Спайерз откинулся на спинку кресла, снял очки и протер их платком. Затем резко откашлялся и сжал переносицу большим и средним пальцами.
— Видите ли, — сказал он, — вскоре после вашего спасения из-под земли появился какой-то газ, туман или облако.
— Значит, вы думаете, что был взрыв?
— Может быть.
— На базе?
— Нет-нет. У нас нет никаких оснований подозревать что-либо подобное. Да вы и сами говорите, что это едва ли возможно.
— Да, знаю, но теперь я начинаю сомневаться. Бог весть чем они там занимаются. Вчера по дороге домой я попал в туман. И это жарким летним днем! Может, они испытывали новую теневую завесу и упустили ее?
— Да полно вам! Облако могло появиться из-за перепадов температуры, из-за окрестной фабрики и мало ли еще из-за чего. Я сам попал в туман, когда ехал к вам. В это время года на Солсберийской равнине часто бывают туманы. Нельзя, знаете ли, во всем обвинять военных.
— Но разве вы не считаете, что землетрясение случилось по их вине?
— Конечно нет. Разумеется, министерство обороны делает много такого, к чему мы могли бы придраться, но будьте уверены, в этом несчастье оно не виновато.
— Но вы же видели фотографии. Наводят на размышления, правда?
— Они ничего не доказывают!
Спайерз почувствовал, что теряет терпение. Затем медленно откинулся на спинку кресла и продолжал более спокойно:
— К тому же я их разорвал.
— Что?!
— Вы же понимаете, какие неприятности ждут вас... да и нас тоже, если выяснится, что мы фотографируем секретные военные объекты.
— Но тогда зачем я туда ездил?
— Чтобы фотографировать, но использовать фотографии мы не станем. Просто я сам хотел убедиться, что плодородной почве, акрам пахотной земли, живописным уголкам наносится невосполнимый ущерб. Тем настойчивей я буду драться хотя бы за часть этой территории. Боже, да если бы эти снимки увидели, нам бы и слова не дали сказать.
В сознании Холмена зародилось недоверие.
— Вы что-то подозреваете, правда? — спросил Джон у босса как можно спокойнее.
— Послушайте, — устало начал Спайерз, — я был в министерстве обороны, у них там аврал и всеобщая бдительность. Чем это пахнет, не знаю, но на рожон лучше не лезть. Днем я встречаюсь с министром обороны и сэром Тревором Чемберсом, надеюсь, мы добьемся ответа.
Сэр Тревор Чемберс, заместитель министра по экологии, был не из тех, от кого можно отделаться пустыми фразами.
— Но вы понимаете, что это строго между нами? — сказал Спайерз.
— А если армия действительно виновата?
— Поживем — увидим.
— Конечно! Другого ответа я и не ожидал. Дело, полагаю, замнут. Ведь верно?
— Да не петушитесь, черт вас возьми! Кем вы себя возомнили? По-моему...
Спайерз остановился, и Холмен не долго думая воспользовался паузой.
— Давайте хоть раз в жизни зададим им трепку, — предложил он. — Разнесем их чертовы объекты, если они виноваты.
Спайерз, казалось, опомнился.
— Не будем суетиться, — сказал он. — Этим мы ничего не добьемся...
И снова замолчал на середине фразы.
Холмен продолжал метать громы и молнии, не замечая произошедшей в начальнике перемены, пока не почувствовал на себе его странный, пустой взгляд.
— Что с вами? — тревожно спросил Джон. — Что...
Спайерз неожиданно встал, посмотрел через плечо Холмена куда-то вдаль, отвернулся и подошел к окну. Джон застыл на месте от изумления. Спайерз открыл окно, оглянулся на остолбеневшего молодого человека. Пустоту во взгляде на мгновение сменил проблеск сознания. Затем Спайерз снова отвернулся, влез на подоконник и, прежде чем Холмен успел броситься к нему, прыгнул вниз.
Джон был потрясен. Он сидел неподвижно, с открытым ртом, так и не понимая, что произошло. Затем с криком «Спайерз!» бросился к окну. С высоты девятого этажа он увидел лежащего на тротуаре шефа. Из размозженного черепа хлестала кровь. Рука Спайерза как-то странно поднялась вверх, пальцы судорожно сгибались и разгибались. Вдруг самоубийца изогнулся всем телом, забился в конвульсиях, так же внезапно обмяк и больше не шевелился, рука тоже перестала дергаться.
