Толмак никак не прокомментировал увиденное. Он подавился, похоже, собственным языком. Или о жене подумал.
Прорываться пришлось с боем – сказавши «А», не сказать «Б» – себя невзлюбить. Известие о планируемом уходе команда к удивлению восприняла благосклонно (жратвы будет больше), но относительно Арики возмутились всем коллективом.
– Девка останется, – непререкаемым тоном возвестил Лубрик. Он уже мнил себя царьком – возлежал в неком подобии гамака, натянутом между двух камней, потягивал из трубки триш – местную легкую дурь типа марихуаны, и был почти спокоен. Команда, сгрудившаяся в холодной теснине, глухо роптала.
– Ублажать нас будет, – добавил капитан, сладко потянувшись. – Ты же толковый мужик, чужестранец, понимаешь, как долго нам тут хрюкать. А с этих матрон чего взять, – он небрежно кивнул на жмущихся в сторонке измученных женщин, прикрывающих собой детей и супругов. – Так, жратву приготовить, за дровишками слетать. Ну, уж или совсем на крайний случай…
Арика спряталась за спину Толмака. Больше было некуда: Верест напрямую контактировал с неприятелем, а за коротышку прятаться бессмысленно – он сам за кого хочешь спрячется.
– Извини, капитан, но девочка хочет идти с нами, – как можно мягче сказал Верест. Очевидно, прозвучало недостаточно мягко: матросы дернулись. Кто-то из охраны поднял автомат, но и Прух с Толмаком ворон не считали – они уже держали толпу на прицеле. Скорострелка из лаборатории министра явно выигрывала перед неуклюжестью аппаратов лагорийцев.
– Ну-ну-ну, – протянул расстроенно Лубрик. – Не будем ссориться, граждане. Из-за паршивой девки… Лапочка, ты же хочешь остаться, признайся.
– Пшел к черту, пентюх! – огрызнулась Арика.
– Капитан, арбалеты пропали! – вдруг загнусавил какой-то тощий матрос с заспанной физиономией. – Они украли их, капитан!
Волнение толпы достигло апогея. Кто-то машинально шагнул вперед.
– Ну вот, я так и знал, – пробубнил за спиной Прух. – Сейчас начнутся обиды, подозрения…
– Взять девчонку! – рявкнул Лубрик, наливаясь краской. – Ко мне ее! И этих троих взять! Кровью харкать будут!
Самый задиристый и недалекий прыгнул с камня. За ним второй, улюлюкая, как индеец. Кинулись к Толмаку с Арикой, словно и не веря, что охотник парень простой – расстреляет безо всяких декретов. Одному Верест поставил подножку; махнул в колене левой, неуклюже повернулся, засадил второму пяткой. Слабый удар, но сильный и не требуется: моряк заверещал и сделал красивый «с печки бряк» – дурной головой промеж камней. Он слишком долго плавал – совсем забыл, как дерутся.
– Ложись! – заорал Прух. Оглушительный треск, и ударная волна разорвала теснину. Ай да молодец коротышка, не пожалел гранату из выданных министром чуть не под роспись. Отвинтил буравчик (типа чеки) и бросил штуковину в сторону, дабы людям не навредить. Команда с воплями попадала. Капитан вывалился из гамака, прикрыв драгоценный затылок. Дрязги поутихли – пора улепетывать.
Улепетывали, как зайцы, вихляя между скалами.
Он был предельно невезучим в прошлой жизни. Перекати поле, не семьи, не специальности. Дрался отменно, а толку? Книжки читал, а смысл? Для кого их пишут? От нынешних книжонок – сплошные «Тараками-Мураками» для слабочитающих – лишь ранний кретинизм формируется. Отбарабанил в первую чеченскую, месяц провалялся в госпитале с контузией: мина прилетела по навесной. Ладно, слух не пропал. На вторую чеченскую уже не пошел – хоть и агитировали за приличные деньги. Мыкался из конторы в контору, на спортивную дорожку не встал – лень-матушка, в бандиты – как-то совесть не звала. А если есть в человеке совесть – значит, наверняка нет денег. Примета такая народная. Не везло во всем – в работе, дружбе, любви…
А в мире Тунгнора знаки поменялись. Он влипал в истории, как мухи в клеющую ленту, но в отличие от мух, благополучно выпутывался. Опять влипал, опять выпутывался. В тюрьме, на суше, на море. В кабинетах сильных и в подворотнях слабых. Гибли люди, шумел сурово тунгнорский Лес, плелись какие-то козни – военные, политические, личные. А Верест выходил сухим из воды, отмечая машинально, что с каждой удачей всё глубже погружается в таинства этого непонятного мира.
