Он передохнул, а трое монтажников разом коротко усмехнулись самокритическому замечанию шефа. Но никто не вставил ни словечка, потому что говорил Седов, а когда он говорил, его слушали.
— Ну вот. Я летал, но однажды оказалось, что больше летать я не могу и никогда не полечу. Даже на транссистемном. Даже на пузыре. Все. Не полечу. «Не ты первый», — скажешь ты, Кедрин. А мне все равно, первый я или не первый. Такие вещи каждый переживает для себя, и умные люди в таких случаях не сочувствуют. Вот и все. Тебе ясно?
Кедрин молчал, и тогда Гур все-таки нарушил молчание.
— Тогда расскажи ему все, Седов, — сказал он. — Расскажи ему, капитан «Джордано», друг мой, расскажи ему.
«Капитан „Джордано“», — услышал Кедрин и встал.
— Сядь, Кедрин, здесь не парад. Почему я не сплю? Потому что люди знали: мне нельзя быть пенсионером космоса. И мне разрешили работать здесь. Потому что надо любить корабли, чтобы строить их. А на спутнике дробь семь, который называется «Шаг вперед», по милости вот этого монтажника, — он кивнул в сторону Гура, — работы идут круглые сутки. И некогда спать, потому что у нас здесь нет стопроцентной гарантии и каждую минуту может что-то произойти. И может еще сейчас, хотя уже нет опасности запаха. Тебе нужна технология? Это просто, многое просто в двадцать втором веке. Человек может не спать, нужна даже не очень сложная по нашим временам операция. Только за каждый час, который он не доспал, он не доживет двух часов… Вот и все. Операции эти давно запрещены. Но было время, когда в виде исключения их разрешали. И вот я не сплю, и мне хватает работы на двадцать четыре часа, на четыре смены.
— И вы не доживете… сколько же вы не доживете?
— Зачем считать? Нужен иной расчет: в дальнем рейсе ты живешь в три раза интенсивнее, чем здесь. А там я нес восьмичасовую вахту, и, значит, здесь мне нужно двадцать четыре часа. Что за смысл жить, не получая от жизни всего? Ты понял, Кедрин?
— Я понял, шеф, — сказал Кедрин. — Я понял. Я дурак.
— Это пройдет, — утешил его шеф. — Ты спи, тебе надо спать. Но если что-то мешает тебе жить на полную мощность, отбрось, если это даже будет стоить тебе нескольких часов жизни…
— Еще один вопрос, шеф, — сказал Кедрин, и Холодовский кашлянул в знак того, что — довольно. Но шеф кивнул.
— Последний, — сказал он. — А то я ударился в лирику!
— Почему вы не смогли заняться другим делом на Земле?
— Кто сказал, что я не смог? Я не захотел. Запомни, — сказал Седов, — жить в Пространстве и не любить Земли нельзя. Такие не живут в Пространстве. Потому что все это и неудобства, — а на планете удобнее, конечно, — и опасности, а они есть, эти опасности, можно переносить только ради Земли, ради человечества, которому нужны, черт побери, нужны ему длинные корабли… Ну, все! Стоп! Сейчас у меня сеанс связи с «Гончим псом».
— Разве он ответил?..
— Еще нет. Но он ответит. Они экономят, и у нас сеанс связи раз в три недели.
— Но вспышка…
— Кедрин, Кедрин… Ну и что, что вспышка? Конечно, многое могло произойти. Они могли после этого сигналить, а могли и не сигналить. Мало что… Но в минуту назначенного сеанса Лобов выйдет на связь, если он жив. Если он жив и у него нет ровно ничего, даже ушной капсулы, ровно ничего для связи, он будет кричать, и крик его долетит до Приземелья. Это Лобов. Ты не знаешь его, а я знаю. Вот если он не ответит в срок, если он сегодня не выйдет на связь, это значит, нет больше капитана Лобова, второго пилота на славном корабле «Джордано».
Он умолк, на миг закрыл глаза, и вновь лицо его стало обычным — примелькавшимся и трудно воспроизводимым, как контуры материков… Он вышел, и Гур сказал:
— Да, Кедрин, стоило бы тебя, если бы не благородное чувство толкало тебя на это… В старину, выходя на такие поединки, дома оставляли завещания… А ты даже не предупредил нас, чтобы мы захватили побольше моральной корпии. Но он был нежен, ребята, он был нежен сегодня, капитан «Джордано», необычайно нежен, друзья мои монтажники…
— Да, — сказал Холодовский. — Какие люди!.. Я вспоминаю многих. А сколько сейчас осталось из тех, кто летал с ним! Не считая Лобова, я знаю еще троих…
— Четверых, — сказал Дуглас. — Четвертому приходится в основном жить на Земле.
