
– Может, это не так уж и глупо, – пожал плечами Феччиа. – Я слышал, что в уголовном мире очень щепетильно относятся к таким вещам.
У Хэла в душе словно что-то сломалось. Раньше он всегда предпочитал отшучиваться, но сейчас внезапно почувствовал, что время настало. В мгновение ока он вскочил на ноги, отшвырнув портупею и мастику, и одним прыжком преодолел десяток футов, отделявших его от здоровяка.
Тот разинул рот, и Хэл, которому гнев придал сил, рывком поставил обидчика на ноги и отвесил ему две хорошие зуботычины. Из разбитой губы Феччиа хлынула кровь.
Хэл отпустил его и с размаху врезал ему в живот, собравшись добить противника ударом сложенных вместе кулаков по затылку, когда Эв Ларнелл оттащил Кэйлиса. Хэл стремительно обернулся, намереваясь броситься на Ларнелла, как вдруг весь его гнев куда-то улетучился.
Он опустил руки.
– Прости.
Потом повернулся обратно к Феччиа, который, согнувшись пополам, судорожно хватал ртом воздух, и схватил его за грудки.
– А теперь слушай меня внимательно, потому что повторять я не стану, – проговорил он очень тихо. – Ты больше не будешь говорить ни со мной, ни с кем-либо другим обо мне, если только не получишь такой приказ.
Феччиа уставился на него с выражением теленка, глядящего на топор мясника. Хэл еще дважды ударил его наотмашь, прохрипев:
– Ты меня понял?
Тот оцепенело кивнул, и Хэл оттолкнул его прочь. Феччиа на нетвердых ногах побрел прочь, к уборным. Его вырвало, он немного постоял, потом поплелся дальше.
Кэйлис обмяк, чувствуя себя опустошенным.
Остальные курсанты смотрели на него, и вид у них был несколько странный.
Сэслик внезапно ухмыльнулась.
– Тебе никто не говорил, что гнев очень тебе к лицу, солдат?
Напряжение спало, и со всех сторон послышались нервные смешки. Курсанты снова занялись чисткой.
– У тебя такой вид, будто ты только что подрался, Феччиа, – осклабившись, процедил сержант Пэтрис. – Ты знаешь, что драки у нас запрещены?
– Никак нет, сэр, – выдавил Феччиа, с трудом дыша, чтобы не усиливать боль в треснувших ребрах. Лицо у него распухло и начало наливаться багровой синевой. – Я не дрался, сержант. Случайно наткнулся на дверной косяк, сержант.
– Уверен?
– Так точно, сержант.
Пэтрис отступил на шаг.
– Я удивлен, разрази меня гром. Пожалуй, из тебя все-таки может выйти солдат.
Вечером, когда они уже разошлись по своим баракам, Хэл решил нарушить свое правило и спросил у Рэя Гэредиса, не был ли случайно его отец всадником на драконе.
– Он и сейчас всадник, – ответил Гэредис. – Он учил меня, хотя и считал, что я еще слишком молод, чтобы летать вместе с ним.
– Я так и думал, – сказал Хэл и рассказал ему, как прямо перед войной пытался найти работу у его отца и как тот сказал, что хочет найти себе местечко где-нибудь в деревне и подождать, пока миру не надоест воевать.
– Намеревался, – подтвердил Рэй. – Потом, после того как осадили Паэстум, он – как это сегодня выразилась Гарт? – подхватил эту патриотическую лихорадку и попытался завербоваться в армию. Ему сказали, что он слишком стар для войны, и посоветовали отправляться домой. Некоторое время он был в полном унынии, и я уже было решил, что он сдался, а потом он принялся писать письма всем подряд, когда стало понятно, что война затягивается. Не исключая, если не ошибаюсь, и отца Сэслик в королевском зверинце, которому он твердил, что знает уйму всего о драконах и что они могут быть ключом к победе. Думаю, все сочли, что он маленько не в себе, поскольку до сих пор никто не придумал, как можно приспособить к делу драконов, кроме шпионских игр в небе. Ну или, по крайней мере, мне так говорили. Как бы то ни было, к нему пришли, произвели его в лейтенанты и дали ему под начало еще два десятка других таких же, так что теперь он офицер службы снабжения и в его обязанности входит покупка драконов у их хозяев, а также поиск детенышей и их дрессировка. Я очень надеюсь, что он сам приедет с нашими драконами, если они все-таки сюда прибудут.
– Было бы чертовски здорово, – пробурчал из своего угла Фаррен, – если бы король дал ему приказ отправить этого тупого Спенса обратно в конюшню, а на его место поставить кого-нибудь, кто знает, с какого конца у дракона задница, а с какого – зубы.
– Значит, в нашей комнате собралось целых три всадника, – вставил Ларнелл.
– Ты что, тоже летал? – удивился Гэредис.
