— Есть конкретные предложения?
— Конечно! Из за всей этой ситуации с Ромлеей, начать, по пьяным глазам — провоцировать в тавернах нападать кельриков на гогочуших «изменщиков ромлеян», а после потасовки между ними — пробежать мимо дворца гарданцев, переодетыми как кельрики и бросая в его парк факелы, и грозясь на всю улицу сжечь «всех поганых древопочитателей!!!»
— Опасно. Стража начеку и…
— Да нет же! Никаких долгих акций что бы стражники не успели схватить — всё быстро и коротко: пьяные разговоры и провоцирование резни в кабаке, быстрая пробежка и заброс огня. Никаких шансов на поимку или долгое разбирательство — всё внезапно. Удары по слабым местам каждого из прибывших провинциалов!
— Годится! Я выделю деньги на это, но никаких чужих людей! Работайте своими привычными группами — пускай будет всего две акции, но запоминающиеся!
Шильд предложил пытаться стравливать и охрану наследников, как наиболее приближённых и воинственных из их слуг: постоянные потасовки телохранителей вице-королей вначале развлекут столичных горожан, потом надоедят и покажут всю никчемность прибывших провинциальных правителей.
После короткого обсуждения возможных провокаций, решили пока остановиться лишь на «пьяных бесчинствах фанатиков провинциалов» и пробежках мимо поместий наследников, пока что не связываясь с охраной внуков покойного императора.
— Теперь… — Дезидерий обвёл своих агентов испытующим взглядом. — Мне нужно от вас и ваших людей, что обитаются повсюду, следующее: самые грязные слухи, а лучше настоящие тайны, о первых министрах наследников. Повторюсь, не самих наследников — это мне сейчас не поможет никак, а именно о провинциальных первых министрах, как их главных советчиках и тех людях, на которых смотрят как на мою ближайшую смену. Спали их Светило в прах!
Внезапно поднялся всё тот же здоровила и пузан Шильд, что недавно был главным источником идей по поводу провокаций в столице, против людей принцев и их стравливаний на улицах полиса: «Ну… У нас с Марком есть кое-что на Тудджерри, первого министра и советника при уммландце Лиутпранде. По поводу его второй женитьбы, на многим думаю ещё памчятной авантюристке Лайме Аннилит, что именовала себя «дщерью Светлой Солнечной» и утверждала что питается лишь светом дневным, и не ест ничего, что жрут обыкновенные люди, а соответственно — и в нужники никакие она не ходит…»
Главный имперский министр тут же вспомнил эту историю, десятилетней давности, что он ранее в подробностях слышал по секрету и под большой тайной, от одного из министров покойного императора и в которой сам был, правда косвенно, немного замешан — в самом конце, когда женщина уже попала в лапы трибунала инквизиции и многие пали из за её откровений на допросах.
Дезидерий предложил Шильду продолжать. Был шанс вновь освежить воспоминания о тех знаменательных событиях и заодно узнать что новое, о своём, возможно самом опасном, из противников.
Шильд и Марк, словно какая цирковая пара, из за разности в габаритах, перебивая и дополняя друг друга, постоянно размахивая руками, словно хоботами, как дрессированные слон и комар — начали рассказ об известном им событии, случившемся в судьбе крупнейшего имперского банкира, Тудджерри.
В Уммланде, лет двенадцать назад, внезапно появилась молодая женщина что ходила от храма к храму и просила её принять. Однако когда она начинала сообщать о себе подробности — её тут же прогоняли прочь с руганью и даже пару раз инквизиторы готовили местечковые процессы против неё, но каждый раз что то им мешало отправить беглянку на костёр.
Лайма Аннилит, так звали эту женщину, всюду утверждала что она есть «дщерь Светила святого» и благодаря своему отцу — питается лишь светом сияния его, и даруемого всем людям тепла: что греет как человека — так и животного с растением, даже рыбу на мелкой воде…
Вскоре однако у женщины появились почитатели, как среди изгнанных жрецов отступников нарушителей, так и сельских проповедников и даже несколько в меру обеспеченных купцов, одного из полисных ремесленных центров Уммланда, стали регулярно давать ей деньги и одежду и предоставлять кров на ночь.