— А как шеф верит Лобову! — сказал Холодовский.
— Ко-пайлот Лобофф, — сказал Дуглас.
— Нет, ты говоришь по-русски без акцента, Дуг.
— Я думаю, — сказал Дуглас и взглянул на часы. — Ну вот, истекло время связи. Хотел бы я, чтобы Седов сейчас вошел и сказал: «Все в порядке, ребята, Лобов ответил, они все там целы, черт меня дери».
Дверь распахнулась, вошел Седов, глаза его были непроницаемы. Он оглядел всех, уселся за пульт. Все молчали.
— Ну, Седов? — спросил Дуглас. — Ну?
— Все в порядке, ребята, — сказал шеф. — Лобов ответил. Они все там целы, черт меня дери. А теперь исчезайте, мне надо работать. Надо выкроить еще неделю.
XV
— Это обидно, — сказал Холодовский, на что Седов ответил:
— Извини, Слава, это уже плохая лирика.
На этом разговор закончился, и монтажники продолжали работать, корабль продолжал расти, запах продолжал отсутствовать. И только Кедрин вечерами больше не заходил в одну каюту. Он не мог заставить себя показаться там. Он не мог понять, как у него повернулся язык упрекнуть кого-то в чем-то, что касалось Седова, и знал, как это должно было выглядеть со стороны.
А днем он, как обычно, выходил в пространство. На спутник «Шаг вперед» прибыли новички, и Кедрин — почти опытный монтажник — перешел в установщики, работу куда более квалифицированную, требовавшую владения скваммером и хорошего чувства пространства.
Сегодня он впервые выходил в пространство установщиком! Он осматривал скваммер с особой тщательностью. Гур прошел к своему месту, что-то глубокомысленно напевая себе под нос.
— Ну, Кедрин, мой устанавливающий друг, — сказал он. — Ты окончательно становишься монтажником. Собственно, ты стал им. Ты стал им тогда, когда Седов рассказал тебе… Он не рассказывает всем и каждому. Быть монтажником тяжело, Кедрин…
— Я знаю.
— Ты еще не знаешь, несколько наивный друг мой. До сих пор с тебя спрашивали, как с вольноопределяющегося. Ты мог испугаться, мог мало ли чего… Теперь ты не имеешь права. Бывают монтажники, которые ошибаются. Монтажников, которые боятся, не бывает. Не забудь.
— Не забуду, — сказал Кедрин и подумал: «Кажется, я все-таки разучился пугаться…»
Да, пространство не пугало его. Он мчался в рабочий куб, не боясь столкновений: он знал, что монтажники не сталкиваются. Он не боялся атаки запаха: он знал, что ее не будет. И не боялся метеоров: если они будут заслуживать внимания, то о них предупредят своевременно…
Сегодня первый день на установке, первый день в другой бригаде. Кедрин знал, что ему надо выйти к конусу и подождать мастера.
Мастера еще не было, но Кедрин даже обрадовался этому: надо было сосредоточиться. Работа установщика казалась несложной только со стороны: на самом деле она подчас требовала не меньше умственного напряжения, чем решение хорошей системы диофантовых уравнений. К тому же на конусе Кедрин еще никогда не работал, и следовало присмотреться и понять что к чему. Потом осматриваться будет некогда.
Он смотрел, как установщик третьей степени заканчивал подгонку последней детали — короткого широкого патрубка. Затем скваммер прощально махнул рукой. Прозвучал сигнал. Третья смена кончилась.
Круглый борт уже огибала отблескивавшая фигура. На ее груди светилась зеленая полоса, и это значило, что скваммер принадлежит мастеру. Кедрин принял привычную позу внимания.
В телефонах раздался низкий хрипловатый голос. Кедрин никогда его не слышал, но невозможно ведь было за такой короткий срок познакомиться со всей сменой. Плавно переложив гироруль, Кедрин заскользил за мастером. Спутник скрылся за телом корабля и вскоре снова взошел с другой стороны, лучи солнца горели на его гранях. Хрипловатый голос спросил о самочувствии, Кедрин кратко ответил. Они коснулись ступнями металла корабля, включили гравиподошвы. Мастер подвел Кедрина к отверстию странной формы. Объяснение заняло несколько минут.
— Кто это придумал? — спросил Кедрин.
— Седов. Это сэкономит нам два дня, — сказал мастер. Оба, ускоряя ход, заскользили к большой группе монтажников.
Очередная транспортная ракета была уже разгружена, вернее, были отделены маленькая рубка и двигатель. Все остальное шло в работу. Развозить по Звездолетному поясу лишний вес обошлось бы дорого, а человечество сейчас было менее расточительным, чем когда-либо. Автоматы вакуумной сварки ползли, производя контрольную зачистку и соединяя два громадных металлических листа. Автоматы были похожи на глубокомысленных скарабеев.
