Тольтеки начали было галдеть и даже порывались устремиться за солнцеподобным, но заметив на веранде Принца Победителя, молча наблюдавшего за этой сценой, смешались и предпочли ретироваться со двора.
Акхан легко сбежал по ступенькам вниз и прошел к кузнице, с минуту постоял перед ней и решительно отдернул полог. В тесном помещении царил рассеянный свет, пробивавшийся сквозь тростниковую крышу. Спиной к акалелю стоял ягуар, держа в руках какой-то золотой комок, потом пленник размахнулся и со всей силой залепил предметом в стену. С жалобным звоном вещь упала на пол.
Принц прошел мимо тольтека и подобрал ее. Из сплошного кома золотых деталей торчали хвосты, лапки и уморительные мордочки.
— Это игрушки для моих детей? — поинтересовался Акхан, кладя искалеченных зверей на черный камень наковальни.
Тольтек что-то промычал, настолько не членораздельно, что акалель поднял голову и внимательно вгляделся ему в лицо.
— Я не понимаю, чего ты хочешь? — сказал он.
Пленный молчал. Это разозлило Акхана.
— Я прекрасно слышал, как ты разговаривал со своими, и, надеюсь, удостоишь меня божественными звуками своей речи.
Вместо ответа ягуар медленно, как бы через силу, опустился на колени и, сделав в таком положении несколько шагов, наклонил голову и прикоснулся лбом к левому колену Акхана.
— Ну если ты так просишь, — развел руками принц, — в принципе я не против, чтоб ты вернулся к своим, но у меня есть условия… — он осекся.
Тольтек поднял к нему лицо, и в его взгляде читалась такая безысходность, что акалель растерялся.
— Можешь ты хоть слово сказать? — закричал выведенный из себя принц.
— Повелитель белых атлан очень обяжет Ульпака, — выдавил из себя ягуар, — если отошлет людей и подарки обратно. — голос у него был хриплый от волнения, но говорил он, в отличие от оратора, на прекрасном атле.
— Я многое могу понять, — протянул Акхан присаживаясь на край наковальни. — и, без сомнения, чистить мою лошадь лучше, чем носить корону, или что вы там носите, но все же…
Тольтек молчал.
— Может, ты встанешь? — попросил принц. — Не так ведь трудно объяснить. Слышишь?
— Ульпак не глухой. — вдруг сказал пленный, не только вставая, но и тоже слегка облокачиваясь на наковальню. — Как акалель сможет понять дела Ульпака, если не разобрался в своих?
— Уж как-нибудь. — хмыкнул принц. — Итак, твое имя Ульпак?
— Да.
— А твой дядя, как я понимаю, повелитель Ягуаров?
— Царь.
— Очень мило, — принц кивнул, — и он прислал эти дары, чтоб выкупить тебя?
— Да.
— Но ты не хочешь ехать?
— Да.
— Вот как славно. Видишь, кое-что я все-таки в состоянии понять. — акалель усмехнулся. — А почему?
Тольтек снова надолго замолчал, а потом начал, осторожно подбирая слова:
— Дядя выкупает Ульпака не для того, чтоб вернуть свободу… Как только караван окажется дома, Ульпака принесут в жертву.
— Зачем? — удивился Акхан. — Зачем расставаться с такими богатствами (ведь для вас все эти раковины и перья — большое богатство?) а потом убивать тебя?
— Чтобы быть уверенным, — ягуар помедлил, глядя на непонимающее лицо принца, — до конца уверенным в смерти Ульпака.
— Зачем ему это? У него есть наследник?
— Есть. Неважно. Дело в том, что дядя, конечно, царь, но и отец Ульпака был царем, а мать — верховной жрицей. Божественная пара единокровных — брат и сестра, как Ульпак и Шкик… — он замолчал, не зная, понимает ли его предводитель белых собак. Но судя по тому что акалель кивал, разум атлан был в состоянии воспринимать хитросплетение тольтекских родовых распрей. — Дядя приходился им обоим младшим братом, и мать не соединила с ним свою жизнь после смерти отца. Она тоже ушла вслед за тенями предков… Оставив все новой божественной паре царей — своим детям — Ульпаку и Шкик. Так должно было быть, чтоб круг жизни рода Ягуаров не прервался! — тольтек с досадой хватил кулаком по наковальне, но не рассчитал и отдернул ушибленную руку.
