Луиджи печальным взором скользит по темнеющему небосклону, встаёт и сумрачно шагает в центр города в ресторан «Гордость Техаса» — единственное место, где можно получить макароны с сыром.
За столиками из всех снующих золотых и нормальных челюстей слышатся будоражащие нервы граждан Ипси-Тауна слова:
— …Стачка! Коминтерн… с забастовщиками ничего нельзя поделать! Вот уж четвёртый день! Говорят, всё оборудование разрушено!.. А пожары будут! Будут непременно!
Дука в полнейшей апатии тычет вилкой по тарелке, где свились в страстных узлах скользкие холодеющие макароны, пьёт похожее на нефть пиво и делает мысленные попрёки своей судьбе…
О'Пакки, отправив очередной и последний отчёт Ковбоеву, с телеграфа зашёл под манящую вывеску «Гордости Техаса», где желал скоротать несколько часов, остающихся ему до поезда.
Невыразимое удовольствие почивало на нём; его дремавшие при папашиных еженедельных выдачах инстинкты заядлого авантюриста разрешились теперь колоссальным достижением… Правда, помогли весьма существенно шестьдесят тысяч долларов, но результат! Промысла остановились для того, чтобы мирно возобновить работу к 1-му числу. Ха-ха! Но зато какая паника закачена на Нью-Орлеанской бирже! Невиданная паника! Вчера, 27-го, «Техас-Ойль» стоил 14 долларов за акцию утром и 8 к вечеру!!! А 25-го ещё шёл по 400! Здорово!
Пакки, полузакрыв глаза и позабыв об испускающем горячий аромат полусыром бифштексе, ворочает в памяти свои переговоры с рабочими промыслов.
— Хо-хо!
Ночью, при свете потайных фонарей, О'Пакки (форма охранника на промыслах) у опрокинутой бочки выплачивает утроенное жалованье забастовщикам… Как просто! Он обещал эти выплаты столько времени, сколько они продержатся, — ясно, что никто из начальства и из властей не могли проникнуть на участок промыслов, где была готовая на всякие разрушения толпа в 800 человек. О'Пакки уговорил закрыть фонтан, забивший недавно, и его задвинули крышкой… Завтра он не придёт выплачивать установленный гонорар, — рабочие проклянут неведомого провокатора и пойдут на перемирие, а через 3–5 дней акции «Техас-Ойль-Компани» будут популярнее Чарли Чаплина.
Когда человек, занятый сильно своими мыслями, стряхнёт их с себя, то в следующий момент он становится необычайно проницательным; потом, разумеется, гаснет…
Так и тут: бросив вспоминать о беспокойной ночи, проведённой в разбрасывании «коминтерновских» прокламаций, и вознамерившись деловито приступить к бифштексу, О'Пакки бегло окинул ресторанную публику и выудил за соседним столиком унылую фигуру Луиджи Дука, задумавшегося над макаронами.
Сентиментальное воображение, вообще отличающее ирландцев, услужливо набросало в его уме непривлекательную картину передряг, которые протащил и продолжал тащить на своих узких плечах незнакомец, сидящий за соседним столиком. Так как удача тянет на общительность и вызывает филантропические побуждения, то О'Пакки возымел желание войти в разговор с соседом. Минуту спустя они сидели друг против друга.
— Какой муссон занёс вас сюда, дружище? — ласково спросил О'Пакки итальянца.
Дука, горестно усмехнувшись, посмотрел на своего внезапного знакомого.
— Было бы правильнее сказать — Муссолини, а не муссон, — мягко поправил он.
О'Пакки расхохотался и заказал портер.
Короче, Дука и О'Пакки из ресторана наскоро погнали в гостиницу, где находились ослы и багаж инженера, захватили драгоценные чертежи и, оставив в подарок длинноухую пару хозяину, направились на вокзал.
* * *
Приказом О'Пакки Луиджи Фамли-Дука был утверждён инженером для поручений при редакции «Нью-Таймс».
18. Битва русских с кабардинцами, о которой здесь ничего не написано
25 апреля 1924 года мисс Ирена Ла-Варрен за 2 минуты до закрытия биржи внесла в обеспечение своей заявки на покупку «Техас-Ойля» — сто тысяч долларов. Генри Пильмс выставил предложение — 4100 штук и также внёс залог.
26 апреля вышел номер «Нью-Таймса»… 26-го к полудню появилось экстренное прибавление.
