Там, наверху, вряд ли кто-нибудь осознавал разрушительности первых ласточек будущей катастрофы. Люди не ведали, что лишились толщи земли, переставшей удерживать Мир на своих плечах. И только хрупкие коробки небоскребов на шатких курьих ножках свай шатко опирались на сеть коллекторов, что подобно растениям в зыбучих песках стянули пласты земли. Время, запустившее щупальца в святая святых продолжало свою работу, постепенно — и все быстрее, вышибая из-под ног человечества, на шею которого уже наброшена петля, опору за опорой.
Шум стоял неимоверный. Какофонию звуков разбивал на части торопливый перестук камней. Потом все слилось в единое: удары досок о тропу, со свистом отлетающих к стенам, плеск волн, бьющихся о берега, влажные шлепки падающих в воду трупов…
Девушка так и стояла бы на тропе, открыв рот и рискуя в любой момент получить камнем по голове. Не докричавшись, диггер опять рванул ее за руку, заставив возобновить бег. Перегораживающую путь кучу камней он одолел легко. Взлетел птицей наверх и тут же подал ей руку.
Прима не отвергла предложенную помощь. Перебирая ногами камни, цепляясь свободной рукой за каждую выбоину, чтобы облегчить Арийцу подъем, она расслышала, как диггер ей что-то быстро говорит. Смыл его слов дошел до нее с опозданием — когда перебравшись через завал, она на пятой точке съехала вниз.
— …сначала не понял. Там, на поверхности в этом месте должно быть кладбище. И, видать, вымыло потолок пещеры, вот он тяжести земли и не выдержал. Рухнул и посыплись сюда покойнички…
В углу пещеры, между завалами из камней, обнаружился вход в коллектор. Ариец, не тратя слов, скрылся в темноте. Прима обернулась, задержавшись у входа.
Вода бурлила. И в этом кипящем бульоне варились человеческие останки. Появлялись и исчезали черепа, конечности, мелькали гнилые бока досок, остатки одежды.
Прима заранее втянула голову в плечи, готовясь войти в низкий тюбинг. И вдруг остановилась, как громом пораженная. Нечто странное привиделось ей. Такое, чему не было места среди трупов и обломков гробов.
Вместо того, чтобы войти в тюбинг, девушка повернулась и пошла к озеру. Среди костей, ветоши и досок, у самого берега, там где волны бились о камни, из седой пены поднимались две человеческие руки.
Прима ясно видела, как царапают синие ногти гладкую поверхность камня, пытаясь вытянуть то, что скрыто под водой.
Она не раздумывала больше ни секунды. Присела, сомкнула руку на синем, худом запястье и рванула на себя что было сил. Легкость, с которой поддалось остальное, подтолкнула Приму к мысли, что она вытащила не все тело, а только часть. И что зрелище этой части, бьющееся в агонии у нее на руках, вряд ли прибавит ей мужества.
Девушка распрощалась с ужасными мыслями сразу после того, как упала на спину, придавленная сверху мокрым, ледяным, трепещущим телом. Скрюченные пальцы впились ей в лицо, заскользили вниз, сомкнулись на шее…
Прима хрипела, пытаясь освободиться. Сведенные судорогой пальцы с острыми ногтями никак не хотели разжиматься. Она крутилась, лежа на земле, отбиваясь ногами, всеми силами стараясь оторвать от горла ледяные костистые руки. Когда ей удалось наконец ослабить хватку, цепкие пальцы никак не хотели оставить в покое — хватались за куртку, путались в карманах, рвались выше, стремясь опять во что бы то стало добраться до горла.
Наконец, ей чудом удалось освободиться. Она вскочила, готовая бежать.
Перед ней на коленях стоял мужчина. Скорее, молодой человек. В черном костюме и светлой рубахе. Темные волосы мокрыми прядями били по плечам скрюченное тело. Парня тошнило.
— Эй… эй, — донесся до пещеры голос Арийца и Прима растерялась. Следовало действовать быстро. Уйдет диггер далеко, ей совсем не улыбалось бродить одной в запутанном лабиринте скрытых ловушек, наводненных привидениями и страшными тварями.
— Парень, — позвала она. — Ты слышишь меня? Надо идти.
При звуке ее голоса молодого человека подбросило. Он вскочил и бессильно замолотил руками в воздухе ища кого-нибудь, до кого можно было дотянуться.
