Медиум - Николай Буянов 18 стр.


– А как насчет ваших действий? – хищно улыбнулся Туровский. – Вы отправили девочку к незнакомому человеку…

– Не лезьте в мою жизнь.

– Я не лезу. Меня интересует совсем другое. Света, выйдя от вас, прошла мимо пустого холла… Наш оперативник в этот момент был в номере у убитых, относил им завтрак. Это было ровно в 9.30. Получается, Света находилась у вас целых пятнадцать минут. А Даша утверждает, что она ушла сразу… Так кто из вас врет? Вы или Козаков?

Запал её кончился. Она безвольно опустила руки и отвернулась к стене.

– Вы пугаете меня.

– А вы заставляете меня предположить, что вы действовали в сговоре с Козаковым. Хотя я и уверен, что это не так. Он просто использовал вас для создания себе алиби.

Она вдруг заплакала – по-детски беспомощно, не вытирай слез.

– Это сон… Стасик – убийца… Не верю. Поймите, это так нереально!

– Смерть Светланы – это очень реально. Она слышала скрип двери за спиной… Когда Козаков ушел от вас?

– Быстро. Он как-то сразу смутился… Раньше за ним такого не водилось, он легко относится к разным условностям. Это и понятно, он одинок…

– От кого он узнал, где поселили женщин?

– От Даши.

Глава 14

ХРАМ

– Вот она.

– Где?

– Да вон, в бело-синей олимпийке. Спортсменка-комсомолка, бля. По лестнице спускается.

Тщедушный мальчик-портье опасливо взглянул на приятеля, бритоголового качка в фирменной кожаной куртке.

– Мишка…

– Ну?

– Если что, меня босс с потрохами сожрет. В прошлый раз, когда ты тут «гулял», он от ментов еле отмазался. И тебя отмазал, между прочим.

– Не ссы. За ней должок. Надо бы получить.

Мишка сплюнул сквозь золотые зубы.

– Мы её культурно хотели покатать на машине, так она, в натуре, начала целку корчить. А потом дядя этот встрял, каратист долбаный. Ну, я тебе рассказывал.

– Это тот дядя, который тебе пластырь на лоб приклеил? – хмыкнул портье, но тут же отскочил на шаг, увидев выражение на лице приятеля. – Шутка. Может, вам номер на двоих организовать? Сделаем в лучшем виде.

– Не, мы уж так, по-рабоче-крестьянски.

Алёнка Колесникова тем временем, помахивая сумочкой, подошла к большому зеркалу и критически взглянула на свое лицо.

Не красавица. Симпатичненькая – это да. Глаза папины. Нос и губы мамины. Вот если бы нос чуть потоньше, а губы – потолще… И лицо чтоб не такое круглое. Лицо-тарелка с глазами-сливами. Меньше жареной картошки надо кушать, подруга. Она поставила сумочку на стул, прижала ладонями щеки. Лицо стало овальным. Так гораздо лучше. И с прической надо что-то делать, а то торчат патлы в разные стороны (она с удивлением подумала: а Валерка на такую каракатицу смотрит с немым обожанием…). «Как-нибудь покрашусь в блондинку, как мама».

– Слушай, – зашептал портье на ухо Мишке. – А вдруг она опять с тем типом? Еще как выскочит!

– Не, я проверил. В баре наверху сидит её пацан. Не тот. Короче. Как мы с ней зайдем в сортир, повесь табличку, типа там ремонт. Понял?

– Ох, Мишка, доиграешься…

– Да не ссы, я сказал. Она ещё и довольна останется.

Алёнка подняла глаза и увидела качка в зеркале позади себя. Тот возвышался над ней, как Эльбрус, и золотозубо улыбался.

– Ну, привет.

– Привет, – отозвалась она.

– Признала?

– А как же. Ты тот дебил из «Мерседеса».

– Поговори еще. Должок отдавать собираешься?

– Разве я должна?

Он улыбнулся еше шире.

– Еще как. Ну что, сама пойдешь или на руках донести?

Она вздохнула.

– Куда идти-то?

Если Михаил и был слегка удивлен покладистостью девочки, то виду не подал, лишь мигнул портье: не забудь, мол, о своих обязанностях («Боров драный, свернет малолетке шею, это уже серьезно, не отмажешься ни за какие бабки…»).

Будто старые знакомые, они, чуть ли не обнявшись, толкнули дверь с буквой «М» (ниже от руки: «МММ. Нас знают все!») и скрылись за ней.

