Но стучать все-таки перестал и, зайдя сбоку, приказал:
– Ладно, сбрасывай, только осторожно!
Вотша отвязал веревку, которой актерский багаж крепился на крыше фургона, и, снова свесившись вниз, принялся аккуратно передавать в подставленные руки Эриха нетяжелые корзины. Когда все корзинки оказались на земле, дверь фургона распахнулась, и на верхней ступеньке короткой лесенки появилась женщина.
Ее молодость давно миновала, однако и старухой назвать ее было нельзя, тем более что одета она была аккуратно, даже с некоторым шиком. Ее чуть полноватую фигуру облегало бледно-зеленое шелковое платье с короткими рукавами, на ногах красовались белые чулки и зеленые туфли на невысоких каблуках. Лицо ее было слегка помято после сна, волосы растрепаны, а губы недовольно надуты. Оглядев двор чуть выпуклыми светло-голубыми глазами, она проговорила хрипловатым со сна голосом:
– Ну?! И кто здесь колотился в дверь?! Кому приспичило получить по шее?!
Тут ее взгляд натолкнулся на рыжую шевелюру Эриха, принимавшего первый из привязанных на крыше чемоданов, и она покачала головой:
– Я так и думала, что в дверь ломится этот рыжий оболтус!..
Эрих, опустив чемодан на землю, бросил косой взгляд на женщину и обиженно пробормотал:
– А ты не могла подумать, что это был оболтус-блондин?!
– Нет! Не могла! – отрезала женщина. – Бамбарей воспитан так, что не позволит себе ломиться к совершенно измотанным женщинам.
И словно в ответ на эту ее отповедь с крыши фургона донесся голос Вотши:
– С добрым утром, тетушка Мармела. Вам удалось хоть немного отдохнуть?!
– С добрым утром, Бамбареюшка… – Мармела спустилась по лестнице на землю и повернулась лицом к фургону. Тон ее стал гораздо ласковее, и даже хрипота исчезла из голоса. – Мы отдохнули, но именно что немного.
Последовал новый рассерженный взгляд в сторону Эриха, а затем Мармела снова посмотрела на свесившегося с крыши фургона Вотшу и спросила:
– А где этот бездельник, Прок?
– Где-где… – проворчал себе под нос Эрих. – На… Волчьей звезде!..
Мармела уже открыла рот, чтобы сказать рыжему ворчуну, что именно он собой представляет, но Вотша ее перебил:
– Дядюшка Прок отправился к хозяину постоялого двора договариваться о ночлеге и помещении для представлений.
– Без меня?! – Тетушка Мармела аж подпрыгнула на месте. – Да о чем он может без меня договориться?! Он же просто отдаст последние деньги, а взамен получит дохлую крысу!..
– И тетка Мармела сварит из нее похлебку… – снова проворчал себе под нос рыжий.
Однако на этот раз актриса не обратила на выпад рыжего никакого внимания. Она бросилась назад в фургон и спустя пару минут выскочила оттуда уже причесанной и подкрашенной. Снова оглядев двор уже окончательно проснувшимся, острым взглядом, Мармела скомандовала:
– Продолжайте разгрузку и не смейте будить девочек! – После чего быстрой, но донельзя элегантной походкой отправилась к заднему крыльцу постоялого двора.
Эрих, глядя ей вслед, упер кулаки в бока и, вихляя бедрами в такт шагу Мармелы, неожиданно писклявым голосом пропел:
– Вот сейчас мы обменяем дохлую крысу на старую тряпку!
После этого «театрального» представления Эрих смачно плюнул на землю и поднял руки, чтобы принять очередной чемодан.
Пять минут спустя все вещи труппы оказались на земле, а вслед за ними с крыши фургона спустился и Вотша.
Эрих уселся на крышку сундука и, с ухмылкой взглянув на Вотшу, проговорил своим обычным голосом:
– Быстро мы, Бамбарей, управились. Вот только как бы нам не пришлось таскать все эти сундуки-корзины обратно на крышу.
– Почему? – удивленно переспросил Вотша.
– А вот сейчас выбегут дядюшка Прок с тетушкой Мармелой от хозяина и оповестят, что он мошенник и договориться с ним не удалось.
На веснушчатую физиономию парня выползла довольная ухмылка – должно быть, после его слов вид у Вотши стал довольно глупым.
– Кто у нас мошенник? – донесся сонный женский голос из-за приоткрытой двери фургона. – С кем договориться не удалось?
