— Не оттуда смотришь, — вмешался в разговор Максимов. — Не оттуда подсчеты ведешь, Игорек. И не путай свежего человека, не надо! Я, конечно, простой пилот, но об этом тоже не раз думал. О перспективах, значит. Я не спорю, сложности есть, так ведь никто другого не ждал. А ты с другой точки зрения на все это взгляни. У нас а четырех поселках проживает почти пятьдесят тысяч человек; и при всем этом пойма пока еще практически не заселена. Чтобы накормить эти пятьдесят тысяч человек, потребовалось почти в сто пятьдесят раз меньше продовольствия, чем ушло бы на эти цели в Большом мире. Да и последнее время мы уже начали обеспечивать себя продовольствием сами. Нам открывается совершенно фантастический мир. Меняется уклад человеческой жизни, Игорек, меняется философия, художественные взгляды, рождается новая литература. Это все здесь, в Районе. Наверху это видят лишь изредка, когда Ляхов выставляет свои картины или издают книги Беберова или, скажем, Линника. И лишь некоторые понимают, что это не фантастика, что это все существует на самом деле.
— Я же не отрицаю всего, — с ленцой возразил Герасимов. — Дело в ином, дело в перспективах. Мне и самому здесь интересно и хорошо, а микробиологам, скажем, или энтомологам так вообще рай! Я говорю, что этот мир нас никогда не примет. Мы привыкли жить в ином масштабе, можем привыкнуть и здесь. Но местная флора и фауна нас никогда не примут. Мы в них не вписываемся, природа нас создала для другого мира. — А мне здесь нравится, — признался Крикунов, ища взглядом Зою. — Мне здесь хорошо. В первый раз я ощутил востребованность. И люди здесь неплохие.
У окна включили магнитофон.
Этой мелодии Лев Крикунов никогда раньше не слышал, но сразу догадался, что рождена она в этом мире мелодия завораживала, заставляла вспоминать луг, и жужжание пчел, и разноцветность луга, и синие небеса над ним, в мелодии было журчание ручьев и слабое клокотание невидимых родников, торжество вечернего хора лягушек, звон комаров над вечерней травой, в мелодии была жизнь лауна, она была чиста и прозрачна, как роса на просыпающемся с рассветом цветке.
— Мальчики, мальчики, — рванулась от окна Зоя. — Хватит спорить, давайте потанцуем?
Надо ли объяснять, что дважды говорить эти слова Крикунову. не пришлось. А если вы еще не забыли дней своей молодости, то вам не придется объяснять и то, что невозможно держать в объятиях девушку, которая тебе сильно нравится, и одновременно размышлять о серьезных философских вещах. Более молодой читатель, который еще ни разу не танцевал с девушкой, должен мне поверить на слово. Так вот, когда ты танцуешь с девушкой, ты думаешь только о ней. Думать о чем-то другом просто невозможно. Да и если говорить честно, не хочется.
Глава шестая
Крикунов подошел к окну.
За окном звенел день, лаун отсюда казался совсем безопасным, даже не верилось, что там идет беспощадная охота миллионов хищников за миллионами жертв, льется кровь, и каждую секунду гибнет столько существ, сколько их не гибло за всю историю человеческих войн. Чуть левее Поселка белело здание будущего административно-командного комплекса ГЭС, плотину в полностью собранном состоянии с уже установленными турбинами должны были привезти только через неделю, и Льву предстояло увидеть грандиознейшее зрелище — гиганта, который, наклонившись к земле, устанавливает плотину поперек течения реки. Мир благоустраивался. Империя лауна обустраивалась всерьез и надолго. На аэродроме в огромном ангаре готовились к боевым вылетам вертолеты и истребители, в огромном гараже терпеливо отлаживались инженерами и техниками вездеходы и всепогодники, проверялись турели бронетранспортеров сопровождения. На крытом стадионе шла интенсивная тренировка следопытов, а еще дальше, где сияли стеклами здания Академгородка, шла столь же интенсивная мыслительная работа, разрабатывались планы освоения джунглей, люди не хотели ждать милости от природы, они твердо намеревались эти милости взять у нее в. обязательном порядке.
И все-таки вчерашний собеседник был в чем-то прав. Как его фамилия? Кажется, Герасимов: Ну да, Игорь Герасимов. Герасимов был прав. Лаун нельзя завоевывать, в противном случае природа однажды ответит, й ответит так, что мало не покажется. В лаун надо врастать. К нему надо приспосабливаться. Никто не говорит, что надо ради этого отказываться от благ цивилизации, но и нельзя совершенствовать прогресс, уничтожая девственные джунгли, окружающие нас. Многое меняется, люди зависят от лауна, а существование его самого, в свою очередь, зависит от людей. И надо быть бережными, прогресс тоже должен быть милосердным. И ошибки Большого мира должны разумных обитателей лауна этому милосердию научить.