27-го все газеты Нью-Орлеана были полны перепечаток из «Нью-Таймса», со ссылкой на источник! Ого! Сам «Нью-Таймс» блестел грозными заголовками и глушил биржевиков сенсациями об Ипси-Таунской стачке.
28-го номер вышел с совершенно чёрной от громадных шрифтов страницей, — другие газеты постыдно угощали своих читателей вчерашними новостями. Строчка: «От собственного корреспондента в Ипси-Тауне» дала такой передовой газете, как «Нью-Таймс», в два дня сорок тысяч новых подписчиков.
В этот день Ирена сидела за столом покупок и ждала 12-ти часов для утверждения сделки… В десять часов котировка «Техас-Ойля» была 7.30! К половине одиннадцатого — 6.10; в одиннадцать 5.20! В половине 12-го на доске значилось уже 4 доллара! Четыре доллара за акцию, стоившую шестьдесят часов назад в 100 раз дороже! Четыре доллара! В двенадцать Ирена подписала чек на 12710 долларов за 4100 штук акций Генри Пильмса, проданных по 3.10!!!
Она проверила пакет акций и не двинулась с места. В полдень вышло прибавление «Нью-Таймса" с сообщением о том, что новых сведений из Ипси-Тауна, к сожалению, не поступает. Перед закрытием биржи Ирена купила ещё 21000 штук «Техас-Ойля» по 2.50 — всю наличность, имеющуюся в Нью-Орлеане. Старые биржевики решили, что она сумасшедшая; Пильмс даже не показался на биржу, он знал, что был разорён. От почти 2-х миллионов у него оставалась теперь сотня тысяч. Он жалел красавицу, попавшую под этот разгром.
Утром 29-го «Нью-Таймс» вышел опять без корреспонденции из Ипси-Тауна, но зато его конкурент «Южный Геральд» наворотил на страницах кучу сенсаций о возникших пожарах и о вооружённых столкновениях. Их корреспондент ещё был в пути, а читатели ждали… «Южный Геральд» даже острил по адресу «Нью-Таймса», говоря, что корреспондент «Нью-Таймса» сбежал из опасного города.
«Техасские» — катились на бирже после этих телеграмм по 60 центов, но их не было ни в продаже, ни в покупке.
Только и разговоров было о крахах этих дней и о сумасшедшей француженке, которая утром приехала, сделала заявку на продажу 12 мая «Техас-Ойля»! — Ха-ха-ха! — «Техас-Ойля»! Да будет ли существовать к 12 мая «Техас-Ойль»! На бирже хохотали, и фельетонист «Южного Геральда» даже написал бойкий рассказ о предложении на бирже партии «свежего воздуха»!
Записав ещё покупку «Уимблейской меди» на то же число, Ирена, провожаемая возгласами биржевых остряков, неспешно направилась к своему автомобилю, гордо подняв хорошенькую головку.
19. Тайна редакционных кулис. Третья серия
«По имеющимся в распоряжении редакции основаниям рисовать истинное положение Ипси-Таунской стачки, можем оставить наших читателей в уверенности, что конфликт, разгоревшийся на промыслах «Техас-Ойль-Компани», ликвидирован».
Такая осторожная заметочка вылезла на страницах «Нью-Таймса» в то время, как «Южный Геральд» сообщил новые, ужасающие подробности беспорядков.
Поздно вечером Ковбоев отошёл от телеграфного аппарата и несколько раз в глубоком волнении прочитал телеграмму от правления «Техас-Ойля», заверенную властями.
Короткий приказ в типографию — и утром, когда газетчики неистово орали:
— «Южный Геральд»! Перестрелка в Ипси-Тауне!!! Арестовано семь агентов Коминтерна!
«Нью-Таймс» — в окружении ряда ядовитейших фельетонов насчёт пылкого воображения редактора «Южного Геральда» — давал «Правительственное сообщение».
«Ипси-Таун, 29-4-24. Забастовка рабочих на промыслах ликвидирована. Рабочие были спровоцированы злонамеренными лицами, очевидно коммунистами, неизвестно куда скрывшимися. На промыслах всё в порядке. Никаких разрушений не произошло. Работы протекают нормально».
И подпись губернатора штата.
«Геральд» был уничтожен…
О'Пакки вместе с сомбреро и шнурованными панталонами сбросил с себя мексиканские замашки, отдающие ирландской благопристойностью, и снова занял кресло на частной редакторской беседе между 12.20 и 12.40 дня.
20. Бирже забили гол
Двенадцатое мая 1924 года оказалось страшно любопытным днём на бирже Нью-Орлеана.