В день Солнцепочитания, один из пяти крупнейших праздников империи, Лайма, босая и в простом одеянии — вышла, во главе сначала небольшой, процессии, что через пару часов прохождения через весь город стала многотысячной: люди скандировали «С нами святая!» и «Дщерь Солнца предводительствует нами!» и обильно жертвовали всем храмам, мимо которых проходила голосящая и радующаяся толпа верующих.
Жрецы Уммланда, недовольные относительным безбожием, что процветало при дворе местного вице-короля Лиутпранда и подобным же падением нравов по всей этой центральной имперской провинции — тут же ухватились за подобную возможность и сами стали распространять информацию о святости Лаймы и её «родительстве» самого Светила.
Изгнавшие её ранее жрецы и магистраты городов были покараны, а Лайму, с огромными почестями — пригласили в столицу Уммланда город Помм.
Там женщина была приписана к храму «Солнечных поющих Птах», сугубо женской религиозной общине и стала чем то вроде витрины и достопримечательности, поглазеть на которую приходили толпами простецы и пообщаться с которой приезжали крупнейшие аристократы со всей империи.
Монастырь безмерно богател от жертвований богачей и посещений многотысячных толп, что мечтали лично узреть «дщерь Светила» и солнечная религия понемного возвращала свои позиции в вице королевстве Уммланд, как вдруг разразился скандал: один из общавшихся с Лаймой банкиров, не поверив в её описания того, как она за всю жизнь ничего не ела и соответственно — не имеет нужды ходить отправлять «надобности» в сортир, оставил с десяток своих наблюдателей вокруг Храма, где пребывала женщина и смог столковаться с кем то из жриц, что подсказали ему место, где можно застать Лайму вкушающую фрукты, прямо на свежем воздухе при храмовом саду.
Банкир, крайне религиозный человек, узнал от своих соглядатаев где и в какое время ходит лакомиться фруктами «светочистейшая Лайма» и проникнув в сад по сплетённой лестнице с «кошкой» — стал оскорблять застигнутую им обманщицу и требовать немедленной кары для неё.
Всё бы может так и случилось, но храм был сугубо женским, а «святая Лайма» стала не только приносить огромную прибыль непосредственно данному храму, но и позволяла вернуть хотя бы часть прежнего влияния на умы людей провинциальной местной жреческой иерархии, ибо с уммландских священников, все последние годы — откровенно потешались их коллеги из Ромлеи, и грозились сжечь на кострах, вместе с еретиками, кельрики.
Банкир был тут же обвинён в святотатстве и проникновении в «женские заповедные территории», и сам отправлен на костёр: как за неслыханное по дерзости вторжение в закрытую обитель, так и ложное обвинение в адрес святой Лаймы Аннилит.
Скандалом и влиянием, что после него лишь возросло, «дщери Солнца» — решили воспользоваться в торговом доме крупнейшего имперского банкира Тудджерри: его глава уже тогда был первым министром Уммланда и богатейшим негоциантом империи, теперь же, предложив свою кандидатуру на пост супруга «святой» — он мог невиданно увеличить собственный авторитет и по слухам, примирить местных уммландских религиозных иерархов с вице-королём Лиутпрандом, с которым у них давно были склоки и конфликты, вплоть до проклятий и отлучений от культа Солнца — отчего несколько раз дед вице-короля, император, издавал внезапные резкие «имперские эдикты»: как против внука, так и явно зарвавшихся жрецов Уммланда.
Своим браком на Лайме Аннилит, Тудджерри поднимал невероятно высоко собственный авторитет и мог влиять, хотя и довольно опосредованно, на имперские религиозные организации, которые до сего момента были в основном в подчинении Кельрики, с её штабом трибунала имперской инквизиции и Ромлеи, где находился главный первосвященник церкви Солнца и проводились наиболее значимые религиозные мистерии.
Первые два года всё было просто отлично: Тудджерри вкладывал огромные собственные средства в массовые шествия верующих, во главе с Лаймой, по всем основным городам Уммланда и соседних провинций, и бесплатные раздачи пищи.