– Прямо тут? – спросила Алёнка, брезгливо дотрагиваясь до стены.

– Прямо тут, – радостно подтвердил Мишка. – Вообще-то нам предлагали отдельный нумер, но, знаешь ли…

– Знаю, знаю, ты извращенец.

– Поговори мне.

Его уже охватило возбуждение. Он припер её к стене огромной ладонью, другой одновременно расстегивая ширинку на брюках, и прохрипел прямо в лицо:

– Давай, девочка, трудись. Защитничка твоего рядом нет, так что…

«Это он о Валерке, что ли? – подумала она. – Защитничек… Сидит в баре, дует пиво и воображает себя ковбоем… Артур, – произнесла она про себя, и на душе стало светло и спокойно. Ее Артур. „Ты в порядке?“ – „Коленка…“. – „Ну, это пройдет. Ты ведь гимнастка“.

– Нет, я одна сегодня. Не повезло тебе.

– Это чегой-то? – удивился качок.

– Ну, он ведь тебя пожалел в прошлый раз. Приложил пару раз о капот и отпустил. Я этим вряд ли ограничусь.

Портье с истовым облегчением перекрестился, когда девочка, смущенно улыбаясь, выскользнула из-за двери. Без мокрухи обошлось, слава тебе, Господи.

Она мельком взглянула в зеркало, поправила прическу и, покачивая бедрами, пошла наверх. Вскоре она почти бегом вернулась, таща за руку недоумевающего спутника, и они скрылись за входной дверью. Мишка появляться и не думал. Из туалета доносился невнятный шум воды {«подмывается, гад чистоплотный»).

Пять минут портье терпел, потом, матерясь, вылез из-за конторки.

Мишкины брюки аккуратной горкой лежали в грязной раковине, и на них сверху из крана текла вода. Хозяин брюк сидел, провалившись голым задом в унитаз, так что голова торчала на уровне мясистых коленок. Руки за спиной были связаны брючным ремнем. Глаза горели бешеной злобой.

– Мишка, – в ужасе прошептал портье. – Бля буду, сюда никто не входил. Только ты с девкой. Кто же это тебя так? Твой этот… дядя – он что, ниндзя какой-нибудь? Он сквозь стены может проходить?

– Козел, – прохрипел Мишка. – Что стоишь, руки развяжи! Ну, поймаю суку…

– Да как он сюда вошел?

– Кто? – заорал он. – Кто вошел? Не было никого! Это она, девка эта… Ее кто-то готовил специально. Она же убийца! Ну, поймаю…

– Нет. – Портье чувствовал, что его тело сотрясала крупная дрожь. – Нет, ты уж лучше её не лови.

Валерка покорно добежал с Алёнкой до остановки, прыгнул в подошедший автобус и только тогда возмутился:

– Муха, что за скачки? Я у бармена даже сдачу не забрал.

Автобус наконец тронулся. Алёнка вдруг погрустнела и съежилась, будто ей стало холодно. Остро захотелось спрятаться куда-нибудь, стать маленькой, словно Дюймовочка из сказки.

Народу в салоне почти не было. Она забилась на заднее сиденье, к окошку, в узкое пространство, и пожалела, что сейчас не час пик. Она чувствовала бы себя защишеннее… Так, наверно, наши далекие предки ощущали себя на открытом пространстве, среди бескрайней древней степи: возникни опасность – и не скроешься, не заберешься на дерево, и нет рядом товарища, способного прикрыть спину…

– Так объяснишь дураку или нет?

– Напоролась на одних знакомых, – нехотя ответила она, глядя в окно. – Помнишь, я рассказывала тебе. Они меня пытались посадить в «Мерседес».

– Эх, – огорчился Валерка. – Жаль, меня рядом не было. Я бы им показал!

Она постаралась не фыркнуть.

«Я в тебе не ошибся».

Алёнка вздрогнула к посмотрела на спутника.

– Что ты сказал?

– Я? Я молчу.

«Ты почувствовала вкус. Таких людей, как ты, очень мало на Земле».

– Какой вкус?

Валерки рядом не было. Салон был абсолютно пуст и ярко освещен неоновыми лампами, будто операционная. За окнами чернела ночь – ни огонька: ни светящихся окон в домах, ни фонарей, ни разноцветных реклам.

«Вкус смерти».

– Я не понимаю!

Ее охватил страх. Автобус мчался сквозь тьму без остановок и без поворотов, по одной бесконечной прямой.

Неведомый голос был настойчив.