Ещё бы! Предыдущие дни оказались решающими для акций «Техас-Ойля». После правительственной телеграммы акции, вчера лежавшие во прахе, мгновенно котировались по 280 долларов! Цена росла с каждым часом — к двенадцатому мая они стоили как никогда со дня их выпуска.
— Беру «Техас-Ойль»! — орал маклер у доски, — четыреста десять! Тысячу штук! Четыреста десять!
Вся биржа с нетерпением ждала, когда появится Ирена. У доски с её записями о продаже Техасских и о покупке Уимблейских торчала толпа… Уимблейские начали тотчас же расти в цене. В Орлеан даже прибыл член правления «Уимблей-Коппер».
— Дикое счастье! — изумлялся рыжий понижатель.
— Тут дело нечисто! — раздавалось в толпе.
— Невиданное дело!..
Все бросились из зала под колоннаду входа, когда услышали четырёхрядный гудок автомобиля Ирены.
Миниатюрная француженка с насмешливым и торжествующим видом прошла свозь строй бесцеремонно пяливших на неё глаза биржевиков.
Рыжий понижатель, почему-то доброжелательно настроенный к Ирене с момента её появления на бирже, поскольку это не касалось деловых отношений, был заряжен энтузиазмом более других.
— Гип-гип!!! Ура! — заорал он в честь ловкой девушки, подкидывая к потолку шляпу, и десятки панам, кепок, стэтсонов завертелись в воздухе.
Ирена с очаровательной улыбкой отвечала на эти приветствия. Она заняла маленький столик, немедленно окружённый плотным кольцом биржевиков.
— Алло! «Техас-Ойль»! Давайте скорей!
— Курс? — деловито сжав брови, спросила красавица.
— 410!..
— Даю 411! — заявил представитель «Стан-дарт-Ойля».
— 411.70! — немедленно раздалась прибавка.
— Сколько у вас акций? — раздался среди общего ажиотажа голос.
— Двадцать пять тысяч штук!
— 412!
— 412.50! — раздался бас «Стандарт-Ойля».
— Беру десять тысяч по 416! — крикнул местный железнодорожный король.
— Четыреста двадцать! — побагровел «Стан-дарт-Ойль», — беру всё!
Дельцы разом смолкли. Железнодорожный король вытер платком лоб, перекусил сигару и, махнув рукой, отошёл от стола.
— Гип-гип! — заорал рыжий, как бы подтверждая совершение сделки.
«Стандарт-Ойль» пододвинул стул и вынул доверенности и чековую книжку. Почтительная тишина на две минуты (случай, небывалый на американской бирже) воцарилась в зале.
— Прекрасно! — раздалось контральто Ирены и к потолку снова взвились шляпы. Трое фотографов беспрестанно щёлкали аппаратами.
* * *
— Вы берёте «Уимблей-Коппер», мисс?
— Да, беру! — не поднимая головы, отвечает Ирена, пишущая что-то в блокноте.
— Я с предложением!
Ирена видит тонкие руки, охватившие край столика, серый клетчатый костюм и, переведя глаза выше, встречает спокойное лицо Генри Пильмса.
Лёгкий румянец вспыхнул на её лице. Пильмс закусывает губу.
— Здравствуйте… победительница! — роняет он.
— Здравствуйте! — Ирена протянула руку, он просто пожал.
— Сколько штук? — деловитым тоном обращается Ирена.
— Около двух тысяч!
— Цена?
— Курсовая… Восемьдесят два!
— Сделано! — Ирена размашисто подписывает чек.
— Алло! Даю «Уимблей-Коппер»! — протиснулся член правления общества.
— Мне достаточно, — холодно смотрит на него покупательница.
— Довольно странно! — роняет член правления.
— Ничего тут нет странного, мистер! — яростно вскрикивает на него Пильмс. — Пожалуйста, не рассуждайте…
Тот пятится…
Ирена встаёт и быстрыми шагами идёт к выходу. Вдруг останавливается и осматривает зал и, заметив Генри, провожающего её взглядом, манит его к себе.
— Будем знакомы, мистер Пильмс! — вторично протягивает ему руку Ирена.
— Я необыкновенно рад этому, мисс Ла-Варрен! — восклицает Генри.
— Дружеский вопрос, мистер Пильмс!
— Пожалуйста.
— Сколько у вас осталось теперь… после битвы со мной?..
— Я уверен, что это не коварство, мисс, — немного более двухсот тысяч…
— Вы намереваетесь продолжать играть?
— О, да! Я ещё скрещу оружие с вами!
