– Да, пожалуй, – согласилась с ней Энн.
Гленн тоже пожалел, что рассказал им о том, что видел кошмарный сон. Его жена была упряма – если она вцеплялась во что-нибудь, то не отступала, не выяснив все до конца.
– Успокойся, дорогая, все нормально. Ведь это был всего лишь сон, о котором я уже почти забыл, – он посмотрел на часы. – Ты не опоздаешь на работу?
– Если у тебя была плохая реакция на медикаменты... – начала было Энн, но потом замолчала, видя, что Гленн приложил палец к губам.
– Ничего страшного, – солгал он. – Я даже не помню всех подробностей этого сна.
Он почувствовал, что его веки тяжелеют, и закрыл глаза.
– Ступай на работу и не волнуйся. Со мной все будет хорошо.
Энн пристально посмотрела на мужа, а потом перевела взгляд на медсестру.
– С ним действительно все нормально?
– Я дала ему успокоительное, – отрезала медсестра. – Я понимаю, миссис Джефферс, что вы слегка напуганы, но поверьте мне, все идет хорошо. Если хотите, я могу позвать доктора...
– Нет-нет, не стоит, – возразила Энн, опасаясь, что будет выглядеть слишком глупо. – Это просто... я полагаю... Я просто никогда не видела его в таком состоянии.
Она встала с кровати и наклонилась над мужем, чтобы поцеловать его на прощание. В этот момент ей показалось, будто он уже засыпает. Облегченно вздохнув, она направилась к двери, но голос Гленна неожиданно остановил ее:
– Энн!
Она резко повернулась и посмотрела в его едва приоткрытые глаза.
– Что, дорогой?
– Ты бегала сегодня утром?
Энн удивленно заморгала. Что за вопрос, черт возьми? Почему он спрашивает об этом?
– Разумеется, бегала, – сказала она и шутливо добавила: – Я же должна быть в форме, правда? Кто будет ухаживать за тобой, когда ты вернешься домой?
Гленн слабо улыбнулся, но его улыбка неожиданно превратилась в гримасу.
– Будь осторожна, хорошо?
– Осторожна? – эхом повторила она, не понимая, что он имеет в виду. – А чего мне нужно остерегаться?
Гленн замолчал. Она подождала несколько секунд, а потом снова повернулась к двери, решив, что он уже спит.
– Там много всяких подонков.
Энн с тревогой посмотрела на мужа, но тот лежал с закрытыми глазами и ровно дышал, словно во сне. После минутного замешательства Энн кивнула медсестре, тихонько вышла из палаты и спустилась на лифте вниз. Уже возле машины она повернулась назад и посмотрела на окно той палаты, в которой остался ее муж.
В ее сознании эхом звучали его последние слова:
"Там много всяких подонков".
Открыв дверцу машины, она бросила взгляд на угрюмое кирпичное здание, стоявшее напротив больницы. Какой-то человек смотрел на нее из окна, и на мгновение их глаза встретились. Это был мужчина – вероятно, лет шестидесяти или чуть меньше, в майке, небритый и взъерошенный. Однако Есе эти детали мгновенно потеряли значение, как только она увидела его глаза. Это были глаза поверженного человека – человека, потерпевшего сокрушительное поражение в борьбе с окружающим миром. Но Энн заметила в этих глазах не только крушение всех надежд, но и нечто большее.
В них была ярость.
В ту же секунду мужчина исчез в глубине комнаты, а Энн еще постояла какое-то время, пристально глядя на угрюмый кирпичный дом. Ее поразило, что замеченный ею человек выглядел примерно так же, как и дом, в котором он жил, – грязным, неухоженным и изрядно потрепанным. Печальная картина. Неужели весь этот дом наполнен такими же несчастными людьми, для которых жизнь превратилась в невыносимую рутину?
Весьма вероятно.
Энн снова повернулась к больнице и посмотрела на окно Гленна. Возможно, именно это он и имел в виду: проснулся утром, увидел в окно угрюмое здание, а может, и того самого типа, который только что промелькнул в окне, и решил предупредить ее.
Вздрогнув от утренней прохлады, Энн села с машину и быстро поехала прочь.