В этом было что-то неправильное.
Прух, как самый жизнеохочий, вырвался вперед. Короткие ножки мелькали, как заведенные, огибая препятствия. Толмак бежал с достоинством, широко работая локтями. Верест замыкал цепочку, не спуская глаз с летящих по ветру локонов.
Погони не было – а если и была, то отстала. Скальные россыпи оборвались, они выбежали к обрыву, на котором высокой стеной высился лес. Там и упали, задыхаясь от бега.
– О, саддахи, умираю, как хочу жить… – признался Прух. – Никогда так не хотел… Никогда так не хотел…
Заело.
– Расслабься, – выдохнул Толмак. – Не побегут они за нами. Побоятся. Ради бабы и пары арбалетов пороть горячку в колдовских землях…
– А мы не порем? – рассмеялся Верест и надрывно закашлял – хохот вырос колом в горле.
– А вы ребята ничего, проворные… – Арика перевернулась на живот, поднялась на четвереньки, чтобы лучше их видеть. Сильно раскраснелась от бега.
– Как люди долга и дела, мы работаем проворно, – не смог не похвалиться Прух. – Оттого и не спим во сырой земле, как некоторые.
– Ты дала боцману в ухо? – недоверчиво спросил Верест. – Или что-то с глазами моими стало? Но я видел, как он схватил тебя за руку, а потом ухо обнял.
– Да, – согласилась Арика. – Пусть не лезет. Я часто людям в ухо даю, когда пристают. Могу и вам навешать.
– А нам-то за что? – удивился Толмак.
– А на будущее, – девица понизила голос.
– Отлично, – обрадовался Прух. – Будем расценивать это как приглашение. Давай, лапочка, ты мне сейчас в ухо врежешь, а потом мы от этих двоих куда-нибудь сбежим…
– А ты заносчива, – заметил Верест. – Держу пари, что отец держал тебя в черном теле. Почему он тебя гнобил? Посмотри на свою одежду – в ней семеро умерли. Денег не было у старика? Слушай, а может, ты ему не дочь, а служанка?
– Отзывчивая… – пробормотал мечтательно Прух, закатывая глазки. Реминисценции накатили.
Верест ляпнул, не подумав, и пожалел. Сейчас в ухо даст. Голова как-то самопроизвольно втянулась в плечи. Но Арика, психически атакованная, наоборот, съежилась, посмотрела на него с укором и, закусив губу, принялась прятать под шапчонку роскошные кудряшки.
– Театр окончен, – усмехнулся Толмак. Северное небо не баловало солнышком. Дул колючий ветер. Низкие тучи неслись, как литерные составы – на полных парах. Зарядив арбалеты, изготовив «огнестрелы» и гранаты, они медленно двинулись на запад, мимо множества корней, опутывающих обрыв. Соваться в густую чащу не хотелось совершенно. Даже закаленный Толмак признал, что в пуще леса «немного неуютно».
– Успеем еще, – обрадовал он неискушенных коллег. – Двинем вдоль моря, пообвыкнемся. В береговой полосе жуть попроще. А то и вовсе одни скалы…
Под «простой» жутью, вероятно, подразумевались черные жуки с кулак величиной, снабженные ковшами типа экскаваторных, издающие беспрестанные клацающие звуки. Они копошились под обрывом, вытягивая что-то из трухлявых корневищ. Вполне миролюбивые твари – или сытые, если допустить, что добытое ими разложившееся месиво, испускающее слабое фосфорное свечение – пища.
Опутавшие скалы змеи тоже, вероятно, считались второстепенной мерзостью. Зато малоразборчивой в выборе противника. Они успели попятиться: две или три змеюги, приподняв головы, плюнули ядом. Желтая жижа растеклась по камням.
– Пакость какая, – передернуло Пруха. – Это выше моего понимания.
– Неплохо, – прошептала Арика, демонстрируя неженскую выдержку, – если это начало, то хотела бы я дожить до конца, чтобы посмотреть…
– Вернись, не поздно, – посоветовал Верест. – Матросы обрадуются.