— Полегче. — хмыкнул Акхан. — Ведь круг-то прервался, как я понимаю, а для того, чтоб его снова связать, понадобятся здоровые руки…
— Акалель может смеяться. — раздосадовано бросил ягуар. — Но закон действительно нарушен. Мы были слишком малы, и дядя стал владыкой. Он взял себе в жены другую верховную жрицу из боковой ветви рода. Она не имела права, но согласилась… Все они согласились…
— Так охотно люди соглашаются только с силой. — Акхан махнул рукой, показывая, что ему все ясно. — Хотел бы я знать, почему твой дядя вообще дал тебе вырасти?
Ульпак пожал плечами.
— Кровь священного Ягуара не может быть пролита просто так. Только на алтаре, — он вздохнул, — а для жертвы должен быть повод.
— Теперь он есть?
— Войско Ягуаров разбито. — кивнул тольтек. — Ульпак — полководец, которому не сопутствует удача, значит он не угоден богам и может навлечь немилость на всех.
— Сегодня проиграл, завтра выиграл. — пожал плечами принц. — Если б всех проигравших командиров казнили…
— Остались бы только те, кто отмечен удачей. — закончил за него Ульпак. — Так справедливо, ибо счастье — печать богов!
— Да, но свою несчастливую голову ты не хочешь положить на алтарь?
— Не хочу. — согласился ягуар. — Ульпаку было предсказано, что он будет царем. И он им будет!
— Кем предсказано? — поинтересовался Акхан.
— Сестрой. Шкик. Настоящей жрицей. — по лицу Ульпака расплылась гордая улыбка. — Она одержима богами и грезит наяву. Кровь священного Ягуара поет в ней свои песни.
— Как одержимые ягуаром воины? — спросил Акхан. — Поэтому они тебе кланялись?
Тольтек поморщился.
— Нет, — покачал он головой. — Они — «палак» — простые. Акалель понимает? Им, чтобы стать одержимыми, надо проходить посвящения. Ульпак посвящен от рождения. По праву крови. Воины приветствовали великую кровь священного зверя, а не Ульпака в его жалком положении… — он резко вскинул голову, — но Ульпак все изменит, и кровь займет свое место.
— Даже если на тебе печать неудачи? — осведомился Акхан. — Ты не боишься принести ее своему роду.
— Разве вина Ульпака, что эти олухи так и не согласились на общее командование?! — гневно заявил тольтек.
— А ты предлагал?
Ягуар кивнул.
— Что ж, значит в тот день мне сильно повезло. — усмехнулся акалель. — Если б вы… — он недоговорил, посчитав излишним, просвещать ягуара в тонкости военного дела, в которых тот и сам, как видно, кое-что смыслил. — А ты парень с головой! Им надо было тебя слушать. В сущности твоему дяде, как там его зовут?..
— Топильцин — Устанавливающий Закон, — горько усмехнулся Ульпак.
— Ну вот, этому законоустроителю ровным счетом не в чем тебя обвинить. Ты же не мог руководить другими родами.
Ульпак с благодарностью посмотрел на принца.
— Как будет правильно, по вашим обычаям, отослать послов и подарки или подарки принять и отдариться другими? — спросил Акхан.
В глазах Ульпака вспыхнула надежда.
— Если акалель отошлет послов и не примет дары, это будут означать отказ. Если же подарки останутся здесь, и командующий пошлет свои, повелитель Ягуаров поймет, что разговор не окончен и возможна торговля.
— Я подумаю. — сказал акалель, вставая. — Еще один вопрос. — он помедлил. — Бежать от своих из каравана по дороге домой тебе было бы легче, чем из Шибальбы. Так почему ты предпочитаешь остаться?
По губам тольтека скользнула высокомерная улыбка.
— Ульпак может уйти откуда угодно и когда пожелает.
— Видел я людей с самомнением!
— Это правда. — спокойно возразил ягуар. — У нас не принято лгать, поэтому, когда не хочешь чего-то говорить, лучше молчи. Ульпак в любой момент может уйти. Он уже уходил и приходил снова. Там, в лагере Летучих Мышей многие не проснулись за эти дни. Кровь наших воинов на их руках. Ульпак должен платить.