Глава 15
Дождь начался в тот момент, когда Энн свернула на автомобильную стоянку неподалеку от здания, которое Гленн всегда называл самым мерзким в Сиэтле. Она никогда не спорила с мужем по этому поводу, так как редакция ее газеты действительно находилась в весьма неприглядном доме, выстроенном еще в 1955 году, то есть в самый мрачный период в истории архитектуры. Дом представлял собой пятиэтажную коробку из стекла и алюминия, нарочито лишенную каких-либо примечательных черт. Даже главный вход обозначался лишь едва заметным прямоугольником стеклянной двери. Авторы этого сооружения, как показалось Энн, были настолько уверены в убогости собственного произведения, что даже не потрудились украсить его унылую простоту каким-нибудь газончиком или лужайкой. Энн, как, впрочем, и большинство сотрудников "Геральд", давно уже перестала обращать внимание на эту коробку, а многие жители города даже не подозревали о том, что именно в ней находится редакция их любимой газеты. Конечно, когда здесь будет разбит парк, о котором так давно говорят в городе, здание "Геральд" будет снесено – к радости сотрудников газеты и жителей окрестных районов.
С трудом отыскав узкую щель между другими автомобилями, припарковавшись и заглушив мотор, Энн быстро заперла дверцу машины и, втянув голову в плечи, поспешила к зданию, огибая недавно образовавшиеся лужи. Приветливо махнув рукой охраннику в фойе, она стряхнула с себя капли воды и в очередной раз подумала, что их охраняют так, словно опасаются налета террористов. Ну почему они всем кажутся такими важными персонами?
Энн нажала кнопку лифта и была приятно удивлена тем, что дверь мгновенно открылась. На третьем этаже царил привычный беспорядок, и Энн с трудом протиснулась к своему столу, на что ушло не меньше пяти минут. Часть сослуживцев интересовалась ее статьей в последнем номере, а другая выражала сочувствие по поводу болезни мужа. Учтиво ответив на все вопросы, Энн уселась наконец за свой стол и бросила взгляд на экран компьютера. Компьютер со всей серьезностью сообщил ей, что она должна откликнуться на двадцать три внутренних запроса и сорок два внешних. А посреди стола, на самом видном месте, лежала коротенькая записка от ее редактора: "Зайди ко мне. Вив".
Энн задержалась на своем месте ровно столько, сколько потребовалось на то, чтобы засунуть сумку в стол, снять промокший жакет и повесить его на вешалку. После этого она преодолела узкий проход между столами и вошла в кабинет редактора, точнее, редакторши. Та разговаривала по телефону и одновременно прикладывалась к чашке с кофе. Энн принялась машинально просматривать бумаги на столе Вивиан Эндрюс, не ощущая при этом никакой неловкости.
– Я знаю, что вы делаете, и считаю это недостойным, если не сказать незаконным, – завершила телефонный разговор Вивиан и положила трубку. – Ты собираешься все прочитать или, может быть, все-таки присядешь?
Энн недовольно посмотрела на стул, а потом на свою начальницу.
– Я прочла твою записку. Что случилось?
Вивиан Эндрюс погрузила руки в кучу бумаг на своем столе и через секунду извлекла оттуда утренний номер их газеты, раскрытый как раз на статье Энн. Постучав по газетному листу ярко накрашенным ногтем, Вивиан подняла голову.
– Как видишь, я отправила твою статью в печать в том виде, в каком ты продиктовала мне ее вчера вечером. А теперь, когда ты уже вернулась с места казни и обо всем рассказала нашим читателям, как долго ты намерена дразнить гусей? Могу ли я надеяться, что ты займешься наконец чем-нибудь более интересным и по-настоящему новым? – Вивиан откинулась на спинку стула и посмотрела на Энн вопрошающим взглядом. – Кстати, под словами "по-настоящему новым" я имею в виду нечто такое, что произошло за последние, скажем, шесть месяцев.
По интонации начальницы Энн поняла, что та начинает терять терпение.
– Сколько у меня есть времени? – угрюмо спросила Энн.
Вивиан Эндрюс сложила пальцы и в раздумье опустила на них подбородок.
– Не очень много, – сказала она наконец. – Грядет сокращение бюджета, и мы можем оказаться в весьма затруднительном положении.