Пришлось обходить этот вольный серпентарий. Коротышка страшно плевался. Твари смотрели вслед, обуреваемые чувством лени.
– Если что, стреляем из арбалетов, – предупредил на всякий случай Толмак. – Шуметь дома будем.
До популярного оружия спецвойск, прочно вошедшего в моду на Земле, эти самострелы явно не дотягивали. Но и последним хламом их назвать было бы неверно. Изготовлены в какой-то частной мастерской (о чем говорило клеймо на прикладах), очень компактные и в далеком прошлом даже покрытые лаком. Тетива нейлоновая, рессорная рама – из нержавейки, рукоятка и приклад – ружейные. Тетива взводится небольшим воротом в считанные секунды. Прямо к ложе крепятся пять стрел из пластика, а в колчане, который Прух свистнул в нагрузку к арбалетам – еще десятка два.
Классе эдак в седьмом ребятня во дворе конструировала арбалеты. Натягивали всемером, зато как дали – сарай насквозь, щепки в небо, девочки в экстазе! Натянули вторую, а тут из подворотни – участковый Крынкин – всего-то лейтенант, а злой и гадкий, как полковник…
Они прошли версты полторы вдоль обрыва, когда лес стал отступать, а обрыв преображаться в склон. Потянулись кустарники – мягкохвойные, ниспадающие с вершин, точно гривы с лошадей. Канава старого ручья, заваленная комьями глины, представляла собой готовую козью тропу. По ней и рискнули подняться. Первым Толмак с арбалетом, карабином на плече и гранатой наготове. За ним Прух, как-то враз затосковавший, Арика налегке, последним – Верест, вынужденный держать на контроле тылы и фланги.
Молчаливый лес не желал расступаться – он всего лишь сдвинулся на сотню метров, угодив в разлом. В далеком прошлом здесь чудило землетрясение – верхние слои планеты съезжались и раскалывались; а, расколовшись, вставали на дыбы, погружаясь в пучину. В результате появился овраг, заваленный неорганикой, в который они и вступили, с опаской поглядывая на исполинские тяжелые сосны, шумящие на склонах…
По уверению охотника, идти по самой пади – наиболее безопасно. Если встретишься с местной пакостью, то только с той, что промышляет в твоей же колее. Через полчаса Верест выучил наизусть подноготную Арики. Девочка шептала без умолку – то ли наболело, то ли страх глушила болтовней. В прошлом месяце ей исполнилось целых девятнадцать. В девять она лишилась матери – потомственная циркачка Рика Загирус скончалась от неведомой болезни, захлестнувшей в тот год Лагорию. Традиционная медицина в Тунгноре не в чести – испокон веков людей целили маги. С точки зрения логики это нормально: в пропитанном колдовством воздухе только маг (если он не шарлатан) видит ауру человека, а заодно и его болячки, отражающиеся на биополе.
С эпидемией маги не справились – болезнь бушевала, пока не насытилась. Долго еще по стране бродили переболевшие, но выжившие – обескровленные, безумные вурдалаки, прячущиеся в норах и лощинах от «санитарно-карательных» отрядов, сжигающих бедолаг на месте поимки. Рику Загирус миновала чаша сия: она умерла на начальном этапе болезни. В ту пору незаметный начальник участка в Касперо, отец переживал гибель супруги весьма своеобразно: чтобы отвлечься, он начал истово карабкаться по служебной лестнице, сбивая стоящих на пути. С верхотуры он и загремел, не одолев последней ступени. Должность вице-председателя полицейского департамента стала для него последней. Дочка росла у тихих родственников – обучалась в колледже, попутно похаживая на акробатику: гены циркачей со стороны матери никуда не делись. Зачем он потащил ее с собой в тьмутаракань? Возможно, из-за слепой эгоистичной любви? Спорить было бесполезно. На свою беду она тоже любила отца – в противном случае просто сбежала бы, дождавшись в укромном месте, пока «Святой Варзарий» не отойдет от пирса пристани Карион.
Гибель отца потрясла ее – до сих пор губы Арики дрожали при одном упоминании о прошлой жизни.
