— Отто Рудольфович, разве сейчас ваша вахта? — спросил гидролог.
Но Кар смотрел на Запару с еще большим удивлением:
— Дмитрий Петрович, откуда вы?
— Я откуда? Из каюты. Чего вы так удивляетесь?
— Разве вы не были на берегу?
— Да в том-то и дело. Гордей Иванович, наш любимый радист, обещал меня разбудить, когда поедут на берег… Но где остров? — Запара оглянулся. — В тумане?
Кар молча смотрел на гидролога. Он понял, что гидролог не был на берегу, все время спал и понятия не имеет о трагедии, которая разыгралась несколько часов назад у вестового берега острова Уединения.
Кар посмотрел на море, а потом пригласил гидролога в штурманскую рубку.
В маленьком помещении рубки он рассказал Запаре обо всех событиях. Они показались гидрологу тяжелым сном.
Охваченный ужасом, сидел Запара перед штурманом, слушая его рассказ. Значит, он никогда не увидит этих прекрасных людей — капитана Гагина, радиста Гордея Ивановича, второго штурмана Михайлова, кочегаров, матросов, охотника Вершомета.
— Неужели все погибли?
— Нет, не все. В шлюпке было девять человек, остальные остались на острове. Кто именно, об этом нам, наверное, расскажет Вершомет.
— Он? Не понимаю… Как?
Штурман рассказал о чудесном спасении охотника. Когда он кончил, гидролог схватился руками за голову и замер.
Кар вышел из рубки на мостик.
Наступала ночь. Туман и темнота стеной окружили пароход. За бортом ревело море, и пароход содрогался от ударов волн. Когда они заливали палубу, он, казалось, задыхался, как живое существо. На просторе малоизвестного моря в невыразимой тьме еле заметно то поднимались, то падали, то клонились с боку на бок топовые огни на мачтах.
Определить, где находится пароход, не было возможности. Если бы на небе была хоть одна звезда, Кар сумел бы это сделать. Ведь астрономию он знал прекрасно. Если бы был радист, они вдвоем сделали бы то же самое с помощью радиопеленгации,11 но сам он в радио не смыслил. Внезапно в мыслях его мелькнуло, что «Лахтак» следовало бы назвать «Немой корабль».
Не надеясь больше определить местопребывание корабля, Кар позвал боцмана и, приказав заменить рулевого, оставил его на вахте вместо себя, а сам, завернувшись в плащ, бросился на диван в капитанской каюте.
Он заснул сразу же как убитый. У штурмана Кара были железные нервы. Но период несчастий еще не закончился. Через полтора часа его разбудил Лейте:
— Испортилась штурвальная машина. Руль не работает.
Глава VII
Кар обмакнул перо в синие чернила и начал записывать в судовой журнал:
«12 октября. Северо-восточная часть Карского моря. Точно координаты местопребывания парохода установить невозможно — третий день в густом тумане. Сегодня шторм стих. Попали в девятибалльные льды. Управлять пароходом во время шторма после того, как испортился руль, стало почти невозможным. Поставили временный деревянный руль. Управлять этим рулем очень трудно. Дано распоряжение механику подробно выяснить, в чем состоят повреждения руля, чтобы, пользуясь тихой погодой, сделать требуемый ремонт.
Сегодня охотник Вершомет вспомнил фамилии тех, кто был в шлюпке во время ее гибели. По его словам, это: 1) капитан Гагин, 2) штурман Михайлов, 3) радист Соловей, 4) машинист Содин, 5) матрос Деревянко, 6) матрос Панин, 7) кочегар Зубко, 8) кочегар Ботман.
Итак, на острове Уединения осталось пять человек, а именно: 1) механик Столяренко, 2) машинист Гей, 3) матрос Орлов, 4) кочегар Лип, 5) кочегар Фурман. У них есть ружья, небольшой запас патронов и запас хлеба, консервов и шоколада на два-три дня».
