– Бабочки не поют, – сказал один охотник.
– И это тоже… Парис, ты что-нибудь слышишь?
Парис весь покрылся морщинами, тер виски.
– Никого тут нет. Ни одного существа. Бр-р… Драконий хвост! – не нравится мне это…
До Круглой пустоши шли молча, след в след. Умнейшего вперед деликатно не пустили: старик хоть и привык ходить, а все же не охотник, шаг не тот… Не кружили над кронами птицы, не колыхались ветви, и не шелестели листья на деревьях, слизнивцы и те не попадались на глаза. Небывалая тишина висела над лесом.
Следы Фавония отпечатались четко; разбирая их, охотники качали головами. Похоже, достигнув леса, шептун совсем потерял голову – метался туда-сюда, как полоумный совиный страус, прежде чем сообразил, в какой стороне лежит деревня. В воздухе запахло гарью. Вблизи кустарника след менялся – тут Фавоний полз на животе.
– Здесь… – шепнул кто-то.
Остановились, прячась за крайними деревьями. Круглая пустошь изменила вид: рощицы в ее центре не стало, земля местами была изрыта так, словно над ней потрудилась целая армия землероек с лесную корову каждая, и сбоку, у самых кустов – Леон отвел глаза – в круге горелой травы лежала черная, обугленная туша, лишь размерами похожая на дракона, и еще лежало там что-то обугленное, не столь большое, скорчившееся в комок…
А посередине пустоши среди отвалов рыжей земли, припорошенных серым пеплом сгоревшей рощицы, лежал Железный Зверь.
«Крепко надо испугаться, чтобы так напутать», – подумал Леон, борясь с отвращением. Фавоний ошибся: Зверь вовсе не был похож на шар. Он был длинным толстым червем, и когда червь изогнулся, вгрызаясь в землю, стало видно, что он действительно железный, – солнце сияло на его боках, как на лезвии хорошо отточенного ножа, только что доставленного из Города, и не липла к ним вывороченная влажная глина, не садился пепел.
Пожирая землю, Зверь ворочался в яме, выплевывал тонкую невесомую пыль. Она курилась облаком, ветер медленно теснил ее к опушке, закручивал толстым столбом выше крон и развеивал над лесом.
– Тьфу! – сплюнул кто-то.
Прекратив на время жрать, червь сжался и сразу стал вдвое короче. На его блестящей спине вздулись три нароста, три сложно-правильных, будто выведенных по лекалу, бугра, и нестерпимо засияло на них полуденное солнце. У основания их перехватило перетяжками – мгновение спустя все трое отделились и соскользнули на отвал. Леон, разинув рот, во все глаза смотрел, как рожает чудовище.
– Детеныши… – выдохнул тот же голос.
Детеныши отползли подальше от ямы. Круглыми их тоже нельзя было назвать – скорее они были дисковидные, сильно приплюснутые сверху и снизу, и нисколько не походили на Железного Зверя. Что с того? Личинки драконов тоже не похожи на взрослых зверей, живут себе на деревьях и называются слизнивцами.
Червь снова вгрызся в землю, расширяя яму. Железный Зверь… Опасный, явившийся неизвестно откуда, неизвестно зачем, гадостный и непонятный. Нет ничего ценнее жизни человека, так как же можно было убивать? Страшно не хочется отвечать тем же – а придется… Сначала зашептать, вывести на удобное место, затем испытать прочность железной шкуры и чувствительность Зверя к яду… Простая, но неблагодарная миссия. О ней не сложат песен и саг, о ней не расскажут детям, ее постараются как можно скорее забыть, но выполнить ее необходимо. Точно так же приходится пристреливать собаку, зараженную вирусным кошконенавистничеством. Нельзя просто отогнать – мало ли кто наткнется на опасное страшилище, гуляя по лесу. Железный Зверь, лишивший жизни не угрожавшего ему человека, не должен иметь шанса повторить убийство еще раз.
Хорошо бы зашептать его так, чтобы он лишил себя жизни сам…
Леон тщетно попробовал настроиться. Бесполезно тягаться с лучшими шептунами деревни. Он не чувствовал Зверя.
– Как нет его, – захрипел из-за кустов Парис. От напряжения он стал похож на тряпку, которую выжимают. – Ничего не выходит… Он все равно как неживой…
Линдор молчал, вперив в Зверя окаменевший взгляд. Его лицо покрылось бисеринами, на носу дрожала крупная капля пота. Охотники, держась за головы, стискивали зубы – мало кто чувствует себя в своей тарелке, когда рядом работает сильный шептун.