Оба паренька, как по команде, уставились на фургон. Дверь фургона чуть скрипнула, и наружу высунулась женская головка, наряженная в шелковый, отделанный кружевами чепчик.
– И вообще, почему мы стоим? – проговорила выглянувшая женщина и, разлепив глаза, оглядела двор. – Мы что, уже приехали?
– Приехали, Вероза, приехали… – ответил Эрих, возвращаясь к привычному для него ворчливому тону. – Сейчас Прок и Мармела вернутся от хозяина постоялого двора, и вы с Элио сможете перейти в комнату. Вы продолжите спать, а мы с Бамбареем продолжим разгружать вещи!
Тут Вероза увидела на земле сундук в окружении чемоданов и корзин, широко распахнула свои чудные голубые глаза и обрадованно воскликнула:
– О, мальчики, какие вы молодцы – уже все сняли!.. Теперь вам осталось только перетаскать вещи в комнаты! – И тут же деловито прибавила: – Вы не забудете – большой желтый чемодан и вот эти две корзины поставьте ко мне в комнату.
– Конечно, Вероза, – пробурчал Эрих. – Только сначала я отнесу в комнату тебя.
– Не надо, – совершенно серьезно, даже чуть свысока отозвалась женщина. – Я вполне могу дойти сама, ты же постарайся не уронить мои корзины в грязь, как это было в той деревушке, где мы провели последнюю ночь.
– Я не ронял твои корзины в грязь, – не согласился Эрих, впрочем, без всякого азарта. – Я просто упал в темноте, споткнувшись о камень, и не моя вина, что корзины оказались в луже.
– Сейчас светло, и луж во дворе нет, – царственным движением вскинув подбородок, проговорила Вероза, – так что я на тебя надеюсь.
Затем, взглянув на Вотшу, молчаливо дожидавшегося окончания их с Эриком препирательств, она совершенно другим тоном попросила:
– Бамбарей, дружочек, ты не поможешь мне умыться… Вот только воды в фургоне совершенно не осталось.
– Конечно, Вероза, – тотчас же откликнулся паренек, – но ты должна дать мне кувшин.
Вероза мило улыбнулась и, бросив: «Сейчас», – скрылась за дверью фургона.
Через несколько секунд она появилась снова и протянула Вотше большой кувшин из желтого металла с причудливым чеканным узором.
Вотша взял посудину и побежал к колодцу, видневшемуся в дальнем углу двора, у забора, отделявшего двор с хозяйственными постройками от большого и довольно запущенного сада. Вероза снова скрылась в фургоне, но через минуту вышла, неся на руках девочку лет шести. Девчушка, явно только что из постели, плохо выспавшаяся, хныкала, а женщина негромко уговаривала ее:
– Посыпайся, Элио, просыпайся… Посмотри, куда мы приехали, посмотри, какой здесь чудесный сад, вот там ты будешь по утрам гулять со своим Бамбареем…
Услышав это имя, девочка сразу же прекратила хныкать, открыла глаза и спросила:
– А где Бамбарей?
– Вон твой Бамбарей. – Вероза развернулась так, чтобы девчушке было видно возвращающегося с водой паренька. – Сейчас мы с тобой умоемся и будем готовить завтрак.
В этот момент на заднем крыльце постоялого двора появился дядюшка Прок, а следом за ним и тетушка Мармела. Их сопровождал огромного роста изверг в сильно поношенной одежде и грубых башмаках на босу ногу.
– Тебе хозяин приказал показать нам новую конюшню, вот и показывай! – разнесся по двору глубокий бас дядюшки Прока. – А то ведь мы можем и назад вернуться, сообщить хозяину постоялого двора, почтенному Морлу, о том, как его изверг выполняет полученные поручения.
– Да, пойдем, пойдем… – отвечал изверг не менее низким басом, чем у актера, только чуть надтреснутым. – Покажу я вам эту конюшню!.. Только все равно не сгодится она вам.
Изверг-слуга одним прыжком соскочил с крыльца на землю и широким шагом направился к довольно длинному и низкому бревенчатому строению с маленькими окошками по всей стене, прилепившемуся к забору на противоположном конце двора.
– А это уж, милейший, нам решать! – пророкотал дядюшка Прок в спину слуге, быстро пересчитал ногами ступеньки крыльца и поспешил следом за верзилой.
Тетушка Мармела несколько секунд смотрела вслед удалявшимся мужчинам, затем тоже сбежала с крыльца, но направилась к фургону.
