Этому Сафара обучал и Аспер.
Затем Фари смешал кровь в снадобье. Снадобье, над которым пришлось немало потрудиться. А затем они выпили его, передавая кубок из рук в руки.
«Бедный Ирадж, — подумал Сафар. — Наверняка он и понятия не имел, что теперь навеки связан с ними этим снадобьем».
Затем Фари должен был сотворить заклинание. Но какое?
А! Какое же еще, как не это!
Сила четырех!
И это он тоже узнал у Аспера.
Сафар окликнул Гундара, который тут же вскочил на плечо.
Маленький Фаворит забормотал заклинание, вертя головой во все стороны. И вот он ткнул пальцем на восток.
— Вон там, хозяин! — воскликнул он.
Прежде всего Сафар увидел блеск Демонской луны над дворцом. Затем показался некий образ, принимающий все более определенные черты волчьей головы. С клыками, длинными, как у демона. Злобные глаза его двигались.
И вот волк увидел его. И взвыла тварь злобно и радостно, устремляясь вперед и увеличиваясь в размерах.
Но Сафар боялся не головы. Вслед за нею пустынным смерчем мчалось убийственное заклинание. И столь мощное, что Сафар не мог остановить его.
Сафар кончиком кинжала, заблестевшего в свете луны кроваво-красным, указал на голову.
Отыскав центр головы, он взмахнул кинжалом. Разрез для Луки. Два разреза для Калазариса. Три — для Фари. И четырежды — для Ираджа.
Затем вновь нацелил кончик в центр. Прямо между сверкающими глазами волка.
Он ощутил силу ненависти этих глаз. Ощутил первый порыв обжигающих магических ветров.
На кончике кинжала он сосредоточил все свое могущество, всю волю. И выкрикнул:
— ПРОТАРУС!
Раздался грохот небожественного грома, и голова волка разлетелась на куски. Послышался далекий вой. И в небесах стало пусто, а воздух успокоился.
Он огляделся и увидел, как солдаты бегут с холма. Лейрия подошла, ведя за собой лошадь, истекающую кровью от многочисленных ран.
— Их там еще больше, Сафар, — сказала она. — Посмотри с холма. Сотни солдат. Они собираются с духом. И вскоре вновь пойдут в атаку. Дело еще не закончено.
— Я не могу убить его, — сказал Сафар. — Я сделал ему больно, но убить не могу. Времени не было.
— Ирадж не даст тебе другой возможности, — сказала она.
— Ну так и мы ему не дадим, — сказал Сафар.
Он повернулся к Нерисе:
— Мы направимся к той деревне сразу же, как…
Нериса раскинулась на земле. Из ее груди торчала стрела. Кровь растекалась по тунике.
Рядом на корточках сидел плачущий Палимак и бормотал снова и снова:
— Заткнись! Заткнись! Заткнись! — Словно пытался заставить замолчать саму смерть. А может быть, и действительно пытался.
Сафар ничего не ощущал. Он был слишком потрясен, чтобы горевать, совершенно парализован, чтобы думать. Лишь в груди, где некогда жило сердце, ощущал он холодный камень.
Его потянули за рукав.
— Мы должны идти, Сафар, — сказала Лейрия. — Жаль, что она погибла, но мы ничего не можем поделать.
Голос ее зазвучал издалека, как у чайки, кричащей над просторами моря.
Затем он прозвучал ближе:
— Сафар! Они будут здесь с минуты на минуту!
Лейрия бросилась к телу Нерисы. Мягко подхватив Палимака, она принялась утешать его, но получалось у нее неуклюже, как у солдата.
Она поднесла ребенка к Сафару и ткнула ему в руки. Сафар никак не отреагировал, и ей пришлось по очереди каждую его руку прижать к малышу, заставляя обнять его.
— Они и ребенка убьют, Сафар, — сказала она. — Ребенка Нерисы!
Сафар вышел из оцепенения и крепко прижал к себе Палимака.
— Не позволю, — сказал он. — А этого сына шлюхи я убью, клянусь, убью!
— Убийство подождет, — сказала Лейрия. — Сначала нам надо скрыться.
Так они и сделали. Лейрия ехала впереди, а Сафар вез малыша. Но как им удалось скрыться, он бы не смог сказать. Он помнил лишь, как позади и с флангов что-то кричали солдаты. Слышал, как хлопали двери и закрывались ставни, когда они мчались по улицам города. Помнил вопли и кровь у ворот. Со свистом промелькнул пригород. И как они запутывали следы, пересекая ручьи и прячась в лесах.
Наконец они добрались до той деревни, где планировали встретиться Сафар и Нериса.
Только там Сафар ожил. Сердце по-прежнему оставалось каменным, но он ощущал, как внутри что-то согревается.
Оживляла и согревала его ненависть, желание отомстить.
Палимака с Лейрией он отослал. Возможно, она и спорила, но он не помнил. Он лишь смутно припоминал, что она должна была вернуться к какому-то числу. Но вот к какому, он сразу же забыл, как только она уехала.