Она снова задумалась и неожиданно вспомнила фразу из последней статьи Энн.
– Ты действительно думаешь, будто мы что-то упустили? Неужели, по-твоему, еще не все раскрыто?
Энн плюхнулась на стул и заерзала, почувствовав под собой острую пружину.
– Приговор приведен в исполнение, и никаких судебных процессов больше не предвидится, – напомнила она редакторше. – А Марк Блэйкмур сказал мне, что они закрывают все дела. Стало быть, у них теперь не имеется никаких оснований препятствовать мне в проведении моего собственного расследования.
Вивиан Эндрюс самым тщательным образом взвесила все "за" и "против". Конечно, если Энн отыщет что-нибудь новенькое в этом старом деле, то это явно перевесит потерю нескольких дней, которые она потратит на это. Несколько сенсационных номеров газеты окупят все затраты.
– Ладно, – согласилась Вивиан. – Но только несколько дней. Как только выяснится, что там нет ничего стоящего, сразу же бросай это дело. Договорились?
– Договорились.
Энн уже направилась к двери, когда ее остановил заботливый голос Вивиан:
– Энн, как там Гленн?
– Все нормально – в общем и целом.
– Я слышала, что он чуть было не умер.
Энн хотела сказать что-нибудь бодренькое, но у нее это не получилось.
– Да, но им, слава Богу, все-таки удалось вытащить его. Думаю, что теперь все будет хорошо. Просто нужно какое-то время на поправку.
Вивиан сочувственно кивнула.
– Если тебе нужен отпуск... – начала было она, но Энн тут же покачала головой:
– Нет, не думаю. Во всяком случае, не сейчас. Но я запомню твои слова, и когда Гленна выпишут, мне, видимо, придется посидеть с ним несколько дней. Не будешь возражать?
– Не буду, – быстро согласилась та. – И держи меня, пожалуйста, в курсе дела. И насчет твоей работы, и насчет Гленна.
– Спасибо, Вив. Непременно.
Вернувшись к своему рабочему столу, Энн быстро разобралась с запросами и перешла к телефонным звонкам. Автоответчик записал всякую дребедень, касавшуюся отдельных статей, темных мест, нерешенных вопросов и так далее. И только в самом конце пленки она обнаружила несколько записей, относившихся к ее последней статье. Последняя запись показалась ей наиболее интересной.
Она услышала сиплый женский голос, в котором явственно звучали тревожные нотки. "Я должна поговорить с вами. Он убил моего сына! Я давно знаю, что именно он это сделал, но меня никто не выслушал! Нас никто никогда не слушает, потому что мы индейцы!" После этого женщина назвала свое имя и адрес, но адрес Энн так и не смогла разобрать, хотя и прокручивала пленку несколько раз.
Остаток дня она провела в полицейском участке, разгребая документы, сложенные в большие коробки. Марк и Лоис тем временем притащили в кабинет еще несколько коробок, а через некоторое время Марк угостил ее сандвичами, что несказанно удивило Энн.
– Ты ищешь что-нибудь конкретное? – спросил Марк, когда Энн жадно откусила кусок сандвича.
Она покачала головой, давая ему понять, что не может говорить с полным ртом.
– Я сама не знаю, – откровенно призналась она, прожевав первый кусок. Затем она вспомнила записанный на пленке женский голос и нахмурилась. – Марк, ты случайно не помнишь каких-нибудь заявлений об исчезновении парня-индейца? – и Энн пересказала ему содержание магнитофонной записи.
Марк удивленно уставился на нее.
– И это все? Просто – "Он убил моего сына, и никто не хочет меня слушать", и больше ничего.
– Да, это все.
Из груди Марка Блэйкмура вырвался вздох облегчения. Господи, да были сотни, тысячи звонков за все эти годы, когда он расследовал убийства, совершенные Крэйвеном. Как он может вспомнить какой-то один звонок? Но если это каким-то образом поможет Энн...
– Я тебе вот что скажу, – неожиданно предложил он. – Сегодня вечером у меня есть немного свободного времени. Если я просмотрю все регистрационные журналы, то, возможно, и вспомню что-нибудь подобное.