«Во время медитации ты видела Шар. Это дано далеко не каждому, Шар разговаривает только с теми, кого выбирает сам. Многие пытались наладить контакт… И пытаются до сих пор. Их манит могущество, они верят, что могут приобщиться к Учению, стать Избранными… Глупцы! Ты боишься?»

– Боюсь. Зачем ты меня пугаешь?

«Это цена, которую ты платишь. Человек, тонко чувствующий страх, ощущающий его вкус, излучает особый вид энергии, которая питает Шар – как углекислый газ питает растение. Взамен Шар дает могущество и силу. Ты помнишь, что произошло в кафе?»

Она попыталась сосредоточиться и с удивлением поняла, что ничего не помнит. В памяти образовался провал, черное пятно.

«Ты едешь с отцом в санаторий?» – «Нет, в спортивный лагерь. Мне недавно предложили, я согласилась». – «И не посоветовалась со мной!» – «А ты мог бы мне запретить?»

Это было последнее. Наверняка произошло что-то еще, в тот промежуток между этим диалогом с Валеркой и голосом в автобусе… Страх… Страх – перед чем?

«Ты не помнишь, – констатировал голос. – Ты забыла все, как человек, попавший в экстремальную ситуацию. Одних опутывает ужас, они теряют способность к сопротивлению. Другие обретают сверхспособности, время для них останавливается…»

Вот он – страх! Перед временем, которое вдруг изменило свою структуру и вычеркнуло из памяти целый кусок… «А вдруг я кого-то убила?! Или, наоборот, убили меня, и это все иллюзия, бред, пограничное состояние перед уходом…»

– Остановите! – завизжала Алёнка. – Я хочу выйти!

Она почти плакала. Голос же, наоборот, развеселился.

«Выходи. Автобус остановится, ты окажешься дома… И забудешь все, как страшный сон. Ну?»

И ей послышался смех.

«Нет. Когда Шар выбирает человека, он не ошибается. И в тебе он не ошибся. Ты вкусила того, чего другим не дано. Ты Избранная. Ты должна пройти этот путь. Ну так что, идем?».

ИДЕМ?

– Не-е-ет! – закричала Алёнка изо всех сил.

Валерка испуганно отшатнулся.

– Ты что?

– Ничего. Наверно, просто задремала. Сон был страшный.

Она и правда вся дрожала. Он вздохнул и решительно притянул её к себе.

– Все хорошо. Я с тобой. Никто тебя не тронет. Пусть попробуют…

– Правда? – доверчиво прошептала она, прижимаясь к нему, и Валерка почувствовал такой прилив нежности, что слезы выступили на глазах.

– Правда.

Приближался Ченгкор-Дуйчин, праздник Нового года. Пушистый снег спешил укрыть перевалы, спрятать под собой караванные тропы, надеясь, что это остановит людей в их стремлении к путешествиям. Но – люди упрямые существа. В такие дни количество торговых и иных караванов, шедших в столицу, увеличивалось многократно: не успевал снегопад занести следы от копыт и колеи от огромных деревянных колес, как другой купец уже гнал лошадей и горных яков по проторенной предшественником дороге.

Святые, чьи изваяния хранились в молельнях у торговых путей, могли быть довольны обильными подношениями: никакой путник, даже самый бедный, не пройдет в эти дни мимо. Каждый оставит у подножия статуи хоть лепешку, хоть кувшинчик с маслом или белую гирлянду из тонкой рисовой бумаги.

Когда-то, в незапамятные времена, недалеко от Ньянама, расположенного на границе Непала и Тибета, жил в горной пещере отшельник. Пещера носила название Кьянна-Гья-Пхуппа, то есть «Жилище в форме желудка». Отшельник медитировал, сидя на плоском камне, одетый, несмотря на мороз гималайского высокогорья, лишь в накидку из хлопковой ткани. Он давно уже не страдал от холода благодаря жизненному теплу, которое вырабатывается с помощью правильного дыхания и произнесения сложных мантр, и не нуждался в теплой одежде. И имя ему было Миларепа, что означало «Человек, носящий накидку из хлопка».

И вот, во второй зимний месяц года Мыши медитация Миларепы была прервана ужасным грохотом и завыванием. Он вышел из пещеры и увидел на гребне скалы великого мага Наро-Бончуна, проповедника Черной веры. Тот изрыгал проклятия в адрес Учения Будды, а потом, когда слова иссякли, вызвал Миларепу на поединок в горы. Тот согласился, хотя и без большой охоты. Ему не было нужды демонстрировать свое превосходство. У подножия Джомолунгмы Миларепа погрузился в медитацию. Увидев это, Наро-Бончун расхохотался и воспарил к вершине. Но разве могла победить Черная вера? Внезапно над вершиной пика появился сияющий трон, на котором потрясенный колдун увидел Миларепу в длинном белом одеянии. Трон был украшен гирляндами из неизвестного материала чистейшего белого цвета, что означало чистоту помыслов Великого Святого.