– Ну разумеется, – отозвался Ларнелл. – В наших краях устраивали ярмарки, и каждый вечер обязательно выступали всадники на драконах.
– И ты был одним из них?
– Ну да, – подтвердил Ларнелл.
– И как же у вас надевали на дракона сбрую? – поинтересовался Гэредис.
Повисло долгое молчание, потом Ларнелл сказал:
– Ну, точно так же, как и у всех остальных. Мы использовали веревки и вожжи с массивным металлическим мундштуком и цепным недоуздком.
– А седла у вас были какие?
– Такие же, как у лошадей, – срывающимся голосом сказал Ларнелл. – Только ремни длиннее были, а так подводили их под передние лапы и выводили перед задними.
– А-а, – невыразительно протянул Гэредис.
Хэл понял, что в их группе прикидывается опытным всадником не один Феччиа.
На следующий день, после утренних строевых упражнений к Хэлу подошел Эв Ларнелл. Он облизнул губы и нерешительно начал:
– Я хотел бы кое о чем попросить тебя.
– Если это в моих силах.
– Вчера вечером... В общем, мне кажется, что вы с Гэредисом догадались, что я на самом деле никогда в жизни не сидел на драконе.
Хэл неопределенно хмыкнул.
– Вы правы, – сказал Ларнелл, и в его голосе послышалось отчаяние. – Я только видел их в небе да еще однажды побывал на драконьем аттракционе, прежде чем поступить сюда.
– И зачем же ты солгал?
– Потому что... потому что я испугался.
– Чего?
– Я завербовался, когда Паэстум окружили рочийцы, и отправился в Сэйджин вместе с королевскими пограничниками. Мы сражались в каждом бою, и, как правило, в авангарде. Кэйлис, в моем отряде все до единого были убиты или тяжело ранены. Я единственный из первого призыва, кто остался в живых, и я знаю, что нас так и будут кидать в самое пекло, а потом, когда всех перебьют, наберут вместо нас новых, целый полк. Так даже удобнее – можно не давать нам отдыха вообще. Но я все помню... и буду помнить всегда. Помню, каково это – видеть всех своих друзей мертвыми, друзей, с которыми еще час назад ты беззаботно шутил. И тогда ты решаешь, что больше не позволишь никому приблизиться к тебе, стать твоим другом, и это, возможно, самое худшее.
Сам того не замечая, Ларнелл говорил все громче и громче.
– Я просто не мог все это больше выносить. Я не дезертир... я не сбежал бы. Но я подумал, что если я скажу, будто разбираюсь в драконах, то смогу уйти с передовой. Получу шанс обдумать все, собраться. Пожалуйста, не рассказывай никому обо мне, – умоляюще сказал он, и его голос был голосом ребенка, который смертельно боится, что о его проступке станет известно родителям.
Хэл взглянул ему в глаза, увидел морщинки в уголках век и подумал, что у Ларнелла взгляд очень старого человека.
Послушай, – сказал Хэл, немного помолчав. – Я не доносчик. Я уже говорил это прежде и, возможно, скажу еще не раз. Ты хочешь летать на драконах, и это замечательно. Но не стоит делать так, как ты сделал вчера. Просто держи рот на замке и не болтай о том, чего не знаешь.
– Не буду. Честное слово, не буду. И спасибо. Спасибо тебе.
Он дважды кивнул и поспешил прочь.
«Превосходно, – подумал Хэл. – Теперь ты еще и исповедником стал. А вдруг Ларнелл пройдет обучение, а потом дрогнет в бою и подставит кого-нибудь? »
«Тогда, – холодно проговорила какая-то часть его разума, – тебе придется убить его собственными руками».
– Может, принести тебе чего-нибудь из столовки, Хэл? – с заискивающей улыбкой спросил Вэд Феччиа.
– Не нужно, спасибо.
Феччиа поколебался, потом убежал. Сержант Ти слышал этот обмен репликами.
– Он несколько переменился после одного происшествия, о котором я слышал, – заметил он.
– Да, – коротко отозвался Хэл.
– Почти как задира, которому в голову вбили немного ума... Или как какая-нибудь шавка, которая лижет задницу здоровой псине, намявшей ей холку... с той, разумеется, разницей, что в нашей школе запрещены драки.
Хэл ничего не ответил. Феччиа был с ним само дружелюбие после той «драки», которую Хэл считал лишь незначительной стычкой.
– Один совет, юный сержант, – сказал Ти. – Змея, сменившая кожу однажды, вполне может сделать это и во второй раз.
– Я уже понял это.
– Просто на всякий случай.
* * *
– Это может быть интересным, – сказал Фаррен Мария. – Видишь, что у меня тут?
– Похоже на... – осторожно ответил Хэл, – на детскую игрушку. Ты впал в детство, Фаррен, прикидываясь дурачком, чтобы уклониться от одного из милых нарядов Пэтриса?
