— Значит, здесь ты и работаешь, милый? — ласково проговорил Афиноген.
— А вы, ребята, я вижу, за добавкой пришли? — ответил Куликов.
Вся тяжесть последних дней слетела вмиг, и он снова чувствовал по-мальчишески веселую злость.
— Перестань, парень! — раздраженно сказал Афиноген. — Мы сегодня к шуткам не расположены.
— Отдай кассеты, шушера! — прохрипел говорун.
Он не успел еще поднять свою трубу, как уже падал спиной, раскинув руки, в смотровую яму, с грохотом обрушивая кучу металлолома. Аркадий, вместо того чтобы идти ему на помощь, метнулся в глубь депо. Куликов — за ним. Аркадий вскочил в темный салон одного из трамваев и полетел к противоположному концу вагона на соединение с молчуном, который громко топал где-то в той стороне.
— Петруха! Ты что там шумишь? — услышал вдруг Куликов глухой голос Петренко из-под трамвая. Очевидно, именно под этим вагоном он и устраивался на ночь. «Еще не хватало!» — подумал Куликов. Аркадий перескочил в другой трамвай, потом в третий: они кружили невдалеке от освещенной конторки. Где-то рядом носился и молчун. Почти настигнув наконец Аркадия, Куликов отчаянно сжал цилиндр и попытался сбить его с ног. Аркадий ловко ушел от удара и неожиданно напал сам, пришла пора защищаться Куликову.
— Петренко! — заорал он. — Сиди в яме и не высовывайся!
Очевидно, Аркадий настраивал себя всерьез. Куликов несколько расслабился, выкрикивая предупреждение Петренко, и тут же на него обрушился целый вихрь быстрых, не всегда точных ударов. Один пришелся в боковое стекло, которое треснуло и обрушилось. Но у Аркадия не было Прибора и ему не помогал Парс, мастер ментального боя. Аркадий не мог выйти победителем.
— Петруха, держись! — услышал Куликов, но уже совсем в другой стороне, у конторки. Петренко, видно, сообразил что к чему, только не сориентировался спросонья в темноте и побежал на свет. «Но там же крепыш с Афиногеном!» — промелькнуло у Куликова в голове. Два яростных удара — и Аркадий, распластавшись, лежал на сиденье. Сквозь разбитое стекло трамвая Куликов видел свой стол с видеомагнитофоном, кресло и крепыша с Петренко, которые совсем сблизились: один — с дубинкой, другой — с гаечным ключом. Афиногена не было рядом: по всей вероятности, он почел за лучшее убраться подальше. И вдруг Куликов вспомнил: «Смотри, Петренко, береги голову!» Врач! Операция! На него по темному салону беззвучно надвигался молчун. «Выпрыгнуть в окно? Броситься к ним? Нет, не успею!» Все это он успел продумать в одно мгновение. Молчун был совсем близко. «Не успею!» И тут он ощутил в руке тяжесть цилиндра. Да, оставался только один выход. Петренко неуклюже размахивал гаечным ключом, а крепыш поднимал дубинку, точно как молчун в двух шагах от Куликова. «Береги, Петренко, голову!» Цилиндр, пущенный словно снаряд, решил дело. Никогда самому Куликову не удалось бы бросить его так сильно и так точно, но Парс был настоящим мастером. Крепыш упал, а у Петренко вырвалось изумленное восклицание. Все! Теперь Парс ему, Куликову, больше не подмога. Он повернулся к молчуну и сжал кулаки. Теперь одна надежда оставалась — на собственные силы.
К счастью, молчун тоже изумился и повернул голову на возглас Петренко. Собрав всю свою силу в кулак, Куликов ударил — по-простому, без хитростей. Молчун удивленно охнул и тяжело осел, роняя дубинку.
Это была настоящая победа! Его, не Парса!
Он подходил к конторке, гордо улыбаясь.
— Ну ты даешь! — восхищенно приветствовал его Петренко. И вдруг закричал, указывая пальцем за спину Куликова: — Петруха! Осторожнее!
Тот обернулся.
Говорун пришел в себя, вылез из ямы и прихрамывая подкрадывался к Куликову сзади. Он был в ярости, и кусок ржавой трубы покачивался в его руке.
XI
Смотреть дальше Парс не мог. Он выключил изображение. Все это он уже видел, когда в первый раз просматривал пленку. И мертвого Куликова видел — там, на Земле, в тот вечер. Появился Парс слишком поздно; успел только удалить камеру и ликвидировать Прибор — искать его не было времени. Он уничтожил следы своего пребывания и исчез.