Вотша вернулся с водой, погладил девчушку по голове и с улыбкой проговорил:
– С добрым утром, княжна.
Девчушка кивнула в ответ и улыбнулась.
– Будем умываться? – спросил Вотша.
– Не будем умываться, – раздался в ответ ему голос тетушки Мармелы. – Мы отправимся в комнаты, которые снял Прок, и там приведем себя в порядок. Кстати, завтрак будет подан через полчаса, так что вам, ребятки, надо успеть за это время перетаскать в комнаты наши вещи. Фургон, волов и лошадь можете поставить вон в тот сарай за домом!
Отдав эти распоряжения, Мармела сделала знак Верозе, чтобы та следовала за ней, и направилась в сторону заднего крыльца.
Эрих и Вотша переглянулись. Вотша снова улыбнулся, а Эрих недовольно пробурчал:
– Полчаса… Придется все делать бегом или… остаться без завтрака.
– Бамбарей, я оставлю тебе пирожок! – крикнула Элио, уносимая Верозой в дом.
Махнув рукой, Эрих повернулся к Вотше:
– Постой тут с вещами, я устрою волов с фургоном и лошадь, а затем займемся вещами.
Вотша в ответ молча кивнул и уселся на сундук. Эрих взял поводья лошади, положил руку на парное ярмо волов и неторопливо пошагал в сторону, указанную Мармелой. И лошадь, и волы, как привязанные, двинулись следом за рыжим парнем, а Вотша в который раз удивился, насколько животные послушны этому доброму ворчуну.
Мармела с Верозой и Элио скрылись в доме, фургон свернул за угол здания, и двор опустел. Вотша поднял лицо к поднявшемуся над крышами домов солнцу и прикрыл глаза, отдаваясь минутному покою. И в тот же момент позади него раздался ломкий юношеский голос:
– Тебя как звать-то?
Вотша быстро обернулся. Шагах в четырех от него стоял парнишка его лет, а может быть, намного помоложе. Растрепанные волосы неопределенного, какого-то пыльного цвета обрамляли его худое бледное лицо с тонкими бескровными губами, длинным, чуть горбатым носом и внимательными темными глазами, прятавшими в своей глубине едва заметную насмешку. Единственной яркой краской на этом лице была щедрая россыпь конопушек, осевшая на щеках под глазами и казавшаяся совершенно неуместной, какой-то искусственной в соседстве с темными глазами. Одет паренек был очень бедно, если не сказать – нищенски, истрепанные до лохмотьев штаны были подвязаны куском тонкой конопляной веревки, а на худые плечи была накинута толстая блуза, давно потерявшая свой изначальный цвет, так же как рукава и пуговицы. Однако, несмотря на свою незамысловатую одежку и болезненную худобу, парень держался свободно, даже развязно.
Не дождавшись ответа, он хлопнул по лохмотьям штанины тонким гибким прутиком, зажатым в левой руке, и усмехнулся:
– Да ты, похоже, дикарь с востока, культурную речь не понимаешь. – И, скорчив рожу, переспросил неожиданно низким, хрипловатым голосом: – Твоя не понимай, чо моя тебе говорить?!
– Моя понимай, чо твоя мене говорить… – чуть улыбнувшись, ответил Вотша и в этот момент заметил краем глаза, что на ручке одной из корзин Верозы сомкнулись тонкие грязные пальцы. Вотша крутанулся на месте и ногой ударил по руке, ухватившей корзину. Раздался короткий хруст и дикий визг маленького воришки, действовавшего, похоже, на пару с оборванцем. Конопатый, отвлекавший Вотшу разговором, метнулся вперед, замахиваясь своим прутом, но извержонок быстро присел, уклоняясь от метившей по его глазам гибкой хворостины, и снова крутанулся на месте. Конопатый оборванец, сбитый подсечкой, ткнулся носом в пыль, попытался быстро откатиться, но не успел – на его шею опустилась нога, обутая в крепкий башмак, и сверху донесся спокойный голос Вотши:
– Не дергайся – шею сломаю. – И далее с издевкой: – Твоя понимай, чо моя тебе говорить?!
Однако даже оказавшись в совершенно, казалось бы, безвыходном положении, оборванец не потерял самоуверенности. Не пытаясь вывернуться, он тем не менее с прежней развязностью пробурчал, отплевывая попавшую в рот пыль:
– Не дави!.. Шея – мое слабое место!