Холмен отпрянул назад и, тяжело дыша, прислонился к раме. Прохожие окружили тело, некоторые, наоборот, старались держаться подальше и отводили взгляд. Джон отвернулся от окна и увидел секретаршу босса. Девушка стояла на пороге с выражением ужаса на лице.
— Он... он выбросился, — наконец выдавил из себя Холмен.
Секретарша попятилась от него. Внезапно дверь в приемную распахнулась, и ворвавшиеся люди стали спрашивать, что случилось. Холмен опустился в кресло шефа и совсем некстати подумал, что оно еще хранит тепло его тела. Не отвечая на вопросы толпящихся вокруг людей, Джон сидел, уткнувшись взглядом в письменный стол. Что случилось? Почему босс покончил с собой? Внезапное помешательство? Но из-за чего? Наконец он очнулся, по телу бегали мурашки, совсем как тогда, в тумане. Странное, неизвестно почему возникшее чувство. Но к чему причины, достаточно и одного этого ощущения. Холмен вскочил с места и, расталкивая изумленных людей, столпившихся в кабинете, выбежал вон. Ему нужно увидеть Кейси.
Глава 6
Школа Редбрук-Хаус располагалась неподалеку от одной из самых тихих дорог Андовера. Длинная, посыпанная гравием подъездная аллея с деревьями по бокам отделяла школу от внешнего мира. Огромное здание из красного кирпича нагоняло страх на только что приехавших сюда новичков. Дом был построен много лет назад, и лишь в 1910 году здесь открыли школу для мальчиков из привилегированных семей. Вплоть до 1930 года школа процветала, но вдруг самые богатые родители заметили, что многие ученики совсем не пара их благовоспитанным отпрыскам, хотя отцы этих ребят были достаточно обеспечены, чтобы осилить непомерно высокую плату за обучение. Но в те времена разбогатеть мог кто угодно. На пятнадцать лет школа пришла в упадок, но вот в ней появился молодой и энергичный помощник директора, желающий покончить со старыми традициями и методами обучения времен лорда Редбрука. Старые, часто скучные предметы преподавались теперь в более живой и увлекательной форме. Через пять лет новый учитель стал директором школы и превратил ее в современный передовой колледж, хотя и частный, но уже более демократичный. Однако сейчас, тридцать лет спустя, введенные Хейуардом (так звали директора) методы обучения устарели и считались утомительными.
Хейуард понимал, что отстает от жизни, и, не желая расставаться с любимой школой, в которой столько проработал, решил подыскать себе энергичного помощника. Директору давно предлагали уйти на пенсию, но слишком не настаивали, жалея старика. Новый помощник был принят в школу пять лет назад по совету администрации. Его предшественник умер семь лет назад. В течение двух лет вакансия была не занята. Хейуарду хотелось, чтобы его заместитель был не старше тридцати лет (он сам начал работать в школе именно в этом возрасте), со свежим взглядом, желанием экспериментировать, но найти такого человека было трудно. Слишком уж амбициозны нынешние молодые люди. Им подавай что-нибудь поперспективнее, чтоб можно было пожинать лавры, не пробиваясь наверх долго и мучительно. И вот по настоятельной рекомендации правления в школе появился мистер Саммерс.
Во время Второй мировой войны Саммерс был армейским капитаном. Тогда-то он и потерял кисть руки. Помощник директора не любил много говорить о своем увечье, почти никогда не упоминал о войне, а еще меньше о своей педагогической карьере. Хейуард был разочарован узостью воспитательных теорий Саммерса, но в целом ему достался довольно компетентный помощник. Было ясно, что мальчишки невзлюбили капитана, но тот проявлял преданность и интерес к делам школы, и директор считал его своим возможным преемником. Однако тяжелый характер Саммерса действовал Хейуарду на нервы все больше и больше. Помощник директора устроил большой шум из-за пострадавшего автобуса, ругал на чем свет стоит беднягу Ходжиза, требовал его немедленного увольнения.
— Это все он виноват, — уверял Саммерс Хейуарда, — вокруг туман беспросветный, а наш Ходжиз несется на бешеной скорости, перед мальчишками куражится. И вообще он чересчур с ними фамильярничает.