С того вечера прошла ровно неделя. Монтаж был закончен, свою задачу Парс решил. Насколько приблизился он при этом к «настоящему кино», Парс не мог знать определенно. Но одну дедовскую заповедь он помнил. «Если у фильма счастливый конец, — говорил дед, — то надо хорошенько подумать, прежде чем причислить его к подлинному искусству». Скорее всего, за деда тут говорило раздражение: с появлением сканнера Трепса концовки фильмов не блистали разнообразием. Все фильмы завершались торжеством того героя, в которого входил мастер менбиа. Без сомнения, несчастливая развязка еще не служила гарантией качества ленты. Но, по крайней мере, Парс мог утешать себя тем, что на один шаг приблизился к таинственному «настоящему кино».
Правда, это не только не утешало теперь Парса, но, наоборот, служило поводом к тягостным раздумьям. Он взглянул со стороны на свои действия и признался себе, что с самого начала желал подобной развязки. Он подталкивал Куликова к подобной развязке; он заставил его впутаться в такие дела, которыми Куликов всегда брезговал; он дал Куликову Прибор и тем самым до предела обострил ситуацию. Он, Парс, виноват во всем, что случилось, — вот та мысль, которой он мучился последние дни.
«Что за несуразности? — уговаривал себя Парс. — Что значит виноват? Кто такой Куликов? Инструмент, которым я воспользовался для достижения намеченной цели. Неужто мне жаль его, пустого заносчивого парня, который забыл свои принципы во имя денег и того, чтобы порезвиться с глупой игрушкой?»
Но все было напрасно. «Я должен был сразу понять, что задача мне не по плечу», — думал Парс. Теперь он вспомнил, как смутное беспокойство тревожило его еще в то время, когда события только развивались. Куликов ему сразу понравился, а симпатия к человеку, которого собираешься использовать в качестве безликого инструмента, — не слишком удачный помощник. Он не прислушался тогда к своим чувствам, он самоуверенно их проигнорировал. И теперь за это расплачивался. Неделя, проведенная в видеозале наедине с отснятой лентой, довершила дело. Куликов стал для Парса близким человеком. Парс решил задачу, но потерял уверенность и покой.
Один вопрос преследовал Парса неотступно: почему Куликов бросил цилиндр? Ведь бросить его — значило обезоружить себя. С Прибором в руках Куликов оставался неуязвимым, без Прибора он мог рассчитывать лишь на собственные силы. И ради кого? Ради этого жалкого, бесполезного алкоголика, с которым Куликов и двумя словами не обмолвился? «Впрочем, нет, было однажды, — вспомнил Парс, — решал задачки для его сына». Он включил поиск, и через минуту-другую на экране появился Петренко. Вот он сидит на табурете. Взгляд смущенный и робкий. Вот он, неуверенно улыбаясь, протягивает листки. Куликов раздражен, но помочь обещает. Петренко уходит. Куликов лениво принимается за задачи, оживляется и скоро уже пишет не отрываясь. Остается последняя. Куликов теперь не видит ничего вокруг, так он увлечен. Грызет карандаш, начинает быстро записывать, останавливается, сердито все перечеркивает. За спиной у Куликова появляется он, Парс, заглядывает в листки. Забавная задачка!
Для Парса эта детская штучка никакой сложности не представляла. Он решил ее мгновенно, еще тогда, в парке. Теперь он вспомнил условие и снова шутя получил ответ. Но какая-то слабая неясная мысль беспокойно зашевелилась у него в голове. «Интересно, осилил он задачу или так и, бросил нерешенной?» — подумал Парс. И снова включил «поиск». На экране высветилась комната, диван, видеомагнитофон Николая и Куликов с листком в руке. Задачка не выходит. Куликов берет в руки Прибор и, сжав его в ладони, снова ищет решение. «Нет, парень, нет, — подумал Парс, — тут я тебе помочь не в силах. Такого прибора, что передавал бы еще и способности интеллекта, мы пока не создали. Вот ведь как: оказывается, он все-таки вспомнил про Петренко. А я-то считал, что, заполучив Прибор, он ко всему на свете интерес потерял». Неясная мысль уже начинала принимать определенные формы, уже поднималась, требуя, чтобы ее наконец заметили. Парс встал и подошел почти вплотную к экрану, стараясь разобрать, что пишет Куликов. «А ведь он сейчас решит!» И наконец та мысль: «Погоди, погоди… А какое здесь эффектное может получиться преобразование!» Зазвенел телефон. Куликов вышел из комнаты и, вернувшись, за задачки больше не брался. Но Парс вдруг забыл и про Петренко, и даже про Куликова. Он быстро ходил взад-вперед по своему видеозалу с креслом посередине и огромным экраном в полстены. «Какое эффектное преобразование!» — повторял он про себя, потирая ладони и улыбаясь. Подобное возбуждение он испытывал крайне редко, лишь когда чувствовал, что он на пороге нового открытия. Вдруг он остановился как вкопанный и взглянул на часы. Как раз сейчас время очередной встречи с Куликовым. Ровно неделя прошла, и лимит энергии еще не исчерпан. «Конечно, — удивляясь своему оживлению, думал Парс, — конечно, я думал об этом все последние дни, только об этом — потому и обнаружил преобразование». И впервые в жизни Парс поступил необдуманно. Он всегда с особой тщательностью взвешивал, анализировал догадку, прежде чем проверить ее на практике. Но теперь времени на размышления не оставалось.