Вотша чуть скосил глаза, второй мальчишка притих и, сидя на земле рядом с корзиной Верозы, качался из стороны в сторону, баюкая поврежденную руку. Бежать, как ни странно, он не пытался.
– Ну, и долго ты собираешься на мне топтаться?! – поинтересовался оборванец и чуть пошевелил головой, словно бы проверяя, не ослабил ли его противник нажим. Вотша неожиданно убрал ногу и отступил на шаг, держа обоих воришек в поле зрения.
Конопатый оборванец сел, потер шею и чуть сморщил нос, затем взглянул снизу вверх на Вотшу и неожиданно улыбнулся:
– А шустрый ты парень. И где тебя так драться научили?!
«Если б ты знал, где меня учили драться, никогда бы со мной не связался», – с неожиданной тоской подумал Вотша, а вслух все тем же спокойным тоном проговорил:
– Чтобы с вами справиться, большой науки не надо.
Улыбка сползла с физиономии конопатого, и он, не сводя темных прищурившихся глаз с Вотши, проговорил, цедя слова через губу:
– Слышь, Цедра, нас оскорбляют.
Маленький чумазый воришка, которому было не больше пяти-шести лет, поднял на Вотшу небесно-голубые глаза и тоненьким, писклявым голоском пожаловался:
– Ты мне руку сломал…
– Больше не будешь тянуть свои лапы куда не надо, – не глядя на малыша, ответил Вотша.
– Все, Цедра, – снова подал ленивый голос конопатый, – теперь воровать не сможешь, а за так тебя кормить никто не станет… Сдохнешь… Как пить дать, сдохнешь!
Цедра опустил взгляд на свою руку и снова принялся раскачиваться из стороны в сторону.
– Ну, почему сдохнет? – в голосе Вотши просквозило едва заметное презрение. – Пойдет по подворьям стай, где-нибудь да накормят увечного.
Цедра снова вскинул глаза, в которых быстро наворачивались слезы:
– Ну, ты и в самом деле дикарь. – В тоненьком голоске чумазого воришки вдруг зазвенела нескрываемая ненависть. – Сломал человеку руку и ни капли жалости! А мне теперь с голоду подыхать?!!
Вотша широко ухмыльнулся:
– Ну, во-первых, не человеку, а вонючему извержонку…
– А сам-то кто?! Сам-то кто?! – привскочил на месте Цедра, однако Вотша продолжал, не отвечая на его восклицание:
– Во вторых, вонючему извержонку, потянувшему руку к чужой вещи, то есть извержонку-вору. А ворам, пойманным на месте преступления, согласно кодексу вольного города Ласта, отрубают кисть вороватой руки и ставят клеймо на правую щеку. – Тут он внимательно посмотрел на притихшего Цедру и задумчиво протянул: – А может быть, мне сдать тебя моему знакомому Ворду из стаи южных росомах?.. Ему и поимка вора зачтется…
Личико мальчишки мгновенно покрылось мертвенной бледностью, но конопатый немедленно выпалил:
– У тебя нет послухов, а без послухов сам в яму загремишь за облыжный оговор!
И снова Вотша продолжил говорить, не обращая внимания на выкрик конопатого:
– Но самое главное, неужели ты думаешь, что я не могу отличить хруст ломающейся кости от треска дощечки, которую ты подложил в рукав своих лохмотьев?!
Тут он наконец-то улыбнулся, а оба вора уставились на него широко раскрытыми глазами. Несколько секунд длилось молчание, а затем конопатый выдохнул:
– Ну… зараза!!! И откуда ты такой… ученый в Ласте взялся?! Тебе б при каком-нибудь вожаке книжником служить!!!
Улыбка увяла на лице Вотши, плечи поникли, и он каким-то бесцветным голосом проговорил:
– А теперь давайте дуйте отсюда, а то сейчас Эрих вернется, он на вас и послухов найдет, и руки-ноги повыдергивает… вместе с дощечками вашими.
Конопатый вскочил на ноги и кивнул малышу:
– Пошли, Цедра, мы и впрямь что-то засиделись.
Малыш быстро поднялся с земли и, поминутно оглядываясь, двинулся следом за своим старшим товарищем, направившимся к воротам.
Вотша смотрел им вслед, и в груди у него росла глухая тоска! Он ведь и в самом деле мог сейчас быть в свите вожака стаи восточных волков. Мог бы быть!!!