— Ого! Я бы вам посоветовала укрепиться у дела!..
Разговаривая, они подошли к автомобилю.
— Смотря у какого.
— Там, где и я. Вы обещаете подумать?
— Обещаю!
— Купите пай в «Нью-Таймс-Эдишен-Тресте»…
21. Лейт-мотив, найденный в бутылке
Ковбоев приналёг и заготовил материал на три номера вперёд. Телеграммы и хроника не страшная штука, можно втиснуть живо.
«Нью-Таймс-Эдишен-Трест» празднует выпуск тысячного номера своей газеты. По напыщенному заявлению Ковбоева настал момент, когда надо оглянуться на пройденный путь и заглянуть в глаза неизвестному будущему.
Каждый член «Нью-Таймс-Эдишен-Треста» получил собственноручную повестку от мистера Ковбоева:
1. Обед со взаимными приветствиями.
2. Выпивка.
3. Доклады общего характера.
4. Выпивка.
5. Доклады индивидуального характера.
6. Выпивка.
Пятнадцатого мая в 6 часов вечера началось это необыкновенное торжество.
За овальным столом в зале главной конторы восседает шумная расфранченная компания.
Между почтенными лысинами Самуила Кудри и Реджинальда Хоммсворда виднеется прелестная белокурая головка Ирены Ла-Варрен. Джон Ковбоев таращит свои жёлтые глаза на Пакки О'Пакки; новички — Луиджи Фамли-Дука и Генри Пильмс — сидят рядом. Несколько минут общество слушает радиопередатчик, исполняющий торжественные мотивы. Движением руки Кудри выключает аппарат, откупоривает шампанское и среди общей тишины наполняет бокалы. Шестеро мужчин встают и, глядя на Ирену, пьют по возглашённому Кудри тосту:
— Королеве нашего треста первый бокал и вечное внимание!
Генри пьёт, не сводя глаз со смущённой девушки; выпив, ломает ножку бокала и бросает его на пол. Все следуют его примеру.
Обед начался.
22. Оргглава
— Предлагаю произвести полную реорганизацию треста! — неожиданно заявляет Ирена.
— В чём будет состоят реорганизация? — спрашивает покорным тоном Ковбоев.
— Я попрошу разрешения предварительно предложить обществу финансовую отчётность, затем летучую анкету присутствующих!
— Это будет великолепно!
— Браво!
Ирена пригласила Хоммсворда прочесть отчёт.
Реджи достаёт бумагу, скатанную трубочкой и перевязанную розовой ленточкой. Улыбки и смех не смущают Хоммсворда:
— «История расцвета треста «Нью-Таймс-Эдишен"».
Повальный хохот. Реджи успевает хватить рюмочку.
— Внимание… «Десятое марта… Состав треста: четыре человека, — имущество: газета стоимостью полтораста тысяч, семьдесят тысяч подписчиков… Касса — пятнадцать тысяч… Реорганизация управления»…
— Обратите внимание! — многозначительно вставляет Ковбоев.
— Тише! — буркает Кудри.
— «Двадцать второе марта, — продолжает Реджи, — вступление О'Пакки, передача всего финансового аппарата в руки мисс Ла-Варрен, наличность — 366 тысяч долларов»…
— Это с газетой! — не унимается Ковбоев.
— Да, это с газетой, — объявляет Реджи, — без газеты наличность — двести шесть тысяч…
— Из которых сорок сейчас же выброшены обратно клубу русских эмигрантов, чтоб не связывать газету обязательством с этой публикой, — скороговоркой просыпал Ковбоев.
— …чтоб не связывать газету с этой публикой… — повторяет Реджи, — таким образом, на двадцать пятое марта — наличность 166000…
Реджи сморкается.
— Опуская мелкие подробности, возьму сразу данные на сегодняшнее число. Во-первых, газета с 180000 подписчиков, затем наличный капитал в 10950000 долларов и семь участников…
— Гип-гип! — заорал Ковбоев.
— Тише, сэр! — оборвал его Самуил Кудри, — нельзя так спешить.
— По просьбе мисс Ла-Варрен, опубликовываю данные о денежном пае каждого участника: Кудри, Ковбоев по 25 тысяч, Хоммсворд 100, (пятнадцать тысяч назад получены), О'Пакки — полтораста тысяч, пай синьора Дука, внесённый мистером О'Пакки, 50 тысяч и, наконец, мистер Генри Пильмс — двести тысяч; следовательно, паевой капитал состоит из 550 тысяч долларов. Это всё.