– Нет, ничего, насколько нам известно, – ответила журналистка.
– Значит, мы так никогда и не узнаем, почему он так поступал? Я правильно вас поняла? Откровенно говоря так до конца и не осознала, что же сегодня произошло. Они казнили этого человека, но его смерть не может вернуть к жизни моего сына. Я всегда надеялась на то, что наступит час, когда он... когда он попытается объяснить нам, почему он это делал. Но сейчас... – женщина глубоко вздохнула, вытерла платком глаза и снова покачала головой. – Я просто не знаю... Думаю, что мне не остается ничего другого, кроме как жить дальше и постараться пережить свою боль.
Передача продолжалась чуть более пятнадцати минут. На экране мелькали лица друзей и родственников казненного, а также друзей и родственников его жертв. Одни проклинали его, другие облегченно вздыхали, радуясь, что с этим уже покончено, но были и такие, кто сетовал на мягкотелость властей. Они считали, что этого изверга следовало подвергнуть жестоким пыткам перед тем, как отправить на электрический стул.
Вскоре передача была прервана и появилось сообщение, что сейчас выступит с официальным заявлением начальник тюрьмы. Телекамера показала слабо освещенную комнату с большим металлическим столом посередине. В комнату вошли несколько человек, среди которых школьники без труда узнали мать Хэдер. Лицо Энн Джефферс было бледным и напряженным.
– Это действительно она, Хэдер! – громко выкрикнул кто-то с заднего ряда. – Это же твоя мать! Господи!
Хэдер не обратила никакого внимания на выкрики одноклассников и напряженно уставилась в экран телевизора.
– Сегодня ровно в полдень Ричард Крэйвен был казнен, – сухо сообщил Вендел Растин. – Его доставили на место казни в одиннадцать пятьдесят пять, привязали к стулу и прикрепили электроды, на которые ровно в двенадцать был подан ток напряжением в две тысячи вольт. В две минуты первого доктор констатировал смерть.
Вендел Растин замолчал и посмотрел прямо в объектив камеры.
– Какие будут вопросы?
В комнате, откуда шла передача, начался галдеж, так как все корреспонденты заговорили почти одновременно. Начальник тюрьмы сам выбрал кого-то из толпы.
– Что от сказал перед смертью? Он признался в своих преступлениях? – спросил журналист.
Вендел Растин посмотрел на Энн Джефферс. Та покачала головой и открыла было рот, чтобы ответить на вопрос, но в этот момент в комнату вошел охранник в униформе и что-то шепнул ей на ухо. Ее лицо мгновенно изменила гримаса крайнего удивления, и она вихрем выскочила из комнаты.
В классе все повернулись к Хэдер, как будто она могла объяснить необычное поведение своей матери во время пресс-конференции. Мисс Бринк выключила телевизор, почуяв неладное.
– Ну, что вы скажете? – обратилась она к классу. – Как вы считаете, освещение этого события беспристрастное? Можно ли подобный подход считать оправданным? Это ответственное освещение событий или очередная попытка создать сенсацию? С кого начнем?
Вверх взметнулись три руки, и миссис Бринк показала на Адама Стейнера, который сидел в последнем ряду и редко выступал на занятиях.
– Как вышло, что корреспонденты все время общались с родственниками казненного? Ведь миссис Крэйвен ни в чем не виновата. Почему они не могут оставить ее в покое?
– А откуда тебе известно, что она ни в чем не виновата? – крикнул кто-то с другого конца класса. – Еще как виновата! Ведь это она воспитала такого подонка, как Ричард Крэйвен!
– У него, должно быть, какие-то генетические проблемы, – добавил кто-то. – Никто не знает, почему некоторые люди совершают подобные преступления.
– А я слышат, что он был сатанистом, – раздался голос из среднего ряда.
Миссис Бринк подняла руку, чтобы утихомирить разволновавшихся школьников.
– Ребята, давайте сосредоточимся на работе корреспондентов, а не на мотивах действий Ричарда Крэйвена. Договорились? У нас сейчас занятие по журналистике, а не по криминологии.
Последние слова миссис Бринк произнесла тихо, удивленно посмотрев на внезапно открывшуюся дверь. В класс вошла секретарша директора школы, едва заметно кивнула учительнице, как бы извиняясь за вторжение, и отыскала глазами Хэдер.