Из-за трамвая он видел слабо освещенный стол с видеомагнитофоном. В кресле сидел грустный Толик, рядом на табурете Петренко, сгорбясь и сцепив ладони замком. Оба молчали.
— Ы-ых! — сдавленно произнес вдруг Петренко, не поднимая головы, и мстительно заскрипел зубами.
— Все из-за того, что связался с этими… Сидел бы сейчас здесь, с тобой и смотрел кино. — Толик грустно махнул рукой.
— Не сметь! — заорал вдруг Петренко и даже привстал с табурета. Он был заметно пьян, совсем не слегка, как бывало обычно. — Не сметь! Он настоящий мужик был, ясно? — Петренко опустился на табурет и вновь скрипнул зубами.
— У меня тут кассета есть, — после некоторого молчания сказал Толик. — «Белое солнце пустыни». Это его любимый фильм был… Может, посмотрим?
Парс вышел из-за трамвая и уверенно зашагал к столу. Толик испуганно обернулся и вскочил со своего места.
— Что вам надо? Кто вы такой?
— Я друг Петра Куликова, — спокойно сказал Парс.
— Вот я сейчас тебе устрою, друг! — взвизгнул вдруг Петренко и, покачиваясь, кулаками вперед, двинулся на Парса.
— Знаем мы таких друзей! — сказал Толик, возбужденно блестя глазами.
— Стойте! — властно проговорил Парс. — Сначала выслушайте. У меня осталось совсем мало времени. Вы потом сами пожалеете.
Петренко остановился на полдороге, недоверчиво и подозрительно глядя на Парса. У того в руке неожиданно появился диковинный предмет, отдаленно напоминающий кассету.
— Одну минуту, — сказал Парс и, отстранив Петренко, шагнул к столу.
— Что вы делаете? — вскричал Толик.
Но крышка была уже снята. Быстрые пальцы летали над раскрытым видеомагнитофоном; появлялись и исчезали невиданные инструменты.
— Что вы делаете? — отчаянно повторил Толик.
— А вы думаете, эта допотопная машинка так сразу и станет показывать? — с усмешкой ответил Парс, не отрываясь от своего занятия.
Какая-то спокойная сила исходила от него, и Петренко с Толиком не осмеливались вмешаться.
— Но вы же мне все испортите! — с тоской проговорил Толик.
— Тебе не испорчу, не беспокойся. Немного изменю, только и всего. Преобразую слегка. — Парс выпрямился. — Знаете, я, пожалуй, так это и назову: преобразование Куликова.
Петренко с Толиком неуверенно переглянулись.
— А вот себе — точно испорчу, — продолжал Парс. И голос его вдруг стал грустным. — Все, над чем не один месяц бился, все испорчу. Она ведь у меня единственная: не сделал копии, не успел.
Он помахал кассетой и вставил ее в видеомагнитофон. Экран засветился, и на нем — Куликов. Сидит в кресле и ожидает его, Парса.
— Вот мы сейчас и посмотрим, — сказал Парс и, прежде чем Толик и Петренко успели понять, что происходит, включил сканнер.
Темнота навалилась на него, закружила, швырнула с силой на что-то твердое, и он сразу потерял сознание. Когда он очнулся, то увидел над собой слабо освещенный бок трамвая и рекламную надпись. Он поднял голову. У стола спиной к нему сидел Куликов. «Получилось! Получилось!» — подумал Парс с восторгом. И вдруг вспомнил: в его распоряжении всего несколько минут. Сейчас появится Афиноген с громилами. А он, Парс, даже не продумал своих действий. Впервые с помощью сканнера он оказался внутри фильма не ментально, а в действительности; ментальное боевое искусство атаки здесь не помощник, надо владеть искусством боя настоящего. Чувство беспомощности нахлынуло на Парса. Сам-то, сам-то он сделать ничего не мог! Но Парс быстро взял себя в руки. Любая задача имеет решение, значит, и у этой оно должно быть.