Акхан был сильно удивлен. Он действительно слышал о странных смертях в лагере союзных тольтеков — воинов находили зарезанными в палатках, при чем ни охрана лагеря, ни спавшие в соседних шатрах, ничего не слышали ночью.
— Если ты можешь уйти, почему не уходишь? — серьезно спросил Акхан.
— Ульпак обязан предводителю белых собак жизнью, — мрачно ответил ягуар, — и пока не спасет его, не сможет покинуть Шибальбу. Сейчас он здесь по доброй воле.
Акалель присвистнул, он больше ничего не сказал своему странному пленнику и, выйдя из кузницы, направился в свои покои добриваться и приводить себя в порядок.
Вечером усталый караван послов Ягуаров с возвращенными подарками двинулся назад через северные ворота Шибальбы. Стоя на галерее, Ульпак слабо улыбался, наблюдая, как тяжело ступают нагруженные ламы, увозя в обратный путь не принятый выкуп за его голову.
5
Вечера в Ар-Мор наступали сразу. Кажется, еще четверть часа назад был день, и вдруг солнце закатывалось за отроги красных гор, а мир наполнялся шорохами и шумами, источников которых принц не знал. Больше всего донимали летучие мыши. Эти твари селились в полых медных трубах обсерватории, расположенной на вершине четырехэтажной башни, грозным обелиском возвышавшейся над «цитаделью тысячи комнат».
Первый, глухой этаж не имел ни окон ни дверей. Вход внутрь шел со двора и начинался как каменная лестница, уводившая под землю. Лишь оттуда, из глубины насыпного холма под дворцом можно было сложным лабиринтом коридоров попасть в башню и только затем подняться по ее крутым, выщербленным ступеням. Блуждание в подземной темноте символизировало смерть приходящего для внешнего мира, а каждая ступень лестницы — новый этап восхождения и просветления его души на пути к звездам. Чем выше поднимался искатель вечной мудрости, тем шире становились проемы окон, как бы пропуская небо внутрь башни, и, наконец, на верхней площадке человек оказывался один на один со звездным безмолвием.
Акхан крадучись шел по темному коридору между колонн. Не то что бы он от кого-то прятался, но и обнаруживать свое посещение башни не хотел. Пару дней назад принц дал себе клятву составить свой гороскоп. Слишком много непонятных событий теснилось вокруг него в последнее время. Обойтись простыми выкладками для своего знака, доступными каждому, Акхан не мог: его интересовали слишком тонкие подробности. Обращаться к Тикалю или любому другому жрецу считал ниже своего достоинства. Приходилось трудиться самому.
Составлять гороскоп жизни и смерти в Атлан запрещалось всем, кроме жрецов. Но простые годичные предсказания были в большом ходу. Без них никто не осмелился бы не то что жениться или строить дом, но даже выйти в гости. Обычно гороскопы для Акхана делал Кими. Конечно, при войске Принца Победителя всегда следовал жрец, в обязанности которого входило выбирать удачное время для битв, но акалель по опыту знал, что эти шустрые предсказатели готовы пообещать победу, лишь бы погнать солдат в бой. Он им не верил, и поэтому всегда просил друга рассчитать ему подробный гороскоп.
Однако в этом году Кими вдруг проявил не свойственное ему упрямство. Он наотрез отказался составлять для Акхана предсказания и понес невообразимую чушь на счет запретов, дескать акалель всегда может узнать все, что ему нужно у специально назначенного Лунным Кругом жреца. Они рассорились и помирились только в последний приезд Акхана домой.
После путешествия по ночному дворцу принц чувствовал себя увереннее. Прогулка к коям была изящной импровизацией. Сегодня, отложив в сторону мальчишеские выходки, акалель тщательно подготовился к делу. Восковые таблички и костяную палочку для расчетов он положил в кожаный мешочек и повесил на грудь. Блуждать по каменным лабиринтам голым тоже не пришло ему в голову, и Акхан надел шерстяной плащ. За поясом у принца торчал широкий кинжал, больше походивший на короткий меч. Через плечо висела прочная веревка из тонких ременных полос.