Строились десятки новых храмов и восстанавливались старые. Значимость Уммланда, как третьего религиозного центра империи, потихоньку увеличивалась и позволяла потеснить инквизиторскую Кельрику и «солнцеликую» Ромлею, на землях которых чудеса происходили ещё в достопамятные времена — добавляя плюсов в копилку местного наследника императора, что бы тот мог занять трон деда прямым его назначением.
Однако… Однако в начале третьего года совместной жизни богача и «святой», планы Тудджерри и всё данное предприятие постиг жесточайший крах.
Многие, истинно верующие знатные люди, не поверили в святость «дщери Светила» и отправляли всё более людей на слежку за ней и её слугами, как супруг не старался, но оградить полностью жену от агентов: инквизиции, престола Солнцеликого, Избирателей, императора и многих высших аристократов — не смог даже и он.
Случился скандал: приглашённые к известному мастеру празднеств, князю Гассаксу, супруги были разведены по разным помещениям — Тудджерри решал вопросы новых многомиллионных займов империи от его банка и его младших партнёров по Уммланду, а вот Лайма…
Лайма была просто очарована запахами кухни князя Гассакса и позволила уговорить себя, своей старой доверенной служанке, как выяснилось позже, на суде, по совместительству агенту Великого инквизитора Корсо: съесть «ма-а-а-ленький кусочек торта и запить бокалом чудесного выдержанного тридцатилетнего вина».
Пока «дщерь Солнца» баловалась в одиночестве, в крохотном закрытом павильоне в огромном княжеском парке, принесёнными служанкой-агентом вкусностями и запивала всё это кубками вина, сама служанка, в великой спешке, сообщила Великому инквизитору Корсо, бывшему также в то время, по просьбе императора, в гостях у ненавистного ему Гассакса — что сейчас происходит в павильоне и где можно застать, прямо на месте преступления, Лайму Аннилит.
И Корсо немедля воззвал к Хорхе, главе храма «Карающего Жара» и самому императору, требуя сейчас же тайно посетить павильон и посмотреть на деяния той «Что не отведала ни крошки и ни капли — от самого своего появления на родительский свет…»
Император, князь Гассакс, вице-король Уммланда Лиутпранд, Тудджерри, Избиратель глава храма «Карающего Жара» Хорхе, Великий инквизитор Корсо и Избиратель глава храма «Утреннего рассвета» Виллиам — скрытно проследовали куда их вела старая служанка Лаймы, и через тайные отверстия, что во множестве знал в своём павильоне князь Гассакс, наблюдали все стадии опьянения «голодающей святой»: от нетрезвых разговоров со смешками с самой собой и неприличных танцев — до подпускания ветра и швыряния фруктами в окна…
Потом Лайма задрала юбки и сходила «по-большому» на деревянную лопату, которую тут же сама выбросила из двери далеко в кусты роз, после чего оправила одежды и закрывшись в павильоне, завалилась дальше спать на удобном широком диване, расположенном среди лимонов в кадках.
Свидетелей было много и Тудджерри стоял побагровевший, совершенно не зная что и сказать. Корсо и Хорхе требовали немедленного допроса и переаттестации всех жрецов и священников Уммланда: «Раз те допускают объявлять в своих землях святой — греховодницу бесстыжую!».
Император дал одобрение на расследование инквизиции, однако же потребовав что бы и имперские прокураторы на равных его проводили.
Влияние Уммланда, среди верующих, после этого случая — резко упало: местные священники прошли чистку трибуналом инквизиции и комиссиями жрецов Солнцеликого, и почти все они были заменены людьми из Кельрики и Ромлеи.
Вице-короля Лиутпранда и главного банкира империи Тудджерри — обвиняли что они всё и сами прекрастно знали, и специально поддерживали эту мистическую ересь, заставляя простецов ей доверять: чуть ли не называли в открытую ересиархами, опасаясь лишь гнева императора.
Лиутпранд, пять лет после этого грандиознейшего скандала не появлялся при дворе деда, а Тудджерри вынужден был передать часть своих замков и торговых кораблей религиозным властям Кельрики и Ромлеи, подписав с ними мир, на условиях выплаты фактической контрибуции.