В Редбрук-Хаус Ходжиз выполнял самую разнообразную работу: ухаживал за садом, отпирал ворота и т.д., и т.п. Когда директор вызвал к себе незадачливого шофера, тот подтвердил слова Саммерса и тут же стал делать какие-то туманные намеки в адрес бывшего капитана. Поэтому-то Хейуард и решил уволить Ходжиза: нельзя допускать, чтобы его подчиненные фискалили друг на друга, тем более если нет доказательств. Директор ничего не сказал Саммерсу (это было бы слишком неловко), но решил присматривать за своим помощником.
Завтра Хейуард вызовет к себе Ходжиза, сообщит ему об увольнении и предупредит, самым решительным образом предупредит, чтобы оставил при себе свою грязную клевету, если не хочет неприятностей. Хорошо еще, что все обошлось и из тридцати шести мальчиков ни один серьезно не пострадал. Всего несколько синяков, о которых и беспокоиться-то нечего. Один бедняга Ходжиз сильно порезался, но даже он, как следует выспавшись, кажется совершенно здоровым. «Жаль расставаться с бедолагой, — вздохнул Хейуард, — но хороший учитель нужнее».
Ходжиз сидел в сломанном кресле в полуподвальной подсобке, которую он называл своим офисом, и маленькими глоточками пил крепкий чай. Добавив в кружку немного виски, он взболтнул получившуюся смесь, затем несколько раз хмыкнул, пожал плечами и прищелкнул языком.
«Свинью мне подложить хочешь? — осклабясь, подумал Ходжиз. — Смотри, как бы хуже не вышло! Уж я тебе устрою, — хихикнул он, — дай только срок».
Ходжиз вовсе не был пьян. Крепкий чай с виски был его обычным утренним напитком.
«Ох и попляшет у меня на этот раз старый Капитан Крюк. Он меня не помнит, да я-то его мигом признал. Я всего лишь капралом был, когда этот гусь франтил напропалую. Думает, все шито-крыто. Как бы не так! Все про тебя знаю».
Тут пришли на память былые времена, когда их армия стояла в Олдершоте, вспомнился плац для необстрелянных новобранцев... В те дни атмосфера была накалена. Шел третий год войны; каждую неделю на фронт отправляли новую партию солдат, раз от разу моложе и неопытней. Капрал Ходжиз числился при кухне, бездельничал и радовался привольному житью. Он знал капитана Саммерса, до него доходили весьма странные слухи об этом офицере. Капрал и его приятели принимались хихикать, едва заметив тощую фигуру капитана с изрытым оспой лицом. Они отдавали Саммерсу честь и, когда тот уже их не видел, крутили пальцами у виска. Но в поведении капитана не было ничего из ряда вон выходящего. В таком огромном лагере, полном мальчишек, у которых и молоко-то на губах не обсохло, гомосексуализм был делом обычным. Одни совершенно искренне смеялись над этим, других от этого коробило, третьи же предавались запретным удовольствиям. Как-то раз и Ходжиз решил попробовать, что это за штука, но ему не понравилось: мерзко да и чувствуешь себя так, словно на тебе пахали весь день. И никакой пользы. Когда капрал стоял ночью на посту, его разбирал смех при мысли о том, что вот сейчас по всему лагерю тысячи рук трут вздыбленные пенисы.
Однажды Саммерс здорово сел в лужу, пытаясь совратить недавно прибывшего в полк новобранца. Это был женоподобный розовощекий мальчишка. Юнец отверг домогательства, заявив, что, если капитану так уж приспичило, пусть онанирует, а после часто шантажировал Саммерса, требуя для себя и своих земляков всяческих поблажек, а иногда и денег.
Через несколько месяцев новобранец узнал, что его отправляют на фронт. Считая, что в этом виноват капитан, мальчишка решил отомстить. Он сам и трое его земляков договорились устроить Саммерсу засаду, когда тот будет возвращаться ночью в лагерь. Капитан часто уходил в город, где назначал тайные любовные свидания местным парням и своим же солдатам. Возвращался он всегда в одиночку. Не желая пользоваться автобусом и машинами своих друзей офицеров, Саммерс купил подержанный велосипед. Задумавшая месть четверка коротала время за пивом и веселилась при мысли о том, что ждет капитана, когда тот попадется в ловушку.
