Но следом подумалось: «А если хороший, почему не работают ноги? Будто наяву…»
Но эту мысль я прогнал.
– Хорошо, Серёжка! Я попробую! – И даже пошутил: – Только не превратись в себя самого в воздухе. А то мне придется лететь на тебе верхом. Как кузнец Вакула на черте!
Серёжка посмеялся, но как-то нервно:
– Ромка, торопись. Ночь-то короткая…
Приборная доска была почти такая же, как в моем самолете. Только ключ зажигания похож был на обычный плоский ключик от квартирного замка (уж не тот ли, что Серёжка носил на шее?). Я повернул его.
Пропеллер махнул узкими лопастями, растворился в воздухе, самолет-Серёжка задрожал. Мотор загудел негромко и уверенно.
– Поехали? – деловито спросил я.
– Давай!.. Сразу бери круче вверх, здесь мало места для разбега.
Я разогнал самолет и крепко потянул на грудь рычаг с резиновой велосипедной рукояткой. Оторвался от земли.
– Ой! – вдруг тонко сказал динамик сквозь шум мотора.
– Что?
– Говорил ведь: бери круче! Левым колесом штангу на воротах зацепил. Крутится, как сумасшедшее…
– Я нечаянно… Больно, да?
– Не так уж… Но если бы оно оторвалось, как бы ты меня посадил? На одно-то колесо!
– Ой, а разве придется садиться?
– А как же!
В своих прежних снах я ни разу не сажал самолет. Взлетать взлетал, а посадок не было, я всегда просыпался до окончания полета. Так я и объяснил Серёжке. Он отозвался насуплено:
– Сейчас другой сон. Даже и не совсем сон… Если грохнемся, ты, может, и проснешься как ни в чем не бывало…
– А ты?!
– А от меня – щепочки. И уж завтра я к тебе не приду…
У меня ослабели руки.
– Тогда зачем ты… такое дело…
Серёжка откликнулся так, словно вез меня в коляске:
– Да не бойся. Ведь все в порядке.
И правда все пока было в порядке. Страхи страхами, но я машинально работал ручкой управления, ровно набирал высоту. Желтые крохотные лампочки уютно светились над приборами. Воздух привычно свистел, обтекая изогнутое лобовое стекло. Впереди в бледном небе проступили звезды Большой Медведицы.
– Теперь попробуй поворот, – посоветовал Серёжка. – Крен налево и… ну, ты знаешь.
Я плечом лег на левый борт кабины, высунул голову из-за прозрачного щитка. Ветер крепко рванул волосы, ударил по щекам, по глазам… Но даже сейчас встречный воздух был теплым. И с уютным, спокойным таким запахом полыни…
Серёжка-самолет послушался, крылом наклонился к земле. Я повел рычаг влево, и самолет вошел в плавную дугу. У меня из-за плеча выкатилась розовая, на три четверти полная Луна. Я осторожно выпрямил машину. Луна повисла неподвижно. Она быстро желтела, делалась ярче. Небо вокруг нее темнело.
– Видишь, получилось, – одобрительно сказал Серёжка.
– Ага… Смотри! – Я взглядом привычно приблизил Луну, уменьшил ее до размеров арбуза и, снова накренившись влево, повел самолет вокруг этого ноздреватого глобуса.
– Чудеса! – искренне восхитился Серёжка.
А я осмелел еще больше. Подвинул к себе Луну так, что она стала вроде елочного шарика. И я… ухватил это космическое яблоко ладонью!
«Яблоко» было тяжелым, теплым и шероховатым.
– Серёжка, я поймал Луну! Вот!
– Молодец… – В Серёжкином голосе были и одобрение, и осторожность. – Ты не кузнец Вакула, а сам черт, который украл месяц… Только не держи долго. А то сдвинется что-нибудь в космическом механизме…
Я выпустил увесистый шарик. Он умчался в дальнюю даль и превратился в обычную луну. А мне показалось, что ладонь у меня светится, словно я стер с шарика фосфорическую краску.
Я пригляделся. Нет, краски не было. Но при свете приборных лампочек я увидел на ладони розовые колечки – отпечатки лунных кратеров.