И еще Крикунов считал, что в самом главном Герасимов был не прав. Освоение лауна не могло быть бесперспективным: И люди никогда не уйдут из той точки пространства, куда однажды пришли. Достаточно прикинуть, как изменилась жизнь Поселков за последние двадцать лет, слов нет, от прошлой жизни она отличалась, как небо отличается от земли. Герасимов не увидел главного — в этом мире зарождались новые общественные отношения, они существенно отличались от волчьих законов Большого мира, и хотелось надеяться, что однажды они станут прообразом новых отношений во всей мировой цивилизации. Но до этого предстояло еще идти и идти.
Он неторопливо вернулся к столу и вновь углубился в желтые бумаги. В этот солнечный день совсем не хотелось читать о странствиях других, хотелось странствовать по свету самому. Хотелось совершить двенадцать подвигов, хотелось быть одним из открывателей, а не книжным червем, собирающим по крохам события и даты чужой истории.
«Достало мужика, — подумал Лев, отрываясь от дневника. — Несладко ему было одному. Впрочем, чего удивляться, Робинзон Крузо был всего лишь литературным героем, а настоящий матрос, потерпевший кораблекрушение, которого звали Селькирк, превратился на своем острове за несколько лет в дикого зверя. Это еще надо удивляться, что за восемь лет Думачев не прекращал вести дневник, не потерял способности членораздельно выражать свои мысли. Но тут скорее все зависит от образованности человека и его воли. А Думачев не один год прожил в лагере, он уже в чем-то был подготовлен к своему пребыванию в одиночестве».
Что-то правильное было в этих выцветших от времени фразах, но соглашаться с этим почему-то не хотелось. Жить размеренно и семейно довольно скучно. Каждый день ходить на службу, добросовестно делая свое дело, мириться и ругаться с женой, воспитывать словами и ремнем своих детей… А с другой стороны, лучше, что ли, сидеть в окопе со связкой гранат и ждать, когда танк прогрохочет над твоей головой? Н-да.
Вновь углубиться в чтение записок Думачева журналист не успел.
В дверь постучали.
— Войдите, — сказал Лев и, обернувшись, почувствовал, что краснеет.
На пороге стояла Зоя. Видно было, что она смущена не меньше его самого.
— Что вы киснете над бумагами? — сказала девушка. — Пойдемте гулять, Лева. Сегодня прекрасный день и совсем нежарко.
День и в самом деле был великолепным. Ветер утих, и над лауном стоял гул — кузнечики вели свою нескончаемую песню, изредка тишину разрывало уханье — в камышах далекого озера надрывалась выпь.
— Ребятам, наверное, достанется, — глядя в сторону, сказала Зоя.
— Кому? — удивился Лев. — За что?
— А вы ничего не знаете? — Зоя трогательно всплеснула руками. — Ребята ушли в лаун. Андрюша Таманцев, Володя Миркин и Глебов Сашка. Они еще записку оставили на дверях Дома Советов — «Следопыты своих не бросают». Это они Султанова таким образом упрекнули. А теперь их всех накажут. Из Района их, наверное, не погонят, а вот из следопытов уберут.
Некоторое время они шли молча.
«Значит, они все-таки решили найти ребят в лауне, — подумал Крикунов. — Они не знают, кто именно остался в живых и жив ли он до настоящего времени, но им на это наплевать, они просто пошли искать. А записка — это и в самом деле упрек. Никто им не объяснял причин такого решения, да они и не стали бы его слушать, для них главное, что в джунглях где-то бредут люди и этим людям надо обязательно, во что бы то ни стало помочь. Вот что для них главное. В Большом мире равнодушие к человеческой судьбе давно стало нормой, но здесь этого нет, здесь такое поведение — отклонение».
— А вы долго здесь пробудете, Лева? — спросила девушка. «Неужели я ей нравлюсь?» — смятенно подумал Лев. Но надо было отвечать на вопрос.
— Не знаю, — сказал Лев. — Это зависит не от меня, Зоечка.
А сам подумал, что никуда он отсюда не уедет, даже если его будут гнать, он все сделает для того, чтобы остаться в этом удивительном, невероятном мире, о существовании которого он даже не подозревал, хотя видел его часто — каждый раз, когда оказывался в сельской местности или в городском парке — в любом месте, где буйно и неистребимо росла трава.
Ну невозможно покинуть мир, в котором ты впервые почувствовал себя нужным человеком, в котором понял, что ты действительно необходим и живешь не только потому, что однажды тебя родила мать.