Так прошел час; они увидели идущего навстречу Саммерса. Вокруг было темно. Солдаты набросились на капитана, едва тот приблизился к ним. Били молча, сдерживая крики восторга и ярости, опасаясь случайных прохожих. Сильный удар по шее прервал вопли жертвы. Саммерс вытянул ноги и закрыл голову руками. Пинки и удары не прекращались. Капитан отползал в сторону. Внезапно его крики заглушил шум приближающегося грузовика. Где-то совсем близко сверкнули фары.
Саммерс воспользовался минутным замешательством и с трудом поднялся на ноги. Скорее переваливаясь, чем перепрыгивая через ограды, он нетвердым шагом удалялся от напавших на него хулиганов. Те наконец опомнились. Двое бросились в погоню за жертвой, остальные решили, что будет благоразумнее отсидеться в кустах, пока не проедет грузовик. Одним из преследователей был затеявший это ночное нападение парень. Ему казалось, что капитан еще не получил по заслугам.
Подгоняемый страхом Саммерс ковылял по полю. Доносившийся сзади глухой топот ног придавал ему силы. Он шел наугад, но вдруг наткнулся на ограду из колючей проволоки. Обезумевший от ужаса капитан не заметил предостерегающих надписей. Железный шип впился ему в щеку. Саммерс взвыл от боли. В ответ послышались крики и брань преследователей. Бедняга перелез через ограду, порвал мундир и сильно поранился. За колючей проволокой начиналось минное поле.
Разъяренный парень, тоже не замечая предостережений, сиганул через ограду и вытащил из кармана нож. Он был уверен, что скоро настигнет жертву.
— Вернись! Здесь же минное поле! — закричал ему вслед приятель, но мальчишка так увлекся погоней, что ничего вокруг не замечал. Еще миг — и он настигнет Саммерса. Капитан рухнул на колени, заслонился рукой и стал что-то бессвязно лепетать, умоляя о пощаде.
Юнец осклабился. Не беда, что этот извращенец узнал его. «Мне терять нечего, — думал парень. — Прикончить гада, к дело с концом. По его вине меня отправят неведомо куда, а то и ухлопают на этой дурацкой войне. Никому и в голову не придет, кто пришил эту мразь. Всем известно, что за птица этот Саммерс. Врагов у него хоть пруд пруди».
Держа нож на виду, мальчишка упивался минутной властью, видя застывший ужас в глазах жертвы. Омерзительно скалясь, он приближался к капитану.
Парень подорвался на мине. Его тело взлетело в воздух, словно лист, подхваченный ветром. Взрывной волной капитана отбросило в сторону. Он попытался подняться, но правая рука не слушалась. Опустив глаза, Саммерс машинально заметил, что ему оторвало кисть руки.
Некоторое время спустя капитана обнаружили. Он сидел на минном поле, держась за окровавленный обрубок, недоумевая, куда подевалась оторванная кисть.
В лагере прекрасно понимали, что произошло той ночью, но дело замяли. Однако происшествие вызвало переполох, и Ходжиз, как и все остальные, с наслаждением смаковал подробности. Саммерса, разумеется, демобилизовали. Какая польза на войне от однорукого капитана? Самого Ходжиза, к его огорчению, через несколько месяцев отправили на фронт, где, поглощенный борьбой за выживание, он забыл об истории с минным полем. Но, увидев нового помощника директора, он все вспомнил. Конечно, Саммерс не узнал бывшего капрала, самого же капитана трудно было с кем-то спутать. Худое, изрытое оспой лицо и покалеченная рука выделяли его из толпы. Ходжиз собирался обо всем рассказать директору, считая, что типу вроде Саммерса не место возле мальчишек, но, сообразив, что из этой давно забытой истории можно извлечь немало пользы, решил молчать. Что ж, он оказался прав. Настал час раскрыть карты. Время от времени бывший капрал намекал, что ему многое известно о прошлом Саммерса. Ничего определенного, только случайные замечания об армии, о войне, о творившихся тогда мерзостях. По деликатности эти намеки были похожи на удар в солнечное сплетение, но капитан делал вид, что в упор не замечает Ходжиза.