— Где я? Это ад? Я в аду? — воздух их его легких вырывался со свистом. — Я умер?! Ну скажи что-нибудь!!
— Успокойся, ты жив, — без особой уверенности ответил Прима. И на физическом уровне с досадой ощутила, как тает драгоценное время: Ариец уходил все дальше и дальше.
— Жив? Я не жив! Я ничего не вижу!
— Черт. — Она нашарила фонарь на каске и включила. И тут же пожалела об этом.
Парень рванулся к ней как ночная бабочка на свет — в свой неотвратимый и последний полет.
— Свет!! Я вижу свет! — завопил он.
Прима не успела увернуться. Его пальцы снова вцепились в ее куртку. Так, что оторвать их можно было только с руками. Девушка отшатнулась, с опозданием осознав, что их опасный спарринг — балансирование на скользких камнях может закончиться в воде. Больше не пытаясь его отцепить, под безумные вопли, Прима ударила спасенного по щеке. Потом по второй.
Голова молодого человека дернулась из стороны в сторону и вопли прекратились. И самое главное — судорожно сведенные пальцы разжались.
В свою очередь девушка ухватила спасенного за грудки, тряхнула изо всех сил и слепя фонарем безумные от ужаса глаза, твердо сказала:
— Иди за мной. Отстанешь — сдохнешь.
В черных глазах появился проблеск разума и парень кивнул.
* * *
— Черт… черт.
Ариец ругался, стоя к девушке спиной.
Прима не выдержала. Подошла ближе и коснулась его плеча.
— Ариец, что-нибудь случилось? Что-нибудь плохое?
— Выход из шахты завалило. Это плохо? — наконец, он снизошел до ответа. — Там наверху был вход в бомбарик. Одежда, сапоги… Не будет же этот жмурик таскаться за нами босой.
— Я не жмурик! Слышишь ты — я не жмурик! — Спасенный парень сидел на корточках у стены, обняв себя руками. Его трясло. То ли от холода, то ли от страха.
— Заткнись, — коротко бросил Ариец. — А то сейчас им станешь. Делов-то…
Прима, наверное, назвала бы его недобрым, если бы с полчаса назад не стала свидетельницей того, как диггер снял с себя толстовку и отдал спасенному. Хотя, какое право она имела называть всякими словами того, кто не более чем несколько часов назад спас ей жизнь? И продолжает это делать.
— Тебе бы так… я бы посмотрел на тебя, — у парня зуб на зуб не попадал.
— Ладно, — Ариец развернулся. — Придется спускаться еще ниже. Последний уровень, хрен его дери. Там спецхран должен быть. Разживемся. Если дойдем… в полном составе.
Ариец пошел вперед быстро. И так же быстро, без лишних слов исчез в шахте, столбом уходящей вглубь земли.
Прима спускалась по лестнице, стараясь по возможности быстро перебирать руками ржавые звенья. Потом стояла внизу, ожидая, пока спустится парень. Радовалась кратковременному отдыху, провожая взглядом исчезающую во мраке туннеля спину Арийца.
Спасенный парень двигался на автомате. Ноги, в сооруженных наспех из обрезков пиджака чунях и перевитых веревками, машинально отмеряли шаг за шагом. В глазах его царила пустота и безнадежность.
Прима от усталости мало что понимала. Столько всего случилось за последние два дня, проведенные без сна, что тело настойчиво требовало отдыха. Голова тоже нуждалась в забытьи, пусть коротком, но только чтобы не думать, не оценивать, не искать ответов на заведомо риторические вопросы.
Скорее всего, она забылась прямо на ходу. Очнулась, когда Ариец, велев ей дожидаться сигнала, скрылся в горизонтальном тюбинге, диаметром меньше метра.
Прислонившись в стене, девушка ждала, пока ее позовут. Парень сидел у стены, закрыв глаза, и, казалось, не дышал.
Тихий, свистящий звук раздался рядом. В опасной близости, буквально за стеной. Прима вздрогнула и посмотрела на молодого человека. Тот по-прежнему сидел, не открывая глаз.
Свист повторился. Протяжный, настойчивый, будто свистели на вдохе. И следом за ним, вдогонку понеслось воспоминание, в котором этот свист был тесно связан с другим шумом.
Прима судорожно вздохнула, отгоняя воспоминание, но блеклая, изъеденная молью память вдруг расщедрилась, услужливо подсовывая одну страшную картинку за другой.