Люди облепили металл со всех сторон. Цепкие клешни скваммеров, повинуясь едва заметным движениям пальцев, схватывали деталь, включался двигатель… Работа шла, как обычно, только чуть быстрее — каждый день работа шла чуть быстрее, кажущийся хаос вспышек, замысловатых трасс скваммеров и деталей был на самом деле глубоко целесообразен, оправдан и закономерен, как закономерен и кажущийся хаос вселенной. Это было привычно. Это был Звездолетный пояс, спутник «Шаг вперед».
Мастер и Кедрин приблизились к одной детали. Кедрин выслушал и повторил задание.
— Включайте! — неожиданно звонким голосом скомандовавал мастер. Двигатели буксира и полусотни скваммеров безмолвно взревели — иначе не назвать было их мгновенный порыв… И — в который раз уже — их усилие заставило корабль и все, что было вокруг него, сдвинуться с места и приближаться к бригаде — медленно, потом все быстрее…
— Шестая, рули на пять градусов минус… Стоп… Первая, импульс. Вторая, держите место…
Голос мастера больше не хрипел. Громадный выгнутый лист металла плавно разворачивался. Скомандовали торможение. Отцепившийся буксир стремительно укатился в сторону. Движение замедлялось. И тогда Кедрин с изумлением и страхом увидел, как мастер обогнал штангу, уравнял ход, подвернул и встал на передний торец штанги, вытянулся, словно статуя на колонне, поднял металлические руки. Теперь штанга была лишь его продолжением.
— Кедрин, курс! — крикнул мастер, и Кедрин прильнул к визиру. До конуса оставались считанные секунды полета. Фигурное отверстие не зияло, оно казалось просто черным пятнышком, и не верилось, что конец штанги войдет туда без тщательной примерки. Едва заметными импульсами двигателя мастер направлял в цель себя и за собой — штангу, к которой он, казалось, приварился накрепко. Корабль огромно блеснул рядом, и Кедрин зажмурился, чтобы не видеть хотя бы того момента, когда от неминуемого удара разлетится вдребезги, словно птичье яйцо, бронзовеющая фигура скваммера… Толчок был ощутимым, по металлу прошла мгновенная дрожь… Кедрин разжал веки. Зеленая полоса виднелась где-то в стороне, передняя часть штанги вошла глубоко в отверстие, Кедрин не чувствовал, как и сам он дрожит, забыв закрыть рот, как течет пот по лицу, — он все не мог оторвать взгляд от того места, в котором должно было произойти и не произошло столкновение громады уже на две трети готового длинного корабля с отвернувшим даже не в последнюю секунду, но в исчезающе малую долю секунды мастером. Кедрин все держался за штангу, но уже налетели сварщики, засуетились автоматы…
— Ну как? — услышал Кедрин. Он включил гироруль чересчур резко и несколько раз перевернулся вокруг своей вертикальной оси. Скваммер был тут, в двух метрах, тот самый, с зеленой полосой.
— Это было… страшно, — произнес Кедрин, не сразу найдя слова.
— Бывает вначале… — прохрипел мастер. — Один сектор встал точно. Пожалуй, первая смена — после нас — закончит экран испарительного, если дробь пятый будет поспевать за нами… — Мастер говорил о спутнике крупных деталей. — Я же говорю — установим, сэкономив два дня.
— Но разве можно с таким риском…
— Нельзя, быть может. Но всему есть причины… Штанга сделана точно по отверстию. Если ее подавать медленно и несильно, произойдет самопроизвольная сварка металла: мы в вакууме… Чтобы подавать медленно и сильно, надо вызывать пресс-монтажер с дробь одиннадцатого. Пресс-монтажер будет возиться с одним сектором часа полтора, это проверено. А на вкорости — такой, какая была сейчас, — штанга успевает встать на место. Важна точность наводки, и чтобы не надо было тормозиться, а то без пресс-монтажера уж определенно не обойтись. Я же делаю это не впервые.
— В который же раз?
— Хотя бы во второй… Первый был в порядке эксперимента… Во всяком случае, идя перед штангой, можно направить ее очень точно. Надо только вовремя ускользнуть… Ну, это не большое искусство.
— Но все же рисковать людьми…
Он даже пожал плечами в скваммере.
— Мною не рискуют. Это мое право, у каждого есть право на разумный риск. Разве вам никогда не приходилось рисковать?
— Приходиться-то приходилось… — пробормотал Кедрин. «Приходилось, только не так. Могла трещать голова, могли лететь предохранители и целые секции Элмо, но я-то сидел в том самом кресле, и со мной ничего не происходило и не могло произойти… Бывает разный риск…»