А в воздухе в это время выросли облачные столбы. Этакие гигантские застывшие смерчи из просвеченного луною пара. Я лавировал между ними, а Серёжка в динамике легкомысленно мурлыкал старую, слегка переделанную песенку:
Превратился-то он один, но я не стал спорить. Мне было хорошо. Так же, как днем, когда гуляли по окраинам. Даже еще лучше, просторнее. Это было продолжение дневного счастья…
Светлые облачные колонны стали раздвигаться, отходить назад, а впереди открылось черное пространство, а в нем горели редкие звезды – такие далекие, что я не смог бы придвинуть их никаким усилием. Пространство это мягко вздрогнуло, отозвалось во мне толчком. Раз, другой, третий…
– Гулкие барабаны Космоса, – сказал я. Шепотом сказал. Но Серёжка услышал.
– Ромка, туда не надо… пока. Это уже… другие миры.
– Безлюдные пространства? – вспомнил я. И стало тревожно.
– Ну… всякие там пространства.
– Туда нельзя?
– Можно, только не сейчас…
– Ты, наверно, устал! – спохватился я.
– Не в этом дело. Просто пора. Поворачивай.
Тут я растерялся:
– А куда поворачивать?
В самом деле: где наш город, где стадион?
– На сто восемьдесят градусов! По компасу.
Я положил Серёжку на правое крыло. Деления на шарике-компасе побежали за курсовой чертой, и я выровнял полет, когда вместо «150» появилось «330».
– Вот так и держи. Только давай ближе к земле…
Я послушно снизился. Теперь надо мной снова было обычное небо июньской ночи, впереди тлела заря, а внизу мерцали редкие огоньки. С десяток огоньков – красных, дрожащих – вытянулись в две параллельные цепочки.
– Ромка, смотри! Это чуки зажгли для нас посадочные костры!
Я ничуть не удивился, порадовался только, что садиться буду не в темноте. Сделал круг над огнями и стал снижаться, чтобы попасть между линиями костров.
– Смелей, смелей… Убери газ! – командовал Серёжка. – Выпусти закрылки! Выключай… На себя чуть-чуть… Хорошо…
Колеса толкнулись в землю, нас мелко затрясло, пропеллер замелькал, замер. Замер и самолет. С двух сторон от него металось костровое пламя. Я разглядел, как от огня заспешили в темноту маленькие косматые существа.
– Ну вот, удрали, – с досадой сказал Серёжка. – Я думал, они помогут тебе вылезти.
– Это чуки?
– Ну да! До того боязливые, даже тошно…
– Ничего, сам вылезу… – И я скатился по трапу.
Думал – попаду на каменную крошку стадиона. А оказалось – ласковый прохладный песок. Ой, да мы сели не у школы! Я узнал это место – мы были на краю Мельничного болота!
– Ромка, отползи подальше, – попросил самолет.
Я отполз к ближнему костру. В зябкости болотистого воздуха тепло от огня было таким приятным (даже ноги его почувствовали). Я с полминуты заворожено смотрел в пламя, потом оглянулся на самолет. Но самолета не было. Сквозь отпечатки огня я увидел, как бежит ко мне освещенный костром Серёжка.
Подбежал, сел на корточки, засмеялся.
– Вот и приземлились! Хорошо, да?
– Да! – Я хотел, чтобы этот сон никогда не кончался.
Серёжка обнял меня за плечи:
– Ты молодец. Ас…
– Ну уж ас!.. Ты же помогал мне! И не только советами!
– Самую чуточку…
– А почему мы сели здесь, а не на стадионе?
– Там же нельзя разводить костры! А здесь безлюдное пространство…
– Да, верно… Но смотри, впереди деревянный тротуар. Тот, что идет от коллектора. Еще бы немного и мы в него – колесами.
– Не-а, – беспечно отозвался Серёжка. – Он еще далеко…
– А я недавно грохнулся об него в полете! – И рассказал я Серёжке про свой сон с аварией.
– Ромка, значит, этот тротуар шел вверх среди облаков?
– Ну да! Я же говорю!..
– Так вот где начинается другая дорога, – шепотом сказал Серёжка. – Как я раньше-то не догадался…
– Какая дорога?
– Я потом объясню, ладно?
– Ладно… – Я не обиделся. Мне так хорошо было с Серёжкой у огня, среди этой ночи, где никого, кроме нас. Да кроме спрятавшихся чук и ночной птицы, которая вскрикнула в камышах.
Луна выглянула из-за развалин мельницы. С надутой щекой, важная, недоступная, словно я не держал ее недавно в ладони.
– Пора нам… – Серёжка поднялся.