— Прима! — донеслось из тюбинга и девушке стало легче. Куда угодно, только подальше от свиста. Хотя, кто с уверенностью мог ответить на вопрос: где здесь спасительное "дальше"?
Последний переход дался с трудом. Впрочем, переход — сильно сказано. Ползти пришлось по-пластунски в прямом смысле слова. Правда, недолго. Но и этот путь вымотал девушку донельзя. Когда она протиснулась между двумя звеньями отогнутой решетки, то едва держалась на ногах от усталости.
В первую секунду Прима ослепла. Горел свет. Если и было что-либо ценное в спецхране, отсеченном от мира надежным полотном гермодвери, то теперь от этого изобилья не осталось и следа. Вскрытая коллекторная решетка, а затем и крышка люка, без зазрения совести пропустили диггеров на важный объект. Все, что осталось, ценности не представляло: маялись в одиночестве, ожидая времени Икс столы, на чьих поверхностях ютилась устаревшая аппаратура, статистами на выездном спектакле жались к стенам стеллажи, удерживающие внутри маркированные ящики, чье содержимое не представляло интереса даже для крыс. И только пластиковые стулья, скрепленные по четыре дождались своего часа — как подкошенная Прима рухнула на сиденье. Вытянула ноги, гудящие от усталости и впала в странное забытье с открытыми глазами.
Зато у парня вдруг открылось второе дыхание. Он метался по хранилищу, перебирая все, что попадало в поле его зрения. Восхищенно цокал, разглядывая высокие армейские ботинки, примерял один спецкостюм за другим, пока не утвердился в выборе.
— Люди! Живем! Я уже думал все — подыхаю. — Улыбающийся от уха до уха парень застыл перед девушкой.
В камуфляже, высоких ботинках, он выглядел вполне воинственно. Прима одобрила его кивком головы. Высокий, худощавый. Удлиненное лицо с высокими скулами, аскетически втянутые щеки, тонкий нос и упрямо сжатые губы. Выправку портили черные грязные волосы, сосульками лежащие на плечах.
Потом они сидели за столом, на который Ариец, словно купец с барского плеча бросил несколько пайков с саморазогревающейся едой. Для полного счастья добавил и пластиковые бутылки с водой.
Прима начала есть что-то мясное, и овощами, без всякого аппетита. Но постепенно втянулась. Зато парень ел за троих. Причем, в прямом смысле. Он умял без остатка три пайка и только после того как доел последний, устало откинулся на спинку стула.
— Живем, — блаженно сказал он.
— Тебя как зовут, уникум? — Требовательный взгляд Арийца скальпелем патологоанатома прошелся по молодому человеку.
— Меня? — парень поднес, было, к губам бутылку с водой и чуть не поперхнулся. — Да-да… Меня же нужно как-то звать. А тебя как зовут?
— Меня Ариец. Ее — Прима.
— А я Бармалей.
— Почему — Бармалей?
— Не знаю. Первое, что на ум пришло.
— А имя собственное с фамилией тебе на ум первым не пришло? — мягко улыбнулся Ариец. Ледяной взгляд в противовес растянутым в усмешке губам пугал.
— Зачем тебе имя, Ариец? Не все ли равно, как меня звать? Прима, — парень глянул на девушку украдкой и тут же отвел взгляд в сторону. — У тебя красивое имя. Ты сама его придумала.
— Я…, - начала Прима и не договорила.
— Знаешь, Бармалей, — мягко вмешался Ариец. — Не хотел тебе говорить, но некоторые люди получают имена от рождения.
— С какого еще рождения? — нахмурился Бармалей.
— С простого. Обычного. Бывает так, что имена дают мама с папой.
— Мама с папой, — парень усмехнулся. — Скажешь тоже. Разве могут они придумать что-то красивое.
Ариец хмыкнул и промолчал.
— Я знаю, — Бармалей набрался храбрости и посмотрел Приме в глаза. — Ты сама его придумала. И еще… я знаю, что к твоему рождению мама с папой отношения не имели.
Ариец открыл рот, собираясь сказать что-нибудь язвительное, но Прима его опередила. Она сказала то, что думала.
— Наверное. Так и было. Я не помню.
Ариец вздохнул и задумчиво покачал головой. Наверное, он решил, что имеет дело с двумя умалишенными.
— Ариец, — вдруг улыбнулся Бармалей, словно встретил лучшего друга. — Ты тоже упал с неба?