– Хэдер, выйди, пожалуйста, со мной на минутку. Миссис Гэррет хочет поговорить с тобой.
Мод Бринк хотела было возразить, что недопустимо вызывать учеников с занятий, но затем вспомнила не совсем обычное поведение матери Хэдер во время пресс-конференции и решила не вмешиваться в это дело. По-видимому, что-то стряслось.
* * *
Когда Хэдер вошла в кабинет директрисы, Оливия Гэррет молча показала ей на диван и сама села рядом с ней.
– Боюсь, что у меня для тебя плохие новости, – осторожно начала она. – Только что мне позвонила секретарша твоего отца.
– Рита? – выдохнула Хэдер. – Рита Альварес? Директриса молча кивнула.
– У твоего отца был сердечный приступ. Сейчас он находится в больнице, и твоя мама хочет, чтобы ты немедленно отправилась туда. Миссис Альварес заберет твоего брата, а потом...
Но Хэдер уже не слышала, что говорила ей миссис Гэррет. Ее отец? Сердечный приступ? Боже мой! Невероятно! Как такое могло случиться? Если мама позвонила и попросила ее приехать, значит, это очень серьезно. Но ведь отец сегодня утром бегал в парке и пришел домой, даже не запыхавшись!
Пятнадцатилетняя Хэдер вдруг почувствовала себя совсем маленькой и беззащитной. Неужели ее отец умрет?
Глава 8
Они находились в воздухе уже два часа, и Марк Блэйкмур подумал, что если неловкое молчание продлится еще какое-то время, то он выпьет чего-нибудь покрепче и попытается уснуть.
Вообще говоря, в последнее время он стал много пить. В особенности в последние десять месяцев, после того как Пэтси ушла от него. Они прожили вместе восемнадцать лет, и сот теперь он снова остался один. Расстались они довольно мирно – Пэтси просто заявила, что больше не может так жить и что оставаться женой полицейского у нее нет сил. У Марка не нашлось ответа. Он мог бы, конечно, сказать, что больше ничего не умеет делать, да и не желает менять свою жизнь. Но она упрекнула его еще и в том, что он много пьет. Конечно, если быть честным до конца, то она, безусловно, права. Он действительно много пил, но сейчас пить не стоило. В самолете даже небольшой глоток спиртного может вызвать тяжелую головную боль. Лучше попытаться выяснить у Энн, что сказал перед смертью этот негодяй.
– Может, поболтаем немного? – спросил он, усаживаясь поудобнее в кресле.
Энн молча смотрела на плотную пелену облаков и поначалу даже внимания не обратила на слова детектива.
– О Гленне? – спросила она, сделав вид, будто не понимает истинных намерений Марка. Его недавний развод показал, что Блэйкмур с полным равнодушием относился к своей жене, и поэтому глупо было надеяться заинтересовать его рассказом о муже. – Или ты хочешь поговорить о Ричарде Крэйвене?
– Мне все равно, – ответил тот и равнодушно пожал плечами. – Хотя должен сразу признаться, что плохо умею выражать симпатии и соболезнования. Как иногда говаривала Пэтси... – он запнулся и слегка покраснел. – Черт с ней! Неважно, что она там говорила. А вот что сказал Крэйвен? Знаешь, у меня масса зависших дел на службе, и если ты поможешь мне закрыть хотя бы одно из них, это было бы здорово.
Энн решительно покачала головой:
– Поверь мне, Марк, если бы он действительно сказал мне что-либо достойное внимания, я непременно все рассказала бы тебе – рассказала бы даже то, что не вошло в мой репортаж. Я же прекрасно понимаю, что ты отдал этому делу много сил в последние годы. Но увы, он все время пел мне старую песню: он ничего не знает, ничего не видел, ничего дурного не делал, не имеет никакого отношения к сфабрикованному против него делу и так далее, и тому подобное.
Глаза детектива потемнели и сузились.
– Ты, наверное, думаешь, что человек старается сойти в могилу с чистой совестью и все такое прочее? Да, но только не Крэйвен. Это самый хладнокровный сукин сын из всех, которых мне доводилось встречать.