По деревне протекал широкий ручей. Сафар осмотрел берега и отыскал залежи глины. Чистой белой глины.
Он собрал все необходимое и взобрался на холм, что возвышался над деревней. С холма открывался вид на Занзер, на дворец, где король Протарус, сидя на троне, правил этим краем.
Сафар разложил перед собой все свои вещи. Затем собрал дров и развел небольшой костер. Когда костер прогорел, Сафар разделся до набедренной повязки и обмазал тело золой.
Отрезав первый кусок глины серебряным кинжалом, он принялся лепить модель дворца Ираджа.
И теперь, днем и ночью, ночью и днем, он сидел за работой, оплакивая Нерису и размышляя о мести.
Эпилог
Расплата
Заклинание было готово.
И вся ненависть Сафара исчезла, перейдя в макет великого дворца.
Он припомнил каждый кусочек пережитой горечи и все их вложил в созданное чудовище. Частью поместив в позолоченных башенках, частью — в округлых куполах. На каждом парапете изобразил он лик какого-нибудь зла. Злобы, предательства, убийства и похоти. Лепил и лепил, пока весь дворец не покрылся ликами ненависти.
А в недрах дворца, глубоко внутри, где жили лишь крики истязаемых да лязганье цепей, которыми несчастные были прикованы к своей муке, он поместил самую страшную ненависть. И все это было сделано ради Нерисы.
Удовлетворенный, он оглядел макет. Оторвав от него взгляд, он увидел перед собой мерцающий под Демонской луной настоящий Занзер и великий дворец, где Ирадж Протарус восседал на своем золоченом троне. Интересно, о чем думает Ирадж и что он видит перед собой, когда отрывается от лицезрения многолюдного своего двора? Кто у него теперь в друзьях? И кто его враги? Ирадж мог бы бросить к воротам этих загадок самую большую армию, но так и не одолел бы этих вопросов. Разрешить их не смогли бы ни люди в доспехах, ни рогатые демоны.
Сафар припомнил головоломку из книги Аспера:
«Два короля правят в краю Хадин,
Один — проклят, другой — ненавистен.
Один видит то, что можно увидеть глазами,
Другой мечтает обо всем, что можно представить.
Один слеп, другой блуждает во мраке.
Который же прав из них, кто скажет?
Известно лишь, что стучался Аспер в замок,
Да заперты ворота, спят боги».
Сафар бросил прощальный взгляд на мерцающий город и прекрасный дворец, о котором мечтал тот, другой человек. И отвернулся Сафар.
До конца сотворения заклинания оставался лишь один штрих. Он обложил модель по кругу сухими ветками, пропитанными креозотом. Они издавали маслянистый запах, не очень приятный, но и не очень противный. Он все посыпал порошком, образуя концентрические круги красного, зеленого, желтого и черного цветов. Из порошка всех цветов он просыпал широкую тропинку перед воротами. И к этой тропинке приложил серебряный кинжал, добиваясь четкого и глубокого отпечатка. Затем он прижал рядом амулет со скакуном, так, чтобы отпечаток вставал на дыбы над отпечатком лезвия.
Покончив с этим, он очистил кинжал и амулет, чтобы на них не осталось и крошки порошка. Затем осторожно убрал предметы в седельную сумку.
На гребне холма, из-под большого валуна, пробивался родничок, создавая небольшую лужицу. Сафар обмылся в ней, пока вода не стала черной.
Затем он вышел из воды, блестя на солнце мокрой кожей и оставляя за собою темную лужицу своей скорби.
Потом он тщательно оделся в чистую тунику, бриджи и широким кожаным поясом опоясал талию. Надев сапоги, он нацепил шпоры и огляделся, обдумывая, что же дальше предстоит сделать.
Но все уже было сделано.
Поэтому он сел на камень и принялся ждать, хоть и сам не зная точно, чего же он ждет.
Он думал о Кирании. Пред ним предстал обновленный образ горы Невесты с ее свитой, и пахнуло весенним запахом обещания новизны и свежести. Он увидел широкие оттаявшие поля долины, покрытые свежими зелеными побегами, прорывающимися через остатки снегов. Увидел он просыпающиеся после зимней спячки сады, набухающие почки, где вскоре появятся вишни, персики и яблоки. Увидел он заспанных мальчуганов, гонящих коз на пастбище, хихикающих деревенских девушек, поддразнивающих ребят, увидел ворчащих старушек, отбивающих на камнях набившуюся за зиму в одежду копоть. На озеро возвращались птицы, заполняя воздух песнями ухаживаний и вызовов. Он увидел, как над покрытыми серыми сланцевыми пластинами крышами поднимаются дымки очагов, и ощутил запахи жареной баранины, нашпигованной чесноком, и свежеиспеченного хлеба, и подрумяненного на огне сыра с хрустящей корочкой. Он увидел, как за столом сидят отец, мать и сестры, которые хихикают и перешептываются, и все вместе поедают сваренную матерью овсянку, набираясь сил перед новым днем. Он услышал, как, прося подоить ее, блеет Найя и как мать кричит:
— Вставай, Сафар, ленивый мальчишка!