– Ну что? – шепотом взвизгнул Парис, как только Линдор тяжко вздохнул и, смахнув с чела пот, покачал головой. – Решил – у тебя получится? У меня не получилось – у меня! – а у тебя вдруг получится?! Говорю же: он как неживой, а значит, он неживой и есть…
Оба отползли назад, заспорили. Мало ли, что он движется, фыркал Парис, ну и что? Облака на небе тоже движутся – живые они? А то сухое дерево, от которого ты о прошлом годе едва унес ноги, – живое оно было, когда падало? Камень, что нынче испортил Леону жилище и настроение, – живой? Все неприятности происходят от неживого. И не спорь со мною, Линдор, ты хороший шептун, второй после меня, а только молод еще спорить со старшими. Давай-ка вот лучше Умнейшего спросим…
Тут только заметили, что Умнейший сидит позади цепи охотников на охапке листьев и грызет ноготь. Взглянув на Железного Зверя один раз, он потерял к нему всякий интерес.
– Живой, – только и буркнул он в ответ на вопрос. – В определенном смысле.
– Значит, с ним можно договориться, – заключил кто-то.
Умнейший не отреагировал.
– А ты попробуй, – предложил Линдор.
Леон продул духовую трубку, прикинул ветер, осторожно вставил стрелку, смазанную ядом, с пушистой кисточкой на хвосте. Хотелось попробовать острие стрелки на пальце, но он не стал этого делать. Интересно, пробьет ли тонкая стрелка железную шкуру? С такого расстояния, пожалуй, не пробьет, а вот если подобраться шагов на сто…
Линдор распоряжался кратко и точно:
– Эет и Идмон, вы первые. Согласны? Обойдите его с двух сторон – и разом… Нет, Леон, тебе впереди всех делать нечего, в цель ты стреляешь прекрасно, а в даль не очень, так что иди-ка ты сзади, и набежишь, если что, и вы трое тоже… Все согласны? Пошли.
– Не надо туда ходить, – сказал вдруг Умнейший.
Благовоспитанный человек не подаст вида и тем более не рассмеется, услышав явную нелепость – и от кого! В эту минуту Линдор показал себя благовоспитанным человеком. Он не сбавил шага. Умнейший – знает многое, но если бы он никогда не ошибался, то звался бы не Умнейшим, а Безупречным…
– Не ходите туда, говорю вам! Возвращайтесь в деревню!
Эет и Идмон вышли из укрытия, на ходу поднимая духовые трубки. Им удалось сделать три шага.
– Назад!..
Тонкий, ослепительно белый шнур на мгновение соединил Идмона и Зверя, и Идмон вспыхнул. Эет успел сделать один шаг назад.
Железный Зверь плюнул огнем, даже не подняв головы из ямы, и Эет вспыхнул без крика так же, как Идмон. Оба горящих тела еще не успели упасть, когда бешено вращающийся огненный клубок настиг третьего охотника и, выжигая просеку, пошел в глубину леса.
Бичом «Основы Основ» были обыкновенные земные тараканы. Глядя внутрь себя, лидер-корвет содрогался от омерзения. Скверные насекомые бегали слишком быстро, чтобы корабль мог их поглотить, переработав в активную массу, и чересчур быстро плодились, чтобы их можно было уничтожить каким-либо традиционным способом. Лидер-корвет вел с ними войну. Он попеременно обрабатывал пустующие помещения излучениями разной жесткости и газом «типун» комбинированного нервно-паралитического, кожно-нарывного, удушающего и галлюциногенного действия (также и дефолиантом), он заманивал насекомых в тщательно замаскированные термические ловушки, мгновенно нейтрализуя продукты пиролиза, он выращивал вдоль протоптанных ими тропинок смертоносные излучатели и однажды опалил ногу самому Ульв-ди-Улану, он получал особенное удовольствие, прихлопывая нахлебников сонными. Тараканы мельчали, теряли усы и конечности, но не вырождались. Сдаваться они и не думали. Межвидовые браки рыжих и черных представителей тараканьего племени привели к появлению невиданных доселе тварей леопардовой расцветки, не чувствительных вообще ни к чему, кроме ударно-механического воздействия, и то усилие требовалось не маленькое. Выживали лишь самые проворные особи, успевавшие украсть крошку до того, как ее поглотит лидер-корвет, поэтому ему вечно приходилось брюзжать, чтобы экипаж, принимая пищу, не сорил на пол… Все было напрасно, и корабль, терпя нравственные мучения, без большого удовольствия отмечал, что с трудом добился лишь установления некоторого экологического равновесия. Война давно зашла в позиционный тупик. Утешало лишь одно: «Основе Основ» было известно, что над тараканьей проблемой безуспешно бились все корабли Дальнего Внеземелья, за исключением одного грузовика, который перевозил синтетическое волокно и страдал от моли.