– Ой, а как ты потащишь меня отсюда? Велосипеда-то нет!
– А тут недалеко! Ну-ка… – Серёжка подхватил меня на руки. Как младенца.
Неподалеку лежал полузарытый в песок барабан от кабеля. Этакая громадная, сколоченная из досок катушка. Серёжка легко вспрыгнул со мной на круглую наклонную площадку.
– Зажмурься, Ромка.
Я доверчиво зажмурился.
– Раз, два, три! – И он прыгнул.
До земли было всего полметра, но я ощутил, что лечу. Вниз, вниз! Однако испугаться по-настоящему я не успел. Очнулся под своим одеялом…
О дальних краях
В то утро мама еле добудилась меня.
– Что с тобой? Спишь, словно гулял где-то всю ночь!
А может, я и правду гулял? Потому и уснул как убитый, когда оказался дома после прыжка с Серёжкой?
Я сел, откинул одеяло. Если все случилось на самом деле, ноги должны оказаться в царапинах…
Царапины были, но, скорее всего, от вчерашних колючек на пустырях. Я вздохнул, но тут же опять обрадовался жизни. Тому, что есть на свете Серёжка! Тому, что он скоро опять придет!
Мама ушла в институт, оставив мне кучу привычных наставлений. Я в ответ кивал: «Да-да, конечно, мамочка, не волнуйся…» А сам готовился ждать и волноваться: когда же он придет. В самой этой тревоге была радость.
Но тревожиться почти не пришлось. Серёжка появился через пять минут после ухода мамы. С большущей хозяйственной сумкой. С нетерпеливым весельем в глазах.
– Ромка, привет! Ну что, будем сегодня путешествовать?
– Конечно! Давай только перекусим на дорогу!
– Перекусывай. Я уже…
Почти не жуя, сглотал я половину батона, запил молоком из пакета. Какое уж там «разогрей картошку и свари кофе».
– Я готов!
– Книжку не забудь…
– Какую книжку?.. Ох… – я ведь опять забыл про девочку Сойку, которая будет ждать нас у рынка. И стыдно стало – перед собой, перед этой Сойкой и, главное, перед Серёжкой, который обо всем догадался. Суетясь, я отыскал на стеллаже растрепанный томик – «Новые приключения великолепной пятерки».
– Положи сюда, – Серёжка раздвинул пасть сумки.
– Ага… Зачем у тебя этот саквояжище? На рынок пойдем?
– Нет, просто так. На всякий случай…
И вот мы опять на улице. И утро такое… одним словом, настоящее летнее утро. Жары еще нет, пахнет влажной травой и мокрым асфальтом (проехала поливалка). Где-то по-деревенски горланит довольный жизнью петух. И даже прохожие кажутся не скучными, не озабоченными, как обычно, а такими, словно все собрались в долгожданный отпуск.
Я бодро вертел колеса, а Серёжка шагал рядом и рассказывал, что к нашему дому пришел еще в восемь часов, но ждал, когда моя мама уйдет на работу.
– Вот чудак! Мама тебе обрадовалась бы!
– Да ну, неловко как-то… А когда она вышла из подъезда, я сразу ж-жик к тебе!..
– А как ты узнал, что это именно она?
– Сразу видно. Вы похожи…
Знакомыми переулками, без задержек, мы добрались до угла Кровельщиков и Кутузовской, к ограде рынка.
Белоголовая Сойка сидела на прежнем месте, мы увидели ее издалека. И она нас – тоже. Я заметил, как она вся напряглась и спрятала за спину картонную коробку.
– Сойка, привет! – небрежно сказал Серёжка. Будто однокласснице. Я что-то неловко бормотнул. Она ответила шевелением губ. И глаза – сначала в землю, потом на нас. Несмелые, вопросительные… «Ох и ресницы», – вновь подумал я. Протянул книжку.
Она снова шевельнула губами.
– Спасибо… Я быстро прочитаю, – удалось расслышать мне.
– Да читай сколько хочешь! А потом я тебе еще одну принесу! Про этих же ребят! – Я это выпалил с энтузиазмом, а потом опять неловко замолчал. Про что еще говорить? Сойка кивнула и молчаливо съежилась.
Выручил Серёжка. Запросто сел рядом с ней на корточки.
– Ты вдвоем с бабушкой живешь, да?
Она качнула ресницами.
– Да…
– А родители… их нету, что ли?