— С какого неба? — доброжелательно улыбнулся диггер.
— Я имел в виду сверху. Сверху вниз. Как Прима и я?
— Я ниоткуда не падала, — устало отмахнулась девушка. Разговорчивый парень начал ее утомлять.
— Конечно. Если ты могла откуда-нибудь упасть, то только с облаков. Ты — ангел. Падший… Я хотел тебе сказать…
Но диггер его перебил.
— Падший ангел — это дьявол, — дружелюбно, как ребенку, объяснил Ариец. — Точнее, Люцифер. Это одно из имен дьявола. Который изначально был ангелом, тут ты прав, но лишился могущества из-за того, что посчитал себя выше бога. Сомнительный комплимент, не считаешь?
— Не считаю, — с вызовом ответил парень. — Ангел не может быть дьяволом. У них разные цели. И потом: Люцифер — имя какое-то нерусское. Интересно, как оно переводится.
— А переводится оно с латыни. Люцифер — значит светоносный.
— Вот видишь! — обрадовался парень. — С таким именем у него не может быть все просто.
— Я смотрю, ты неплохо в чертях разбираешься, — не сдержалась Прима.
— Как же иначе? — диггер развел руками. — У меня принцип: надо больше знать о месте, где проводишь столько времени.
— О его хозяине, — пробормотала девушка.
— Светоносный. Светоносный, — парень их не слушал. — Теперь все мне понятно. Просто ангелы творят добро на земле. Но надо же кому-то творить добро и здесь, под землей!
— И ты считаешь, что Прима — та, что творит добро?
— Да. Я так считаю, — со вздохом отозвался Бармалей. — Если было бы по-другому, я бы умер в холодной яме, так и не узнав…, - он замолчал.
— Что бывают ангелы? — откровенно улыбнулся Ариец.
— Что бывают такие, как Прима, — еле слышно сказал Бармалей.
— Ладно, оставим, — Ариец аккуратно положил ладони на стол.
— Ты что-нибудь помнишь, Бармалей? — против воли вдруг вырвался у Примы вопрос.
— Я? Помню. Я многое помню, — он надолго задумался, нахмурив брови. — Не фига. Блин. Не так уж и много я помню. Помню… с друзьями, кажется. Отмечали пятьдесят лет флэш-моба. Собрались в центре, на площади… Кажется. Потом… домой, что ли пришел? Комната там, с обоями в цветочек. Потом спать лег. А вот потом многое помню, — он оживился, словно рассказывал занимательную историю. — Просыпаюсь в полной темноте. Кругом тесно. Дышать вообще нереально. Но понимаю, блин, что падаю. Кричать не фига не могу. Теснота — ужас. Я думаю — это смерть такая, страшная. И тут бац, все вдребезги, меня подбросило и в воду… Холодно… Ничего не понимаю. И вообще, откуда на мне взялся этот дурацкий костюм? — он кивнул в сторону мокрых тряпок, сиротливо лежащих на полу. — Чепуха какая-то…
— Вот и я так думаю, — Ариец уже не улыбался.
— Что?
— Тоже думаю, что весь твой рассказ — чепуха. Даже… заметь, даже! Если прикинуть фантастический сюжет, что тебя закатали в гроб и похоронили заживо, все равно ничего не получается.
— Похоронили? — парень фыркнул. — Скажешь тоже. Да еще заживо… А почему не получается?
— Да потому, что на этом кладбище уже лет десять никого не хоронят.
Все замолчали. Парень задумчиво ковырял пластиковой ложкой в банке с едой. Ариец делал вид, что разглядывал этикетку на бутылке.
Приме внезапно стало не по себе. Пользуясь ее усталостью, из глубин памяти стало выбираться такое, что вызывало дрожь.
— Ариец, — она прервала затянувшееся молчание. — Мы сможем выйти на поверхность?
— Может быть. Все может быть, — он сказал это так, что ей стало еще хуже. — Обвал внес такие коррективы, что… Будем думать. В ближайшее время — вряд ли. А ты не боишься, — он неожиданно вскинул голову и посмотрел ей прямо в глаза, — что там, наверху, тебя будут ждать те, кого бы тебе видеть не хотелось?
— Боюсь.
И отвела взгляд в сторону. Ему ни к чему было знать, что гораздо страшнее группы людей, одержимых местью, ей представлялось то… та, что могла идти за ней по следу здесь, на глубине.