В ярости Наро-Бончун закричал и ударил себя по лицу, осознав бессилие Зла перед Добром, и ринулся вниз, в бездну… И образовалась в горе гигантская расщелина – след падения побежденного Черного мага.

И всегда, во все времена, белая гирлянда, символизирующая цепь отшельника, считается приносящей удачу…

В храме Пяти Хрустальных Колонн, расположенном в долине Лан-Тен, Таши-Галла и Чонг-по, сопровождаемые местным настоятелем, украсили гирляндами, сделанными собственноручно (а иначе те потеряют свою силу), шею и руки статуи Великого Святого Падмы Самбхавы. Древний мастер, более древний, чем этот храм, изобразил Самбхаву в бронзе, в традиционной для йогов позе со скрещенными ногами и поднятой к уху правой рукой, в знак того, что Самбхава поет гимн.

– Я видел, что возлюбленные братья прибыли сюда верхом на лошадях, – проговорил настоятель Пал-Джорже. – Значит, ваш путь весьма далек.

– Мы направляемся в Лхассу, – ответил Таши-Галла. – Посетить дворец императора и принять участие в празднествах.

Настоятель задумчиво посмотрел на собеседника. Казалось, он хотел что-то сказать, но не мог решиться. И тут Чонг вдруг ясно увидел, как стар был Пал-Джорже. Долгие годы суровых воздержаний иссушили его тело, похожее теперь на обтянутый кожей скелет. Белое одеяние, отделанное по воротнику скромной вы-шивкой, болталось на нем, как на палке. Большая бритая голова чудом держалась на тонкой шее и покачивалась при ходьбе из стороны в сторону.

– Боюсь, вы выбрали не совсем удачное время, братья.

– Что может быть удачнее, чем канун Нового года? – удивился Таши-Галла. – Все люди становятся добрее… К тому же мы получили приглашение самого Лангдармы.

Настоятель пожевал бескровными губами.

– В столице сейчас неспокойно. Вы ведете уединенную жизнь, а мне в Лхассе приходится бывать довольно часто… Правда, я не имел счастья видеться с императором. И нельзя сказать, что я очень жалею об этом. Чем выше взбираешься, тем больнее потом падать… М-да… Конечно, внешне перемены заметить трудно. Люди на улицах выглядят так же. Так же они прославляют своего правителя. Правитель по-прежнему является приверженцем Будды. И все же…

– Вас что-то беспокоит?

– Что беспокоит… Солдаты на улицах. Конные патрули. Участившиеся убийства монахов.

– На вас нападают разбойники? Пал-Джорже помолчал. Потом сделал знак своей костлявой рукой.

– Идемте, братья.

По холодным каменным плитам, которыми был выложен коридор, они прошли в другой зал храма, посвященный, как понял Чонг, Бодхисаттвам, которым проповедовал Майтрейя. Помещение венчалось высоким куполом, окрашенным в нежно-голубой цвет. У дверей, по бокам, в нишах, стояли традиционные флаги Чжал-Цены. Таши-Галла и Чонг церемонно поклонились у входа и вслед за настоятелем прошли в. глубь зала, к большому алтарю, расположенному перед фигурами святых.

И тут Чонг невольно вскрикнул.

Он увидел бы это и раньше, но широкие окна храма, построенного в китайском стиле, были закрыты тяжелыми ставнями, и свет лишь робко пытался доползти до алтаря с изображением Колеса Жизни. Резные фигуры были яростно искромсаны. У одной, той, что находилась дальше всех от алтаря, была отрублена голова… Чонг увидел голову в углу, перед единственным открытым окошком. Она лежала на грубом деревянном столе, и молодой монах с грустным лицом колдовал с тонкими резцами, кистями и мисочками с краской, пытаясь вернуть скульптуре жизнь.

Задние двери были выбиты, и Чонг увидел нескольких монахов, трудившихся в галерее над поруганными священными текстами, которые когда-то покоились на деревянных полках вдоль стен, теперь же валялись как попало на полу.

– Как это случилось? – дрогнувшим голосом спросил Таши-Галла.

Назад Дальше