– Есть! – Сойка испуганно, суеверно как-то дернулась. – Есть, конечно!.. Только они не тут, а в Дорожкине. Деревня такая у города Самойловска.
– А чего же они… Ты здесь, а они там?
– Так получилось… – Сойка отвечала тихо, но без неохоты. – Папина фабрика закрылась, он тогда поехал в Дорожкино, купил там у знакомых домик. Говорит: «Буду ферму устраивать». Сперва все хорошо было, а потом нас подпалили, дом сгорел…
– Кто подпалил? – ахнул я.
– Местные. Они фермеров не любят, говорят: приехали тут, нашу землю порасхватали… А земля-то все равно бросовая была, пустошь одна…
Сойка излагала грустную историю по-взрослому, устало, но доверчиво.
– А теперь что? Все заново? – понимающе спросил Серёжка.
– Ну да… Папа с мамой теперь там в сараюшке живут, пытаются дом починить. А меня сюда привезли. «Зачем тебе, – говорят, – с нами маяться…»
– Разве здесь тебе лучше?
– Они думают, что лучше… А там даже школы нет. Самая ближняя за двенадцать километров…
«Подумаешь, школа, – хотел сказать я. – Можно и дома учиться. Я вот учусь, и все нормально…» Однако не решился. Сойка рассказывала про другую, про суровую жизнь, о которой я, балконный житель, знал только из газет да из телевизора…
И все же я спросил:
– А мама с папой знают, что бабушка тебя… заставляет вот так?
Ее ресницы-гусеницы словно щекотнули меня.
– Конечно, нет! Она же… Вы не думайте, что она какая-то… неграмотная пьяница! Она всю жизнь в театре работала, контролером, с артистами знакома… и теперь у нее фантазии.
– Какие фантазии? – неласково сказал Серёжка. Мол, фантазии фантазиями, а кто дал право этой контролерше издеваться над человеком!
Сойка мотнула тощими косицами:
– Ну… такие. Говорит: «Я все силы отдала этому… обществу. А общество меня сделало нищей. И сын о родной матери не заботится, занялся какой-то деревенской дурью. Да еще дочь свою мне подбросил…» Это меня… Иди, говорит, и принимай участие в добывании пропитания…
Тут я не выдержал, спросил через силу:
– Она тебя бьет?
– Еще чего! – Сойкины глаза на миг вспыхнули под ресницами. – Я бы тогда… пешком бы ушла в Дорожкино, за тыщу километров!
И здесь я понял, что эта маленькая тихая Сойка – гордая. И что в нищенки она пошла как бы в отместку бабке. Чтобы не есть даром ее хлеб. Пойти-то пошла, но попрошайничать не умеет и стыдится. А отступать тоже не хочет…
И Серёжка это понял. Но не стал утешать Сойку. Поднялся.
– Ладно, Сойка… Мы скоро еще придем.
– Когда? – Она опять вскинула глаза.
– Сегодня. Ты будешь здесь?
– Буду. Мне все равно где… особенно когда книжка…
– Ты что-то придумал? – спросил я, когда мы были уже в полквартале от Сойки.
– Ничего такого… Мы ведь шастаем по всяким пустырям, а там попадаются брошенные бутылки. За день можно столько заработать, сколько ей и за месяц не подадут…
– Правильно, Серёжка! А ты ведь это еще давно запланировал! Да? Потому и сумку захватил!
Он не стал отпираться:
– Ага… Но мы не будем специально за бутылками охотиться, не бойся! Это так, попутная добыча.
– Да разве я боюсь!
– Смотри, какой переулок! Почему-то называется Трамвайный.
Никаких трамваев в переулке – кривом, заросшем, с домишками и палисадниками – не было. Но он вывел нас на пригорок, где стоял заброшенный дом, похожий на маленький замок. В одном месте пригорок обрывался вниз, там среди заборов и репейников лежали рельсы и шпалы, по ним в самом деле проехал красный трамвайчик старинного вида. Серёжка сказал, что это, видимо, пригородная линия, которая ведет к садам и дачам.
Он втащил меня и кресло в развалины дома, где сквозь пол рос иван-чай и темнела по углам крапива. Здесь мы нашли первую добычу – пять бутылок из-под «Столичной» и пива. Видать, местным пьяницам это место было известно. Пока Серёжка обследовал закутки, шипел и шепотом ругался в крапиве, я оглядывался.