Не выходная одежда, но Еве явно было все равно.
— Эй, — сказала она, остановившись в нескольких футах в стороне и скрестив руки на груди. — Значит так.
— Да, — подала голос Клэр. — Я просто… Я не могла…
— Не могла поднять женщину и попрощаться? Господи, Медвежонок Клэр, ты даже записки не оставила! Как ты могла так поступить?
Этому не существовало оправдания. И это была правда. Она полагала, что сказанное ими "доброй ночи" было прощанием, но теперь… но теперь она знала, что это не так. Об этом ей сказали мучительный взгляд Шейна и слезы Евы, сияющие, еще не пролитые в ее глазах.
Клэр двинулась вперед, а Ева распрямила руки как раз вовремя, чтобы обняться.
— Идиотка, — заявила она. — Эгоистка. Неудачница. Ты действительно собиралась сбежать в темноте… и оставить нас… и… — Она плакала, и Клэр почувствовала горячие слезы на своем плече, которые впитывались в свитер. — И мы бы никогда не увидели тебя снова, и я люблю тебя, Клэр, ты как моя младшая сестра, и…
— Я еще вернусь, — произнесла Клэр. Она отчаянно держалась, в то время как Ева завопила и позволила всему этому выйти наружу. — Я обещаю, что я вернусь. Ты не избавишься от меня так легко.
— Я не хочу избавляться от тебя! — Ева ударила кулаками по ее спине, но нежно, без усилия. — Господи!
Оставалось сделать только еще одну вещь — дать ей выплакаться, что Клэр и сделала, сдерживая поток своих слез. Вот почему она пыталась улизнуть… не потому, что не любит их всех, а потому, что прощания были столь болезненными.
Минивэн ее родителей подкатился с точностью до щита, и Клэр услышала отключенный двигатель. Она похлопала Еву по спине несколько раз, пока ее лучшая подруга не содрогнулась и не кивнула, отойдя в сторону.
— Привет, тыковка, — сказал отец Клэр, улыбнувшись ей со стороны водителя. Он выглядел утомленным, подумала она, и ее потрясло, насколько больше появилось седины в его волосах. Он не выглядел хорошо, хотя мама заверяла ее, что ему намного лучше. — Готова ехать?
— Почти, — ответила она. — Через пару минут?
— Не торопись, — он посмотрел так, будто понимал, но это определенно был Взгляд Папы, которым он посмотрел на Шейна — неодобрительный.
Шейн этого не заметил, а даже если бы заметил, то вероятно ему было все равно на данный момент. Он преодолел расстояние между ними, когда Клэр вернулась, и хотя он не обвил ее своими руками, чувство объятия окружило ее.
Чувство безопасности. Безопасности с ним.
— Мне не нравится это, — произнес он. — Мне не нравится тот факт, что ты не можешь меня простить, Клэр. Пожалуйста, я же говорил, что сожалею, что ты хочешь, чтобы я сделал? Умолял? Я буду умолять. Я встану на колени прямо здесь, если ты хочешь, перед твоим отцом…
— Нет! — выпалила она. — Нет, я… я не сержусь, правда, не сержусь. Но мне необходимо это. Я нуждаюсь в этом. Обычно я ничего не прошу для себя, но это моя просьба, Шейн. Это не займет много времени, но даст нам его, чтобы… чтобы понять, действительно ли мы сильны порознь, как когда мы вместе.
Также она хотела, чтобы он понял, что напортачил, и что она не одна из тех бесхарактерных девиц… которые готовы простить его, даже когда он совершил непростительную вещь. Он не доверял ее словам. Он поверил, несмотря на то, что знал о ней, что она тайком встречалась с Майклом, что в принципе невозможно.
И поэтому она не могла пасть перед быстрым, легким извинением. Даже здесь, когда он стоит на коленях перед ее отцом, что было чрезвычайно глупо.
Рыдания снова подступили к ее горлу, когда она увидела, что он серьезен, а затем она потянулась к нему и схватила его за руки. Большие руки, травмированные в суставах от поединков; и слишком нежные руки в других случаях. Руки, которые она любила, особенно теперь, когда они коснулись ее горящих щек, делая их прохладными. Его большие пальцы нежно прикоснулись к скулам, он нагнулся ближе, чтобы прошептать:
— Я так сожалею, Клэр. Пожалуйста. Пожалуйста, не уезжай.