Штурман положил ручку и задумался. Подумав немного, он снова начал писать. Писал твердо, как всегда, словно что-то давно обдуманное. Закончив, два раза перечитал написанное:
«Сегодня мною дан такой приказ по судну:
Ввиду того, что капитан парохода «Лахтак» т. Гагин погиб, считать, что я принял на себя исполнение обязанностей капитана судна с 13 часов 10 сентября. Своим первым помощником назначаю механика корабля т. Торбу. Вторым помощником назначаю боцмана т. Лейте. Юнга Черлак переводится в машинное отделение.
Гидролог т. Запара и охотник т. Вершомет включаются в состав экипажа. Первый назначается штурманом-практикантом, а второй — боцманом.
На судне объявляется авральное положение. Всем товарищам предлагаю соблюдать дисциплину и проявлять максимум энергии и инициативы, чтобы сберечь пароход, который является государственным имуществом.
Исполняющий обязанности капитана парохода «Лахтак» штурман дальнего плавания Кар».
Сознавая большую ответственность, которая легла теперь на него, Кар созвал общее собрание команды, где и объявил этот приказ. Утомленная команда встретила его тихим гулом одобрения.
— Товарищи, — обратился к экипажу Кар, — положение наше чрезвычайно серьезно. С поврежденным рулем мы попали в такие льды, выбраться из которых нашему пароходу было бы тяжело и с исправным рулем. Как только прояснится, я определю, где мы находимся. Затем по разводьям между льдинами постараемся подойти к ближайшей земле и стать там на якорь. Самая страшная для нас опасность — попасть в ледяные тиски. В этом случае льды могут так стиснуть «Лахтак», что он лопнет, как орех. А если его и не раздавит, то какая радость быть предоставленным воле морских течений и непостоянных ветров? Они могут носить нас вместе со льдами и два и три года. Чего доброго, занесет до самого полюса. Чего бы это ни стоило, мы должны ударными темпами отремонтировать руль. Нас осталось мало, а поэтому и работы на каждого придется вдвое больше. Нужно все силы направить на то, чтобы спасти пароход, чтобы спасти свою жизнь, а если удастся — и тех пятерых товарищей, которые остались на острове Уединения. Вы знаете, что погиб председатель нашего судового комитета матрос Орлов и некоторые члены комитета. У меня есть предложение избрать новый судовой комитет. Это должен быть боевой комитет, или, как можно назвать его в данном случае, авральный. Такому комитету мы поручим распоряжаться общественными делами на пароходе.
— Согласны! — сказал Павлюк.
— Вылезем из этой заварухи, Отто Рудольфович, — уверенно добавил Котовай.
У Соломина уже было конкретное предложение, кого выбрать в судком. Васька Соломин на пароходе отличался тем, что никогда не вступал ни в какие споры, но всегда выступал с предложениями. Ему даже дали кличку Васька Предлагатель.
— Я хочу предложить, — начал он, высоко задирая голову и поднимая руку, — не терять времени на разговоры и выбрать в судком Шелемеху, Лейте и Черлака.
— Подожди! — закричали одни.
— Какой быстрый!.. — возражали другие.
— А кого ждать? — выступали на защиту Соломина третьи.
Голосовали недолго. Против кандидатов, выставленных Соломиным, никто не возражал, только кок запротестовал против семнадцатилетнего Степы Черлака, с которым был в давней размолвке. Но кока никто не поддержал.
Проголосовали, и собрание было объявлено распущенным ввиду авральной работы по ремонту руля.
Торба обнаружил, что около самого руля в воде оборвался штуртрос.12 В обычных условиях исправить такое повреждение можно только с помощью водолаза. Но водолаз парохода матрос Деревянко погиб, а кроме него никто не мог спуститься под воду.
По мнению Торбы, был только один способ помочь горю. Он предлагал перенести все грузы с кормы в носовой трюм. Тогда нос парохода погрузится в воду, а корма, наоборот, поднимется, и руль выступит из воды. Только после этого его можно исправить.
Кар согласился с предложением Торбы. Разделившись на две смены, по семь человек в каждой, команда немедленно начала работу. Во главе одной смены стал Вершомет, а во главе другой — Павлюк. В сменах не работал только Кар: он не покидал капитанского мостика.
Глава VIII
Павлюк объявил пятиминутный перерыв на курение. Бригада постановила делать такие перерывы каждые два часа, потому что бригада Вершомета курила через каждый час.