Дин-Джонг, ограниченно ценный член экипажа, обладающий полным гражданством, принимал пищу. Он по одной отрывал сосиски от переборки, где они росли гроздью, сдирал целлофан и, макнув сосиску в соусницу, в два приема отправлял в рот. Одним глазом он с удовлетворением следил за тем, как обрывки целлофана на полу отсека начинают таять вроде льда и мало-помалу поглощаются полом – корабль утилизировал отходы активной массы. Было слышно, как за переборкой плещется в бассейне и фыркает Хтиан, а еще по переборке непрытко бежал ушибленный «типуном» таракан – как видно, на запах еды. Его-то Дин-Джонг и отправил хорошо рассчитанным щелчком точнехонько в вошедшего Й-Фрона.
– Ограниченно ценному – привет!
– Что? – тупо спросил Й-Фрон.
– Привет тебе, говорю. Ограниченный, конечно… – Дин-Джонг захихикал. – Кстати, я занят. Пшел.
Й-Фрон потоптался на месте.
– Ты тоже ограниченно ценный, – нашелся он наконец. – Мало ли – полное гражданство… Не всем везет, как тебе. И поймали нас обоих в одной облаве…
Дин-Джонг оторвал еще одну сосиску.
– Глупо, – сказал он, жуя. – Глупо себя ведешь, совсем думать не умеешь. Что с того, что в одной облаве? Гордиться должен. Ты бы еще цензуру памяти вспомнил – тоже ведь вместе проходили… А, я знаю: ты бы, конечно, предпочел, чтобы тебя не поймали? Ну и жил бы себе, как крыса, и жрал бы крыс. Радуйся, что тебе дали хотя бы условное гражданство и вдобавок научили кое-чему стоящему. Тут уж, сам знаешь, все зависит от способностей, а у кого они есть, тот не пропадет. Верно?
– Верно, – подтвердил вслух «Основа Основ».
– То-то, – Дин-Джонг поднял кверху палец, образовавший вместе с сосиской неравновеликую букву «V». – Понимать должен. Мои способности были найдены, пробуждены и развиты, а у тебя никаких способностей сроду не было, и выглядишь ты как дурак. Будь доволен, что приносишь хоть какую-то пользу. Учи тут всяких глухарей уму-разуму, теряй время…
– Это какие же у тебя способности? – вспылил Й-Фрон, немедленно подумав: ох, зря. Но ловить себя за язык было уже поздно. Он сам все испортил. Ясно же было: Дин-Джонг в хорошем настроении, следовало этим воспользоваться…
– Не следовало, – возразил лидер-корвет.
Й-Фрон втянул голову в плечи. Сейчас точно влетит по первое число.
Но Дин-Джонг, как выяснилось, был не прочь поразговаривать.
– У каждого есть способности, – веско проронил он, макая сосиску в соус. Й-Фрон проводил ее взглядом. – У его превосходительства коммодора Ульв-ди-Улана исключительные способности к вычислительной матеметике, у Хтиана – к внечувствительному ориентированию в Пространстве с точностью до нанопарсека, вдобавок он лучший на Земле объездчик молодых звездолетов, наконец, Нбонг и Мбонг – квалифицированные специалисты по очистке планет, не говоря уже о смежных специальностях каждого. Такой экипаж может, не вставая с кресел, самостоятельно довести «Основу Основ» до любого порта, если допустить («Не надо допускать», – буркнул корабль), что разуму нашего лидер-корвета будут нанесены неустранимые повреждения… А кроме того, каждый из них, как любой нормальный человек, способен к телепатическому общению друг с другом и с кораблем… впрочем, кое-кто в силу своей природной ограниченности вряд ли сумеет понять, что это такое. Меня, если помнишь, в сортцентре сразу отделили от всякой там шантрапы, развили во мне природный талант… И теперь я не хуже их. Так что если кое-кого пошлют на эту планету с проверкой, то уж никак не меня. Понял, убогий?
Фрону не терпелось возразить в том смысле, что Дин-Джонг все же принадлежит к низшей подгруппе полноценных граждан, что его телепатического таланта хватает лишь на прием прямых мыслеприказов самой большой мощности, от которых содрогается «Основа Основ» и Хтиан, трепеща перепонками, ныряет на дно бассейна, – но на этот раз он сдержался, тихонько проговорив:
– Если я не вернусь, пошлют тебя.