— Я… — Она закрыла свои глаза, потому что почувствовала головокружение из-за притягивающей силы его желания, и даже глубокий вдох не помог. — Шейн, я должна ехать. И это не значит, что я не люблю тебя или что я не вернусь. — Она открыла свои глаза и встретилась с его неистовым отчаянным взглядом. — И я сказала, что выйду за тебя замуж когда-нибудь. И это по-прежнему в силе, если ты еще хочешь этого.
Он улыбнулся через боль.
— Ох, я хочу этого. Я бы женился на тебе завтра, если…
— Я знаю, — добавила она. — Но я не могу. Не сейчас.
Он отпустил ее, но не отступил; он взял ее руки и поднес к своим губам, чтобы поцеловать их, по одной. Она вздрогнула от жара его губ, от тоски на его лице.
— Если я тебе понадоблюсь… — промолвил он, а затем остановил себя небольшой горькой улыбкой. — Но скорее всего нет.
Она молча подняла мобильный телефон.
— Быстрый набор.
— Позвони мне сегодня, — взмолил он. — Звони мне каждый день.
— Позвоню, — пообещала она. — Шейн…
— Знаю, — сказал он. — Слушай, я тоже ненавижу прощаться. Но, иногда, мы нуждаемся в этом, просто чтобы выжить.
Он говорил серьезно, и это лишило ее дара речи, поразило, и единственное, о чем она могла думать, это о том, чтобы еще раз нежно поцеловать его. Это было обещанием, и она отвечала за каждое слово, всем сердцем и душой.
А потом, она ушла туда, где стояли ее чемоданы, и помогла ее папе загрузить их в багажник минивэна. Шейн хотел помочь, но она покачала головой; она должна была сделать это сама. Она боялась, что могла сломаться и побежать прочь, вернуться в Морганвилль, в дом, в котором они вместе жили, если она не уедет теперь, одна.
Не нужно было много времени, чтобы изменить ее жизнь. Около десяти минут. С утренним солнцем, омывающим золотом рекламный щит, с Шейном, стоящим рядом и закинувшим руку на плечо Евы, с Майклом, спрятавшимся в безопасности, подальше от солнца, она закинула рюкзак, закрыла дверь и помахала. Они помахали ей в ответ.
А затем каким-то образом она оказалась на пассажирском сиденье, пристегнутая ремнем, хотя она не помнила, когда сделала это, и минивэн ехал на север, вдаль от Морганвилля.
Прочь от всего, что она оставила позади.
Она завертелась на сиденье, чтобы увидеть удаляющихся Шейна и Еву. Только тогда, когда она перестала видеть рекламный щит, она повернулась и сделала глубокий вдох. Я не буду плакать, говорила она себе. Не буду.
Наконец, ей пришло в голову задать очевидный вопрос своему отцу.
— Где мама?
— Она сказала, что встретит нас в аэропорту. С тобой все в порядке, детка? — спросил ее отец. Он не сводил глаз с дороги, и его голос звучал нейтрально, но он вытянул свою правую руку, и она взяла ее. — Моя девочка. Ты в порядке. Я помню, ты ехала сюда, ну знаешь, в университет. Ты казалась тогда такой маленькой, дорогая, и более уязвимой. Посмотри на себя теперь — ты прекрасная, уверенная, молодая женщина. Я очень горжусь тобой. И я знаю, что это было трудно для тебя.
Она не чувствовала себя милой или уверенной, или женщиной. Единственное, что она чувствовала, это то, что она была молода, и прямо сейчас на душе было тоскливо. Но она все равно улыбнулась и сглотнула слезы, а когда ее голос успокоился, она спросила его, как продвигалась его работа, и что доктор говорил о его сердце, и о тысяче мелочей, из которой состояла любовь.
Они проболтали весь путь до Мидленда.
* * *
К удивлению Клэр, в аэропорту ожидала не только мама. Там была вечеринка. Когда они с папой вошли внутрь, везя в тележке два чемодана, она сразу же увидела гигантский ярко-розовый плакат, который гласил "ПОЗДРАВЛЯЕМ!", с огромными пучками воздушных шариков на обоих концах. И толпа. Восторженная толпа.