Избиратель Князь Гассакс, в имении которого всё разоблачение «святой Лаймы» и произошло, и до этого бывший большим другом Тудджери и Лиутпранда и занимавший у них регулярно деньги на свои «шалости» — оказался в ссоре с уммландцами и сильно умерил свои аппетиты, даже поговаривали что приболел и слёг…
Группа условных «имперцев» в иерархии державы — проиграла группе условных «жрецов», и самому императору пришлось пойти на уступки и ужесточение некоторых положений вероисповедания в его государстве, чему ранее он всячески противился.
Инквизиторы оказались в наибольшем выигрыше и всячески начинали всё новые процессы против обычных жрецов и имперской знати, надеясь воспользоваться столь важной победой для закрепления своего нового статуса «службы над всеми».
Закончилось это правда частыми ссылками самих «чёрных» инквизиторов и запретом массовых казней на кострах, но первые годы после суда «дщери Светила» — именно инквизиторы и их сторонники особенно подняли головы и стали пытаться всюду наводить свои порядки, и казалось их победа вообще в империи, скора и неизбежна.
Тудджерри лично привёз Лайму на суд в тележке с запряжённым мулом и всячески поддерживал обвинения жрецов и инквизиторов против неё.
Выяснилось, значительно позже, как это узнал Дезидерий — что банкир договорился с тогдашним Солнцеликим о признании недействительности их с Лаймой брака, на основании её предложенных подложных сведений при заключении союза и получив за огромную взятку документы из Ромлеи что брака никакого и не было, по крайней мере законного, раз нарушена процедура в него вступления — с чистой совестью присутствовал на казни на костре бывшей супруги, что ненадолго возвысив его — чуть было не утянула, вместе с собой, на пламенный эшафот…
Прямо перед казнью на костре, местные инквизиторы вырезали женщине язык и её, связанную и в полуобморочном состоянии, тащили через город в тележке запряжённой мулом.
Инквизиторов, сделавших «отрезание» — вскоре выгнали из трибунала, по слухам: за то что приняв взятку от Тудджерри — не дали Лайме Аннилит, хотя бы на костре, обвинить в чём новом супруга, чем она ранее многократно грозилась, всё время пребывания в заключении, видимо в надежде что муж её спасёт из застенков инквизиции.
Великий инквизитор Корсо посчитал что его подопечные не столько пытались «образумить обезумевшую грешницу», сколько мешали ей показать на своих соучастников и соответственно — вовсю мешали следствию.
Попытка создать некий альянс, большого капитала и святости Веры, в очередной раз провалилась с огромным скандалом, так и не дав успокоения людям обладавшим огромными состояниями, что они попадут в число помощников на небе, для пылающего ежедневно святого Светила…
Слушая рассказ своих агентов, Дезидерий вспомнил некоторые моменты этого дела, о которых он узнал совсем недавно, когда сам занял пост главного имперского министра: император, подстрекаемый Великим инквизитором Корсо и тогдашним Солнцеликим Митавией — дважды думал арестовать и казнить Тудджерри.
Для самого правителя державы это был отличный повод избавиться от огромных долгов, перед уммландским банкирским домом и пополнить государственную казну, а Корсо — надеялся запугать арестом и дальнейшей показательной казнью Тудджерри всех негоциантов империи и негласно начать сбор процентов, со всех сделок, проводимых купцами и банкирами, в пользу трибунала инквизиции.
Тогдашнего Солнцеликого толкали к этому варианту ромлеянские города-республики, что обзавелись во множестве торговыми эскадрами в южных морях и теперь хотели казнью лидера условных «северных торговцев» — надолго обуздать северных своих конкурентов и по возможности захватить и их собственные рынки, особенно торговлю пушниной и рудой в Гардане, строевым корабельным лесом из Амазонии, и шерстью и одеждой из неё — ввозимыми из Островной державы в империю, исключительно лишь судами компаний Тудджерри или его многочисленных родственников и друзей, тоже негоциантов.