– Чего это ты не вернешься? – забеспокоился Дин-Джонг. – Ты уж вернись…
Сейчас можно было сделать попытку с шансом на удачу. И Й-Фрон ее сделал.
– Может, дашь одну сосиску?
Дин-Джонг затрясся от смеха.
– Ишь ты – сосиску! А тебя чем кормят?
– Стандарт-пищей, – ответил Й-Фрон.
– Вот и ешь свою стандарт-пищу.
– Дай одну, а? Одну всего.
– Уговорил, бери. Что-то добрый я сегодня – к чему бы?
Й-Фрон неуверенно приблизился. Чуда не произошло: как только он протянул руку, корабль всосал сосиски в переборку. Одновременно исчезла с поверхности стола соусница. Над наивным ограниченно ценным хихикали оба – Дин-Джонг и «Основа Основ».
Й-Фрону никогда не приходило в голову обижаться ни на привычно игнорирующих его членов экипажа, ни на корабль. Но обидеться на этого надутого спесью индюка Дин-Джонга он считал себя вправе.
Плетясь вон из отсека, он даже забыл об опасности. В ту самую секунду, когда он перешагивал через коммингс, тот, как это часто бывало, подпрыгнул и ударил его снизу. Смелая фраза, приготовленная для Дин-Джонга напоследок, моментально улетучилась из головы. Схватившись руками за подбитое место, Й-Фрон немного пошипел, затем издал негромкий забавный звук:
– Й-й-й…
Собственно говоря, из-за этого звука он в свое время и получил добавку «Й» к данному в сортцентре имени.
Глава 4
Многим животным, а в особенности насекомым, свойственно общественное поведение. Например, муравьи, атакующие личинку, действуют планомерно и согласованно. Однако это вовсе не означает наличия у них какого бы то ни было разума.
Учебник биологии, 7-й класс
Вечерний праздник хоть и состоялся – со дня Сошествия с Нимба не бывало случая, чтобы праздник Созревания Тыкв был отменен, – но вышел скомканным. Песни как-то не заладились, танцоры двигались вяло, музыканты невпопад перебирали струны и пищаньем в дудки нагоняли зевоту, поэты и сказители так путали слова, что даже пьяный Кирейн на их фоне выглядел прилично, и Хранительница всерьез затруднилась, кому из них отдать предпочтение; из десяти выстрелов в мишень Леон промазал дважды, и приз отдали румяному недорослю, не числившемуся в главных конкурентах; вдобавок в состязании мудрецов Умнейший (многими было замечено, что он выглядит рассеянным), не дослушав, присудил победу старому Титиру, и Парис обиделся до глубины души; не смеялись дети, а взрослые не беседовали и не разливали Тихую Радость по пиалам из половинок орехов и надкрылий черепаховых жуков. Один Линдор показал свое умение шептуна во всем блеске, громадный дракон под его взглядом выделывал чудеса: крутился волчком, приплясывал и стоял на одной лапе, но особых восторгов так и не вызвал, и многие вздохнули с облегчением, когда мучения животного оборвались в кухонной яме. Одним словом, праздника как бы и не было.
Три большие луны взошли на востоке; на темнеющем западе, отставая от канувшего за лес солнца, проявилась тонким серпиком четвертая – меньшая. Заметили яркую звезду, ползущую по небу к югу, поперек движения светил. Ночь прошла беспокойно. Горели костры на площади, горел над головами Великий Нимб.
Всю ночь по дорогам и тропам шли гонцы. Специально отобранные, лучшие из лучших, все как на подбор сухопарые и широкогрудые, способные без отдыха покрыть расстояние в три дневных перехода, в мутном свете четырех лун они несли весть о вторжении Зверя и призыв о помощи. Шесть дорог и троп уходило в лес – шесть гонцов было послано – шесть ближайших деревень должны были получить послание задолго до рассвета и отрядить в помощь лучших шептунов и стрелков.
Ждали.
С рассветом вернулся первый гонец и, сообщив, что весть доставлена, помощь от соседей будет, в изнеможении повалился на сонный лишайник. Солнце еще не успело подняться над лесом, как друг за другом прибежали остальные гонцы; последним вернулся посланный в самую дальнюю деревню и, задыхаясь, сообщил, что помощи ждать следует только к вечеру, раньше из той деревни никак не успеть. После краткого спора Полидевка с Парисом решено было вечера не ждать и покончить со Зверем так быстро, как только возможно.