– Хе-хе... – протянул Мария. – И что же это за игрушка?
– Ну...
– Что-то вроде ассенизационной повозки, проехавшей примерно половину своего круга, – ответил Рэй Гэредис.
Четверо курсантов притулились в дверях своего барака. Фаррен специально предупредил их, не пояснив, в чем дело, и сказав, что никто не должен их видеть.
– Умник-разумник, – сказал Мария. Его соседи уже привыкли к тому, что время от времени он начинает сыпать прибаутками. – Так, только так, и никак иначе.
– А кто это тащится к повозке?
– Пэтрис.
– Хе. Хе. Хе, – снова 6 сказал Фаррен, теперь раздельно.
– Я вырезал эту штуковину из задка повозки. Потом окунул в настоящее дерьмо – своего собственного не пожалел, пожертвовал, как говорится, – и натер кое-какими травками, которые надергал во время последней пробежки. И еще сказал над ней кое-какие слова, которым научил меня мой прадедушка. Колеса я сделал из зубочисток, а потом потер о настоящие. А теперь смотрите на эту повозку, а я стану колдовать.
Гэредис с испугом отпрянул, и Фаррен усмехнулся, заметив это.
– Осторожно, а не то я ошибусь, и ты всю оставшуюся жизнь проскачешь жабой.
Катится повозка,
Колесики скрипят,
Что везет повозка,
О том не говорят.
Колесо болтайся,
Колесо качнись,
Колесо вихляйся,
Возьми и ОТВАЛИСЬ!
С этими словами Фаррен отодрал у игрушечной повозки одно из колесиков.
Ничего не произошло.
Но снаружи колесо настоящей ассенизационной повозки с жалобным скрипом слетело с оси.
Подвода накренилась, и сержант Пэтрис вскрикнул. Через миг она рухнула набок, выплеснув густую коричневую волну, с головой накрывшую офицера.
Тот попытался убежать, но тут отвалилось второе колесо, и его снова обдало зловонной жижей.
Высыпавшие из своих бараков на крики курсанты торжествующе завопили, сгибаясь пополам от хохота.
– Просто чудо! – сказал Хэл, торжественно взяв Фаррена за уши и поцеловав его.
– Отвали! – пискнул Мария.
– Так ты действительно колдун! – сказал Эв Ларнелл.
– Теперь мы всю ночь будем все это убирать, – сказал Рэй. – Но я ни на минуту об этом не пожалею.
– Разрешите обратиться, сержант? – спросил Хэл у Ти, замещавшего Пэтриса в его отсутствие.
– Обращайтесь.
– Вы же приписаны к нашей группе, верно?
– Да.
– Но я не помню, чтобы вы хоть раз вели занятия, если не считать утренней пробежки раз в неделю.
– Да.
– Можно узнать почему?
Ти улыбнулся улыбкой кота, скрывающего множество секретов, и ничего не ответил.
– Я тоже хотел бы кое-что у вас узнать, Кэйлис.
– Да, сержант.
– У вас есть какие-то соображения относительно того, как с бедным сержантом Пэтрисом мог произойти тот несчастный случай?
– Никак нет, сержант.
– Так я и думал. И никто другой тоже не знает. – Ти улыбнулся, и его худое, похожее на череп лицо стало почти дружелюбным.
– Возвращайтесь к своим товарищам, юный сержант. Скоро вечернее занятие.
Хэл, поняв, что никакого ответа на свой вопрос не получит, отсалютовал и удалился.
Возможный ответ пришел к нему на бегу: как высокопоставленный офицер не станет без веских на то причин рассказывать о том, где был, так, должно быть, обстояли дела и с сержантом.
Неужели Ти понимал, какая липа вся эта школа, и не хотел брать на себя ответственность за этот балаган?
Некоторые курсанты взяли привычку между вечерней поверкой и отбоем сидеть за бараками, на тихой поляне, – если позволяла погода. Там можно было поболтать о событиях дня, попытаться решить, увидят ли они вообще когда-нибудь живого дракона, не говоря уже о том, чтобы полетать на нем.
Поскольку осень уже плавно перетекала в зиму, многие прихватывали с собой одеяла, сидя на них и накидывая на плечи.
Однажды вечером все отправились спать, кроме Хэла и Сэслик.
Было тихо и ясно, ночной воздух дышал холодом, и они обнаружили, что совершенно естественным образом сидят, прижавшись друг к другу и глядя на почти полную луну.
– Представь себе, – тихонько сказала Сэслик, – что где-нибудь в Роче такие же парень и девушка, как мы, всадники на драконах, сейчас сидят и смотрят на эту луну... Интересно, о чем они думают? О чем-нибудь романтическом?
Хэл тоже думал о рочийцах, за тем лишь исключением, что его мысли крутились, скорее, вокруг нескольких появившихся у него идей относительно того, как можно убивать рочийских всадников – какого бы пола они ни были.