Если честно, она не знала, что видела перед собой… а потом лица стали попадать в фокус. Ее учителя из средней школы — миссис Стрит, миссис Ист, мистер Попп, мистер Шелтон… ее любимые учителя. А потом одноклассники, по крайней мере десять из них. Некоторые были друзьями, но случайными; большинство из них только окончили среднюю школу, догадалась она, так как они были ее возраста. Она была на два-три года впереди них, благодаря тестированию по самым основным предметам.
Она не скучала по ним, но, так или иначе, видеть их было приятно… и странно, как во сне, где все из прошлого вдруг оказались в настоящем, бросаясь в неё всем подряд. Это было странно, смешно и замечательно, а когда она обнималась со всеми и получала похлопывания по плечу, переходя в головокружительном танце от человека к человеку, она чувствовала, будто все в аэропорту уставились на нее, задаваясь вопросом "что, черт возьми, происходит".
Затаив дыхание, она внезапно остро почувствовала, кого не хватает: Шейна. Евы. Майкла. Мирнина. Может, даже Амелии и Оливера, и полдюжины других, кого она знала — неожиданно — она будет жалеть, что их не было здесь, чтобы увидеть это. Мирнин был бы в восторге. Он бы взял кучу кексов из упаковки и пунш из холодильника из-за того, что заметил бы, как замечательно выглядела красная жидкость, как разбавленная кровь… а Шейн устало пригрозил бы заколоть его. Ева проголосовала бы за. Майкл рассмеялся бы.
И внезапно ей показалось, что в ее голове накопилось слишком много всего, и в то же время слишком мало.
Аэропорт Мидленда точно не предназначался для празднования, но это, казалось, вызвало улыбки на лицах охранников, и даже у измученных, уставших бизнес-туристов с их набитыми, крепкими чемоданами. А чемоданы Клэр были в горошек, лимонного и фиолетового цветов. Она не была уверена, были ли они слишком странными или же нет, но, по крайней мере, она не потеряла их.
Вечеринка была короткой — пятнадцать минут, а потом папа Клэр начал бодро напоминать людям, что у нее самолет. Ее мама крепко обняла ее, когда первые посетители стали уходить, и сказала:
— Я так рада видеть тебя, милая. Даже только для этого, — она отстранила Клэр на расстояние вытянутой руки и обвела своим материнским изучающим взглядом сверху до низу. — Ты выглядишь немного похудевшей, милая. Ты ешь?
— Да, мам, я ем. Не волнуйся. Как только я доберусь до Бостона, обойду все закусочные, кафетерии и пиццерии, так что я, наверное, наберу десять фунтов за первую неделю.
— Ну, тебе не помешают лишние десять фунтов, так или иначе, — она нервно поправила волосы Клэр, отводя их от лица. — О, дорогая, тебе бы не помешало постричься. Так. Обещай мне… как думаешь, у тебя есть все, что нужно? Тебе нужны листы, или полотенца, или…
— Я буду в порядке, мама, — заверила ее Клэр и взяла мамины руки в свои. — Я буду в порядке.
Мама сделала глубокий, судорожный вдох, прежде чем кивнула:
— Я знаю, — сказала она. — Однако, тебе наверное нужна одежда. Тебе всегда нужна.
Это была старая песня. У мамы были приятно уложены волосы, она была накрашена и одета в свитер и брюки, которые ей подходили. Ее мать всегда больше следила за модой, чем сама Клэр, и это всегда было чем-то, что для мамы было социальным недостатком. Но не для Клэр. Она решила, что когда будет готова беспокоиться о таких вещах, тогда и начнет. Но сейчас Т-образные девчачьи свитера и джинсы были всем, что ей действительно нужно.
— У меня достаточно одежды, — сказала Клэр. Половину отдала ей Ева, которая закатила бы глаза на обделенный природой шкаф Клэр и пожертвовала вещи, которые были — по стандартам Евы, само собой — достаточно консервативны.
— А деньги? У тебя достаточно денег?
— Да, — деньги у нее были. В Морганвилле она получала зарплату, так как была ассистенткой Мирнина, у нее даже была кредитная карта, которую, как заверила Амелия, примут в любой точке мира. Она была очень блестящей. — Честно, мам, я в порядке.
— Я знаю, так всегда. — Ее мать вздохнула и внезапно сильно сжала в объятиях, которые пахли порошком и духами. — Ты с нетерпением ждешь новой встречи с Элизабет?