Сафар вскинул голову. До него донесся звук приближающихся лошадиных подков, и он улыбнулся, увидев, как на тропинке показалась Лейрия, верхом, ведущая за собой еще одну лошадь. К бедру она прижимала саблю, а за спиной у нее болтался Палимак, что-то гугукающий приветственно этому миру из корзиночки, обложенной одеялами.
Лейрия озабоченно хмурилась, но, когда она увидела его улыбку, тревога исчезла с ее лица, и она улыбнулась в ответ, и теплая надежда распустилась в ее темных глазах, подобно бутонам полей Кирании.
Она подъехала к нему, улыбаясь все шире, готовая с радостью принять любое его предложение.
И тут она увидела модель дворца, окруженного сухими ветками и осыпанного порошком, и жемчужнозубая улыбка исчезла.
— Ты готов? — спросила она дрогнувшим голосом.
Сафар ответил вопросом на вопрос:
— Какой сегодня день?
— Как, тот самый, когда я и обещала вернуться. День празднества, на котором Ирадж объявляет о наступлении эры великого благословения. — Она указала вниз, на подножие холма. — Все крестьяне только об этом и говорят.
Сафар кивнул, вспомнив последнее данное им наставление Лейрии. Именно в этот день она и обещала вернуться.
— Значит, готов, — сказал он.
— Вот и хорошо, — сказала Лейрия, — иначе мне пришлось бы стукнуть тебя по голове, связать и увезти отсюда.
Сафар понял, что она не шутит.
— Он еще охотится за мной?
— Весь Эсмир охотится за тобой, — сказала она. — Солдаты рыщут по всем селениям, мечтая о толстом кошельке, обещанном за твою голову.
Сафар рассмеялся.
— А я-то все время был тут, — сказал он. — В каких-нибудь двадцати милях от его ворот.
— Не изображай из себя такого уж умника, — ответила Лейрия. — По пути сюда я видела патруль, направляющийся в эту деревню. Часть пути я даже проделала вместе с ними. Сержант рассказал мне, что ходят слухи о каком-то безумном жреце, поселившемся на этом холме, и что это не кто иной, как переодетый Сафар Тимур.
Она пожала плечами и вновь улыбнулась.
— К счастью, он не слишком доверял этим слухам и, перед тем как заехать сюда, отправился обследовать еще несколько мест.
Сафар посмотрел на нее, отыскивая ответ на незаданный вопрос.
— Ты уверена, что тебе нужно именно это? — спросил он. — Ты можешь уехать прямо сейчас. Отдай мне ребенка и отправляйся на поиски более лучшей жизни.
— Заткнись! — воскликнул Палимак. Он смотрел прямо на Сафара. Карие глаза превратились в желтые от радости, что он увидел его. — Заткнись, заткнись, за-аткнис-сь!
И Сафар услыхал, как из корзиночки с одеялами донесся голос Гундара:
— Сам заткнись! Как же мне надоело это «заткнись». Все время только и слышу: заткнись, заткнись, за-аткнис-сь!
Лейрия расхохоталась, так что лошадь ее прянула в сторону от громкого звука.
— Вот тебе и ответ, Сафар Тимур! — воскликнула она.
И тогда он опрокинул кувшин с маслом на модель дворца. И поджег ветки, и раздул огонек, пока пламя, ожив, не заревело.
А потом он вскочил в седло, и они поехали прочь.
Когда они промчались мимо перепуганных крестьян, с холма донесся грохот. Мгновение спустя раздался второй громовой звук — издалека, но громче, гораздо громче, так громко, словно сами боги пробудились.
И тут вся северная сторона неба озарилась пеленой пламени, столь яростного, что на его фоне исчезла и Демонская луна.
Но они не оглянулись. И не остановились подождать, пока расчистится небо, пока не покажется то оплавленное место, где некогда стоял великий дворец Занзера. Где появлялись и исчезали короли со времен незапамятных.
И где последний король — король королей — Ирадж Протарус, владыка всего Эсмира, превзошедший величием самого Завоевателя Алиссарьяна, дождался назначенного судьбою часа и ушел своим путем.
До родного дома оставалась тысяча миль или более. Но манящий образ его вставал из дымки прямо перед глазами Сафара.
Он вел свой маленький отряд решительно и стремительно. Через пустыни, поля и широкие каменистые равнины, раскинувшиеся до тех самых гор, где он родился.
Он вел их в Киранию. В далекую Киранию, где по заснеженным перевалам караваны уходят к ясным горизонтам.
Он вел их туда, откуда больше никогда не уйдет.
Туда, где заканчивается эта история.