А обстановка между тем лучезарнее не становилась. Окружающая растительность густела и наливалась тяжестью. Сосны подступали к самому оврагу, черные, с шелушащейся, отслаивающейся корой, скопления кустов с подозрительными бордово-красными плодами сползали на склоны, оплетая гранитные надолбы. Коридор неба сужался, мрачнел. В какой-то миг появились птицы.
Черная тень выдвинулась над соснами, сделала виток в границах «коридора», после чего вдруг резко упала, на бреющем прошла над головами и истребителем взмыла ввысь.
– О, дьявол, – схватился за арбалет Толмак. Но стрелять не стал, выжидающе смотрел в небо. Виновница беспокойства медленно парила по кругу – огромная, с роскошным черным оперением. Вылитый дьявол. Еще две аналогичные выпали из облаков, присоединились к первой. Две закружились каруселью, третья – в обратную сторону, как бы компенсируя движение сородичей. Возникло ощущение, будто они обмениваются информацией.
– А это что за скворцы? – промямлил испуганный Прух.
Птицы разъединились. Двое, величаво махая крыльями, задевая шапки сосен, подались на восток. Третья осталась, грузно устроилась на ветку ближайшей сосны и вылупила пронзительные зенки.
– В «скворечник» улетели, – сквозь зубы сказал Толмак. – За семейством. У нас проблемы, коллеги. Через пару минут прилетит голодная ватага жён с детишками, и будут нас кушать.
– А этот чего остался? – поинтересовался Верест.
– Наблюдатель. Будет сообщать семейству о наших координатах, если мы соберемся дать драпа. А самое время, кстати, собраться – это грифы-черноклювы, племя на редкость умное, хотя и постоянно голодное.
– А нельзя его того… застрелить? – как-то смущаясь, словно боясь, что ее осмеют, спросила Арика.
Толмак вздохнул.
– Так они же умные. Из наших скорострелок не добить, далеко. Карабин обрезан, эффективен только в ближнем бою. И тварь это понимает лучше нас. Смотри, как издевательски щерится.
Птица действительно распахнула черный клюв, предъявив бездонную пасть, и, казалось, хохотала над незадачливостью путников.
– Арбалет добьет, – предположил Верест.
– Возможно, – согласился Толмак. – Будем надеяться. Эту штуковину черноклюв, по-видимому, еще не выстрадал, потому и не боится.
– Стреляй, – сказал Верест. – Мы из арбалета не обучены, можем только кулаком по морде.
Охотник вскинул арбалет. Птица вмиг насторожилась. Возмущенно каркнула, но мер принять не успела. Резко хлопнуло. Крик застрял в горле, пробитом стрелой. Судорожный взмах крыльев, и, будоража бурную хвою, цепляясь за ветки, птица покатилась вниз, спружинила от последней и распласталась на склоне, подмяв целый куст. Что за глупый скворец?
– Я, пожалуй, расслаблюсь, – предложил Прух.
– Не-а. Бежим сломя голову, прилагая все усилия, – сказал Толмак, забрасывая арбалет за спину. – И не дай нам боже узнать, что такое месть черноклюва…
Они неслись не меньше мили, обдирая лишайники с камней. Кожей ощущалось дыхание в спину собратьев убиенного. Когда растительность сгустилась, а склоны оврага превратились в отвесные стены, иссеченные пещерами, Толмак скомандовал:
– Стоп.
И первым полез в узкий «шкуродёр», освещая путь громоздким фонарем.
Убедившись в необитаемости убежища, расположились на отдых. Пещера оказалась замкнутым склепом с низким сводом и неприятным запахом, идущим от слизистых стен. Здесь можно было только сидеть или лежать – ощущая спиной холодную шершавость камня.
– Ну вот и первое крещение, – сопроводил событие Толмак. – Предлагаю это дело перекусить, а то что-то давно мы этим не занимались.
Фонарь неплохо прилепился к потолку – на бугристый нарост, напоминающий крюк. Сжевали по банке тушеной баранины – в неприличном молчании, слушая завывания ветра за стеной. Говорить не хотелось, тем более шутить – слишком уж мрачно было на душе. Арика беспрестанно морщилась – от непривычной беготни натерла ноги. И, похоже, не только ноги.
– Держи, – Верест достал из рюкзака запасные носки. – Натяни сверху. И расслабься ты, ради бога.
Что он еще для нее сделает? На себе понесет? Правильно, понадевают «французское» белье с кружевами на самом интересном месте, а потом суются в дикий лес.