Элизабет — подруга Клэр из средней школы, переехала в Кембридж; хотя она посещала не МТИ. Но честно говоря, несмотря на эмейлы, телефонные звонки и волнения из-за внезапных планов за последние несколько дней, она в действительности больше не знала Элизабет. Сейчас два года порознь казались целой жизнью.
Она все еще помнила волнение и испуг, когда открывала первое электронное письмо. "Твои родители сказали мне, что ты едешь в город", — написала Элизабет. "Ты НЕ МОЖЕШЬ жить в общежитии!!! Я арендую квартиру. Разделим? ПОЖАЛУЙСТА, ПОЖАЛУЙСТА, ПОЖАЛУЙСТА?" — это была Элизабет, всё нормально; она, вероятно, подпрыгивала вверх и вниз, не в силах устоять на месте от радости, в то время как писала это.
И не было никаких оснований не согласиться.
Только теперь Клэр ощущала небольшую боль в животе. Может быть, я должна была просто остановиться в общежитии. Но прежде, в ТПУ, эта идея не была такой уж удачной.
Мама заметила ее молчание.
— О, милая. Я ненавижу, что ты будешь так далеко, но я горжусь тем, чего ты достигла. Я знаю, великие вещи для тебя только начинаются.
Вдруг эта мысль показалась очень странной. Она столько сделала в Морганвилле за последние несколько лет, поэтому идея, что будет что-то большее… ну. Она только казалась странной.
Как и мысль, что она собиралась сесть в самолёт и улететь в Даллас, а затем на другой рейс в Бостон. В Далласе она была лишь однажды… с Майклом и Евой. С Шейном. И она помнила каждую секунду как сладкий, красивый, дикий уик-энд, где они двое только начинали узнавать друг друга новыми и личными способами. Это было… это было волшебно, в её памяти.
Возвращаться в Даллас без него казалось полной противоположностью волшебному. Это выглядело как зловещий знак проклятия.
Папа помог ей отправить чемоданы до Бостона, и на нее накатила волна беспокойства, когда она показывала свою ID карту и билеты, а затем — вдруг — снова настало время прощаться. Тяжелое. Она обвила руками шею своего отца и затаила дыхание, поцеловала его в обе щеки, из-за чего он удивился и обрадовался, так как она, как правило, была более сдержанной. С мамой она сделала то же самое, и они обе делали вид, что не замечают, какими дрожащими голосами говорили друг другу обычные, любящие слова.
А потом она была уже за линией безопасности, окончательно оставив свое прошлое позади, и из-за этого было страшно больше, чем просто немного. Я одна. Забавно. За последние несколько лет она так много сталкивалась с жизнью и смертью, и всеми этапами между ними. С потерей и любовью. Страданием и радостью. Но больше всего с опасностью, постоянной и неслабой опасностью…
…Все же она всем телом дрожала, когда вручала агенту TSA свою ID карту и билет, и отчаянно задавалась вопросом, разобралась ли она в своем рюкзаке, выложила ли все повседневные вещи для выживания в Морганвилле — нитрат серебра, колья, лезвия, работы. Что если она пропустила что-то? Что если…
— Мисс? Что это, как предполагается? — Офицер в форме нахмурился и передал удостоверение личности.
О. Ее морганвилльское удостоверение личности. Она схватила неправильное, быстро покраснела и вытащила вместо него техасские водительские права.
— Извините, — сказала она. — Эээ… библиотечная карточка.
К счастью, он не читал текст, просто пожал плечами, вглядываясь в ее лицо достаточно долго, чтобы заставить ее нервничать еще больше, а затем махнул рукой.
Снять обувь было сложно — она этого не планировала — толстовку тоже пришлось снять. Её рюкзак без проблем прошел через сканер, к счастью, а затем она схватила свои вещи с другой стороны, затаив дыхание от облегчения. К своему месту Клэр прошла босиком, надела свою толстовку и Skechers (прим., положила обратно своё удостоверение в бумажник (благополучно переместив Морганвилльское удостоверение подальше, чтобы избежать путаницы с местными законами), а затем, наконец-то, настал момент, когда грусть навалилась на неё.
Всё было сделано. Она зарегистрировалась. Сумки отправились в нужное место. Ее отец доставит остальные коробки прямо в ее новую квартиру.
Она была сама по себе. Полностью, совершенно, абсолютно сама по себе, собираясь в новый мир без Шейна, без родителей. Даже без врагов.
Всем было все равно. Люди проходили мимо нее и игнорировали ее существование.