Они снова замолчали и погрузились в свои мысли, хотя и чувствовали, что думают об одном и том же. Именно поэтому его очередной вопрос не застал ее врасплох.
– Как ты думаешь, Энн, существует хоть какая-то вероятность нашей ошибки?
– У кого ты спрашиваешь? – спросила она с язвительной усмешкой. – У Энн Джефферс – первоклассной журналистки или у Энн Джефферс – добропорядочной гражданки и частного лица?
– Давай начнем с добропорядочной гражданки и жительницы нашего города.
– С этой точки зрения он, безусловно, виновен, – без всяких колебаний заявила Энн. – Виновен, виновен и еще раз виновен, как и было сказано в приговоре. Причем виновен не только в тех убийствах, за которые его осудили, но и во всех остальных.
– Хорошо, – согласился Марк, – а сейчас давай послушаем мнение первоклассной журналистки. Что она думает по этому поводу?
Энн широко расставила пальцы обеих рук, имитируя печатание на невидимой клавиатуре.
– Покажи мне репортера, который не захотел бы сорвать покров тайны с этого дела и обнаружить под ним нити заговора, жертвой которого стал невинный человек. Я имею в виду, Марк, не какое-то абстрактное желание, а вполне конкретную Пулитцеровскую премию.
Детектив настороженно посмотрел на собеседницу, очевидно, соображая, говорит она всерьез или просто издевается над ним.
– Означает ли это, что ты и сама не прочь попробовать свои силы?
Энн открыла было рот, собираясь ответить ему, но потом осеклась: она и сама еще не знала, что станет делать. Еще три часа назад все было так просто и ясно. Если Крэйвен осужден ошибочно, она тут же раскручивает это дело, доказывает его невиновность и в конечном итоге получает Пулитцеровскую премию, не говоря уж о сотнях заманчивых контрактов, о написании книги и даже о постановке фильма. Ее ждет новая работа с такой зарплатой, что ее нынешняя чековая книжка покажется ей карманными расходами. Но после звонка Риты все изменилось. Все ее приоритеты полетели вверх тормашками.
– Знаешь, Марк, сейчас я понятия не имею, чем буду заниматься в ближайшее время. Не исключено, что вообще брошу все это ко всем чертям. Все зависит от самочувствия Гленна. Может так случиться, что мне придется взять отпуск и поухаживать за ним.
На лице детектива появилась недоверчивая ухмылка.
– Ты возьмешь отпуск? Да когда речь заходит о серьезном деле, ты становишься такой же одержимой, как и я. Все летит к черту – свободное время, нормальное питание, здоровый сон и даже семейные дела.
Энн почему-то так разозлилась, что тут же запальчиво возразила:
– Вот из-за этого Пэтси и ушла от тебя. А моя семья, слава Богу, в полном порядке.
Марк растерянно заморгал, а Энн спохватилась:
– Извини, Марк, я сказала глупость.
Она задумалась, вспоминая все обстоятельства своей семейной жизни. Конечно, у нее не хватало времени на семью. Она даже ужин вечером не могла приготовить из-за своей работы. А в последнее время Хэдер и Кевин все чаще и чаще ужинали без родителей, так как их просто невозможно было дождаться. Если быть честной до конца, то Марк, конечно же, прав. Она забывала практически обо всем, когда писала очередную статью, а над последней темой работала без малого пять лет.
Внезапно ее поразила неожиданная мысль: случился бы у Гленна сердечный приступ, если бы ее не так захватило дело Крэйвена? Чушь какая-то. Гленн был совершенно здоров, она не имела к его инфаркту абсолютно никакого отношения.
Или имела? Энн стала лихорадочно припоминать детали их семейной жизни. Когда они последний раз отдыхали вместе? А когда последний раз совместно провели уик-энд? Она так и не смогла припомнить, когда же это было.
Они все время работали и за работой пропустили день его рождения и годовщину свадьбы. Если она забыла о таких важных вещах, то как же она могла помнить о здоровье мужа? Могла ли она предвидеть надвигавшийся сердечный приступ? Появлялись ли на его лице признаки усталости или стресса? Все эти вопросы давили ее своей тяжестью, порождая чувства вины и раскаяния.