— Когда же мы осилим этот груз? — спросил Котовай и сам же ответил, недовольно покачав головой: — Здесь работы на месяц.
— Вот уж и на месяц! Это для таких увальней, как ты, на месяц! — огрызнулся Степа Черлак.
Степа лежал на мешках с углем, стараясь во время отдыха не двигать ни руками, ни ногами. По его глубокому убеждению, это был наилучший способ сберечь энергию. Лицо юнги было вымазано жирным углем. Только зубы блестели, когда он скороговоркой рассыпал слова.
— Закуришь, Степа? — предложил ему папироску Котовай.
— Нет. Охота была легкие портить!
Из всего экипажа «Лахтака» только Степа и Павлюк не курили и курение не поощряли. Бригада даже подозревала, не по этой ли причине они предлагали сократить перерывы «на перекур». Павлюк, горячо выступая против курящих, всякий раз ссылался на свое прекрасное здоровье и свои мускулы. А мускулы у кочегара и в самом деле были геркулесовские. На здоровье он тоже никогда не жаловался, потому что, сколько помнил себя, не знал, что это за штука — головная боль. К сожалению, Степа не мог похвастаться такими качествами. Но и он был не из слабеньких — всегда мог постоять за себя и от работы не отлынивал.
Чувствуя на себе ответственность, как член судового комитета, Степа решил доказать Котоваю необоснованность его утверждения, будто на работу, за которую они взялись, нужен целый месяц.
— У нас на корме, — сказал Степа, — есть триста тонн угля, в кормовой цистерне — сто двадцать тонн воды. Разного груза, который нужно перенести, тонн двести. Всего шестьсот двадцать тонн. Из них сто двадцать тонн воды механик перекачает помпами. Это нас не касается… Значит, пятьсот тонн. Работает нас тринадцать человек. Сколько это выходит на каждого? А? Мм… Почти сорок тонн на каждого… Почти два с половиной вагона. Так, по-твоему, я буду месяц перегружать?
— А разве нет? — уперся Котовай.
— Да ты разжуй как следует то, что я тебе говорю! Сорок тысяч кило. Если каждый из нас каждые пять минут будет переносить по шестьдесят кило, то за час это составит семьсот двадцать. Мы решили работать по двенадцати часов в день, это значит восемь тысяч шестьсот сорок кило. Таким образом, всего выходит лишь немногим более чем на четыре дня. Так неужели мы не сделаем за пять дней?
— Может быть, — начал было сдаваться Котовай, но сразу нашел новый аргумент: — А потом назад нужно будет тащить.
— Ну, назад не так срочно, — успокоил его Павлюк и закричал, поднявшись: — Кончать перерыв! Подымайся!
И моряки, соревнуясь, кто скорей отнесет свою ношу, брались за работу. Набирать больше чем по шестьдесят — семьдесят килограммов Павлюк никому в своей бригаде не позволял:
— Еще надорвется кто-нибудь. Лучше меньше, да быстрее. — Но сам брал двойную норму. — Я некурящий, мне можно носить за двоих, — шутил он.
Все работали с увлечением. Но Кар, наблюдая, как постоянный дрейф сносил пароход на восток, и видя, что льда вокруг парохода становилось все больше, боялся, что через пять дней ремонтировать руль будет уже поздно.
Через две ночи после начала аврала из тумана неожиданно выплыл кусочек звездного неба.
Гидролог разбудил Кара. Штурман увидел созвездия обеих Медведиц. Опасаясь, чтобы туман или тучи не закрыли звезды, он бросился к ящику, в котором лежал секстант.13 Вытащив прибор, он взбежал на мостик. Рука слегка дрожала от волнения. Запара стал возле хронометра.
— Есть?
— Есть!
Оба переглянулись, когда Кар поймал секстантом Полярную звезду. Он взял углы нескольких звезд и, записав необходимые данные в блокнот, засел за вычисления.
Через час, проверив себя несколько раз, он торжественно обратился к стоявшему около него гидрологу:
— Можете кричать «ура» и поздравить себя с тем, что вовремя меня разбудили.