– Нет-нет, не стоит тратить время... – начала было Энн, но Марк остановил ее движением руки:
– Если я этого не сделаю, то ты сама будешь рыться во всех этих завалах и в конечном итоге потеряешь еще больше времени. В конце концов я хоть пива попью вволю на ночь глядя, – шутливо добавил он, не давая ей возможности возразить.
В его голосе слышались такие нотки, что Энн решила не спорить с ним. Если он действительно хочет помочь ей, то почему она должна ему мешать?
– Я бы с удовольствием присоединилась к тебе, но мне нужно навестить Гленна...
– Все нормально, Энн, – заверил ее Марк. – Собственно говоря, я могу начать прямо сейчас. Зачем откладывать на вечер?
В течение следующего часа Марк рылся в коробках, пытаясь отыскать сообщение о телефонном звонке, а Энн просматривала папки с досье, вчитываясь в имена и краткие описания улик.
Когда Блэйкмур наконец вышел из здания полиции в половине второго дня, ему показалось, что тот сандвич, который он проглотил в подвале вместе с Энн, был самым вкусным блюдом из всех, которые ему доводилось пробовать.
Что же касается Энн, то она уже давно забыла вкус сандвича. Она была увлечена поиском новых данных по делу Крэйвена и даже не заметила того, что детектив слишком часто поглядывает на нее краешком глаза, как старшеклассник, впервые выбирающий себе партнершу для танцев на школьном балу.
Глава 16
Долгий весенний день постепенно сменился сумерками. Город за окном больничной палаты все глубже погружался в темноту, и Гленн почувствовал, что его охватывает беспокойство. Весь этот день он находился в каком-то жутком промежуточном состоянии между тревожным сном и не менее тревожным бодрствованием. Когда он наблюдал за людьми, сновавшими взад и вперед по тротуару, и за огнями, постепенно загоравшимися в доме через улицу, у него появилось ощущение, что время каким-то странным образом отклонилось от своего привычного ритма. Весь мир вокруг него замирал в ощущении приближающейся ночи, а он только сейчас окончательно проснулся. Он был уверен, что будет бодрствовать всю ночь напролет, если, конечно, не уговорит медсестру дать ему какое-нибудь снотворное.
Вечером его навестили жена и дети.
Все было прекрасно, но с того момента, как они ушли, Гленн не мог избавиться от странного ощущения: близкие показались ему какими-то чужими, словно порвалась невидимая ниточка, которая раньше прочно связывала его с семьей. Скорее всего это ощущение было связано с действием многочисленных медикаментов. Как только он перестанет принимать их, все станет на свои места. Но сегодня, когда дети прибежали к нему после школы, он поймал себя на мысли, что не может сосредоточиться на их болтовне – на том, что Кевин в очередной раз подрался с Джастином Рейнольдсом, а Хэдер купила себе новый компакт-диск. Как же называется эта группа? "Искалеченные цыплята"? Да, что-то вроде этого.
Пока он перебирал в уме безумные названия современных рок-групп и медленно ковырялся в еде, которую принесли дети, в палату вошла Энн. Гленн всеми силами старался сосредоточиться на разговоре с женой, но его мысли почему-то уносились в другую сторону и возвращались к жуткому утреннему кошмару.
Этот кошмар весь день стоял у него перед глазами, не оставляя его в покое ни на минуту. Как только он начинал дремать, жуткие картины сразу же оживали, доставляя ему адскую боль.
Час назад к нему зашел Горди Фарбер, и Гленн немедленно поделился с ним теми ощущениями, которые появлялись у него во время сна. Не мудрствуя лукаво, Фарбер мгновенно нашел нужное объяснение.
– Разумеется, я не психиатр, – сказал он, но у меня есть большой опыт общения с людьми, у которых были те же проблемы. Вы перенесли сердечный приступ и в силу этого ощущаете себя совершенно беспомощным. А что может быть более красноречивым символом беспомощности, чем образ маленького мальчика, укрывшегося в темном подвале от жестокого отца?
– Но мой отец никогда не угрожал мне! – возразил Гленн. – Он был очень добрым человеком и никогда не поднимал на меня руку! Он всегда говорил, что порка – это анахронизм, что она унижает и оскорбляет не только ребенка, но и родителей!