– Эй, Джефферс, прекрати, – проронил Марк, будто прочитав ее мысли. – Ты не виновата в том, что случилось с Гленном. Ты обращалась с ним не так, как я с Пэтси. Боже мой, бывали случаи, когда она не видела меня по нескольку дней.
– А где я была все эти дни? В Сиэтле? Нет! О, Марк, я никак не избавлюсь от мысли, что могла предвидеть случившееся, если бы уделяла Гленну побольше внимания. Я должна была осознать, что чересчур напряженная работа обязательно свалит его.
– Хорошенькое дело, – произнес Марк шутливым тоном. – Котел обвиняет чайник в том, что тот черный! Ты же сама такая, Энн!
Оставшееся время Марк Блэйкмур старался уводить разговор подальше от Ричарда Крэйвена и болезни Гленна, обнаружив вскоре, что осталась лишь одна тема разговора – его развод. Он рассказал своей спутнице почти обо всем, что имело хоть какое-то отношение к его семейным проблемам, и с удивлением сделал два открытия: во-первых, на Пэтси лежит такая же вина за развод, как и на нем, а во-вторых, с Энн Джефферс можно говорить практически на любую тему. Никогда еще у него не получалось столь откровенного разговора с женщиной. Он не мог понять, что бы это значило, и настороженно посматривал на нее, когда они выходили из самолета в Сиэтле. Не менее удивительным оказалось и другое обстоятельство: ее брак, несомненно, являлся достаточно прочным. Если бы она была одинокой...
Марк Блэйкмур попытался избавиться от этих навязчивых мыслей, но они, похоже, глубоко засели в его сознании и беспокоили душу, как заноза. Что же теперь делать? Опять увлечься чужой женой?
Превосходная перспектива, черт возьми!
Глава 9
Такси подъехало к центральному входу больницы, и Энн стала рыться в бумажнике, чтобы расплатиться по счетчику и оставить таксисту чаевые.
– Спасибо, мадам, – сказал водитель с таким жутким акцентом, что она с трудом разобрала его слова. – Не знаю, какая у вас стряслась беда, но, надеюсь, все будет нормально.
Рассеянно кивнув, она вытащила из машины небольшой плоский чемодан и вошла в здание больницы.
– Вам нужно пройти в отделение реанимации, – объяснил ей человек в красном пиджаке. – Пройдите в конец вестибюля, первый лифт направо, поднимитесь на третий этаж и налево. Там увидите нужное вам отделение.
Оказавшись на третьем этаже, Энн окунулась в пространство, ограниченное со всех сторон красноватыми стенами цвета "флэш". Очевидно, оформители были уверены в том, что цвет сырого мяса и крови должен наилучшим образом отражать специфику этого отделения и чем-то напоминать цвет кожи представителей неизвестной доселе расы. Энн с грустью подумала о том, что ее муж всегда ненавидел этот цвет, а сейчас, наверное, и подавно – если, конечно, он еще способен обращать внимание на подобные пустяки. Повернув налево, она увидела двойную стеклянную дверь и в растерянности остановилась.
– Мама, это здесь, – услышала она рядом с собой тихий голос Хэдер. В тот же миг дети повисли у нее на шее.
– Как он там? – спросила Энн с тревогой в глазах. – Что вам сказали?
– С ним все будет в порядке, – успокоила ее дочь. – Они нацепили на него множество каких-то аппаратов и проводов, но доктор сказал, что это просто для контроля.
Почувствовав некоторое облегчение, она устало опустилась на стоявший у двери стул. В нескольких футах от стула стоял небольшой столик с красным телефоном. Мысль о том, что жизнь Гленна уже вне опасности, была настолько приятной, что ей захотелось пошутить. Она посмотрела на Кевина и улыбнулась.
– Ты, наверное, попросил президента, когда снял трубку этого телефона?
Тот густо покраснел и кивнул:
– Не мог отказать себе в этом удовольствии.
– Я чуть не убила его, – вспылила Хэдер и угрюмо посмотрела на брата. – Отец, может быть, умирает в двух шагах от него, а он тут со своими дурацкими шуточками!
– Ничего он не умирает, – огрызнулся Кевин. – И вообще, Хэдер, оставь меня в покое! Это совсем не...