Действительно вовремя: пока штурман решал задачи, звезды скрылись не то в тучах, не то в тумане. Тьма снова поглотила все вокруг.
— Так где же мы? — Запара вопросительно глянул на штурмана.
— Если верить звездам, секстанту, компасу, картам и моим вычислениям, то место, на котором мы сейчас находимся, — семьдесят восьмая параллель тридцать четыре минуты сорок секунд северной широты и девяносто третий меридиан пятьдесят шесть минут тридцать пять секунд восточной долготы.
— То есть, насколько я понимаю, мы где-то возле Северной Земли?
— Да, эта уже не таинственная после экспедиции Шмидта и Ушакова земля должна быть у нас под носом. Если я не ошибаюсь, нас несет в пролив Шокальского, который соединяет Карское море с морем Лаптевых.
В этот момент в дверях штурманской рубки появилась маленькая, коренастая фигура Торбы.
— Ура! — захрипел механик (последние дни ему пришлось столько кричать, что он даже охрип).
— В чем дело? Разве ты уже знаешь? — спросил сбитый с толку Запара.
— Конечно, знаю.
— Кто тебе сказал?
— Да он же!
— Отто Рудольфович? — показал гидролог на Кара, потому что он был уверен, что разговор идет об определении координат местонахождения парохода.
— Да нет: наш чертенок, юный комитетчик, Степка…
— А откуда он знает?
— То есть как — откуда? — На этот раз очередь удивляться пришла механику.
— Кто ему сказал? — допытывался Запара.
— Никто не сказал. Он сам додумался. Вычислил.
— Ты о чем?
— О том, что корма уже полезла вверх. Воду уже выкачали. А у нас в носовой части есть пустая цистерна на сто пятьдесят тонн. Степа додумался накачать ее водой. Это займет три-четыре часа. Сразу же пароход наклонится на нос. Завтра утром сможем ремонтировать руль. Поняли?
— А я думал, про координаты.
— При чем тут координаты? Степка про координаты ничего не говорил. Может, он вам что-нибудь говорил? Вот, хитрец, догадливый!
Слушая этот диалог, Кар смеялся, опершись руками о стол. Запара объяснил Торбе, в чем дело, и механик обрадовался еще больше.
Глава IX
Готовясь к ремонту руля, Вершомет искал тонкий стальной трос. Лейте посоветовал ему заглянуть в боцманскую кладовую. Кладовая помещалась на носу парохода, под матросским кубриком. Новый боцман, не теряя времени, прямиком пошел на бак. Протопавши под окнами кают-компании, он спустился в кубрик. Там за полуосвещенным столом сидели кок Аксенюк, кочегар Шор и машинист Попов.
— Чего вас, духов, сюда, к рогатым, принесло? — удивился Вершомет.
«Духи» и «рогатые» — это старые насмешливые прозвища, которыми еще и теперь изредка перебрасываются палубная и машинная команды. «Духами» называли кочегаров, а «рогатыми» — матросов. Вспомнив эти прозвища, Вершомет шутя употребил их. Его и в самом деле несколько удивило, почему кочегары и машинист очутились в матросском помещении.
— А, новый начальник, наше вам почтение! Очень рады! — с хорошо скрытой иронией приветствовал Вершомета кок, намекая на назначение охотника боцманом.
— Ну-ну, — добродушно ответил на это охотник. — Может быть, хотите ко мне в палубную команду?
— Нет, покорнейше благодарю. Нам и в кочегарке хорошо. Там хоть для себя борщ можно сварить.
— Эх, камбузная14 кошка! Кому что, а у него борщ в голове.
— А у тебя, дядя Юрий, всё шутки. Лучше скажи, что это за порядки вводит новый капитан! Где это видано, чтобы кока переводили в кочегары? А команда что, сухари будет грызть? Где это видано, чтобы мальчишку юнгу выдвигали в судовой комитет? Что он соображает? Да скажи еще: нужно ли было делать помощником капитана этого придурковатого Лейте? Не лучше ли было назначить на эту должность тебя, уважаемого нами опытного полярного охотника? Ну, опять же и я, не один год плаваю, тоже мог бы дать совет… а меня не спросили.