«Ну да, конечно! — сообразил он. — Элементарно!» И, стараясь не шуметь, отполз от света за трамвай. Встал в темноте и принялся глазами отыскивать вагон, под которым, как он помнил, минут через десять должен проснуться Петренко. «Кажется, этот». Он уже наклонился над ямой, когда услышал голос Куликова:
— Эй! Кто там? Парс прыгнул в яму.
— Выходите, вам говорят! Нечего тут в прятки играть! Парс прислушался. Точно! Где-то рядом раздавалось негромкое похрапывание. Согнувшись, он полез под трамвай и сразу наткнулся на спящего Петренко. Парс затаил дыхание. «Ну уж с этим-то я, наверно, управлюсь», — подумал он.
Со стороны конторки раздались голоса, потом грохот металлолома. Это упал говорун. Петренко зашевелился в темноте. Промедление становилось опасным, и Парс, выставив руки, упал прямо на Петренко; тот вскрикнул, просыпаясь, но Парс уже всей тяжестью придавил его к полу и зажал рот рукой. Петренко попробовал вырваться, но Парс держал его крепко. Над их головами раздался топот: пробежал Аркадий, затем Куликов. Обрушилось стекло. Парс изо всех сил удерживал брыкающегося Петренко и отпустил, только когда в депо все стихло. Почувствовав, что невидимые руки больше не прижимают его к полу, Петренко громко заорал, но Парс уже убегал по смотровой траншее. Пробежав изрядное расстояние, он вылез, сел на край и перевел дыхание.
У стола под лампочкой сидел в кресле Куликов и с усмешкой наблюдал, как молчун, косясь опасливо, оттаскивает за ноги говоруна, который как рухнул со своей ржавой трубой, так ее и не выпустил. Крепыш уполз сам, без чужой помощи. Возле кресла стоял Петренко и обалдело пялился на эту сцену. Куликов приказал ему не вмешиваться.
Когда болтающаяся голова молчуна скрылась за вагоном, Петренко повернулся к Куликову и начал рассказывать, быстро размахивая руками, как на него накинулись в темноте, зажали рот, не давали шевельнуться, как он хотел бежать на помощь, но те не пускали. Их было двое, нет, даже трое, никак не меньше чем трое.
— Одному я как дал хорошенько… — взахлеб рассказывал Петренко.
Из-за трамвая вышел Парс. Петренко замолчал и, ткнув Куликова в плечо, сказал:
— Смотри. Еще один.
— Это свой, — сказал Куликов и поднялся навстречу Парсу. Потом взглянул на часы и спросил: — Ты чего это так рано? Еще десять минут осталось.
— Стреляли, Петруха, стреляли! — ответил Парс, и Куликов впервые совершенно явственно разглядел на его обычно бесстрастном лице довольную улыбку.
XII
Парс отдыхал в кресле посередине своего видеозала. Изображения он не включал. На душе у него было спокойно, как не бывало ни разу за последние дни, начиная с момента гибели Куликова. Он был виновен в ней, и он сделал все, чтобы снять с себя вину. Он выполнил свой долг, хотя и тяжелой ценой — уничтожив плод длительных раздумий и трудов. Он испортил фильм. То, что оставалось на ленте, уже никак не назовешь «настоящим кино». Развязка самая тривиальная: враги повержены, добро торжествует, счастливый победой Куликов остается жить дальше, работать в трамвайном парке и мечтать о карьере кинокритика.
Задачи своей Парс не решил.
Но теперь его это мало расстраивало. Как-никак, человеческая жизнь в обмен на фильм — не такая уж и неудачная сделка. К тому же, впервые за всю историю их цивилизации удался локальный скачок во времени, и первооткрывателем был он, Парс.
Парс много лет уже проявлял интерес к проблеме перемещения во времени, однако заняться ею всерьез не решался: и не такие умы терпели здесь сокрушительное поражение. Гибель Куликова оказалась тем толчком, который заставил его интеллект заработать в данном направлении. Хотя Парс и не желал признаться самому себе в слабости, но все эти дни, монтируя фильм, он не переставая искал возможное решение. Он знал: только скачок во времени способен вернуть Куликову жизнь, а ему, Парсу, — потерянное спокойствие. Мысль использовать для локального скачка сканнер, место в пространстве, где планируется скачок, и то же место, отснятое на пленку в момент времени, удаленный от настоящего на время скачка, — мысль эта уже вызревала, и тут — простенькое преобразование, на которое натолкнул его мальчишка из цивилизации, отставшей на пару тысяч лет, мальчишка, у которого ветер в голове, который ленив и тем не менее сумел откликнуться на просьбу бесполезного пьяницы. «Да, — подумал Парс, — преобразование Куликова. Именно так я его и назову».