— Куда это ты собрался? — с усмешкой сказал себе акалель, туго шнуруя высокие сандалии с окованными архилаком носами. — Никак считать лунные фазы? — Он тряхнул для проверки ногой, и из плоской подошвы выскользнуло в воздух тонкое нефритовое лезвие. — Порядок. Почему бы не взять пращу и боевого слона?
Дорога по галерее прошла в полной тишине. На этот раз командующий отказался от путешествия в сумерках, пока дворец полон крадущихся и целующихся в нишах теней. Он дождался того часа, когда возвратился позавчера по совершенно пустой цитадели. Как назло, небо было ясным. Полная, белая, как утопленница, луна заливала открытые террасы ярким светом, заставляя сверкать сложные орнаменты на мозаичных плитках пола какими-то новыми, мрачноватыми красками.
Акалель не любил луну. Ему стыдно было в этом признаться, но полнолуние вызывало у него прилив смутных, давящих ощущений: от неприятного стеснения в груди до потери сна. Это было связано с его гиперборейской кровью, от чего мучительный стыд охватывал принца еще сильнее.
Добравшись до левого крайнего двора, в самом углу которого возвышалась башня-обсерватория, Акхан перевел дыхание. Дальше, по совершенно открытому пространству вела белая дорожка. Оглядевшись вокруг и не заметив ни единого признака жизни, Акхан быстро двинулся по камням. У самого подножия башни плитки превращались в ступени и уходили под землю. Акалель сделал несколько осторожных шагов и уперся в массивную дверь, окованную зеленоватыми пластинами меди. Его руки нащупали знак лабиринта на обеих створках.
— Амареа ако амана. — четко произнес он, снимая заклятие с двери.
Створки не поддались. Тихо выругавшись, принц нащупал начало лабиринта, служившего не только печатью от злых сил, но и простым замком. Его пальцы осторожно побежали по четким литым бороздам священного знака. Наверное, этот рисунок повторял план внутреннего лабиринта. Если б принц мог сейчас хорошенько рассмотреть и запомнить его! Но нет, по ту сторону стены придется действовать также на ощупь, как и здесь. (Если он, конечно, откроет дверь). «Говорят, наша бабушка согрешила с храмовым вором. — усмехнулся Акхан. — Иначе откуда бы у меня такой талант вскрывать замки?»
Правая рука проделала весь путь раньше левой, и принц радостно присвистнул: «Дошел! Дошел!» Он нарочно удержал ладонь на краю лабиринта, не сделав последний шаг. Перепутай акалель, какая рука должна первой встать в центр круга, и его ошибка была бы смертельной. На лбу Акхана выступили крупные капли пота. «Ничего, ничего», — успокоил он себя. Пальцы левой руки еще осторожно ощупывали бороздки, при каждом движении ожидая отравленного шипа или незаметной газовой дырочки. Наконец, и они добрались до центра. Акалель с минуту поколебался, запрокинул голову, глубоко вздохнул, наугад выбирая руку, и, увидев край полной отвратительно белой луны, нажал сначала левой, затем правой ладонью на священный знак.
Замок грубо лязгнул в ночной тишине. Акхан перевел дыхание. «Получилось!» После каждой новой удачи он радовался, как ребенок, и давал себе слово больше никогда не играть в эти игры. Но в них был какой-то пьянящий, смертельный азарт, напоминавший прыжки через быка. Если за танцы со священным животным победитель получал голову рогатого гиганта, то за вскрытие священных замков можно было распроститься со своей собственной.
Акалель осторожно шагнул под ступенчатые своды коридора. Было темно, как в погребе, но Акхан все равно не оставил щели между створками дверей, понимая, что приоткрытый вход может привлечь к себе внимание. Немного постояв на одном месте, чтоб глаза могли привыкнуть к сумраку, он на ощупь двинулся вперед. Через несколько шагов оказалось, что проход круто поворачивает в лево. Знаменитое правило всех лабиринтов гласило: держись одной стороны. Поскольку этот лабиринт был ориентирован по левой руке, то принц перешел к левой стене и медленно двинулся вдоль нее.
Коридор совершил еще два поворота, чтоб окончательно отсечь путника от возможного источника света, а затем резко расширился и пошел под уклон. Честно говоря, Акхан надеялся на обратное: дорога должна была вывести его вверх, к началу башни. Ни тут-то было. Прямой, как стрела, без единого ответвления проход шел вглубь земли. Через несколько минут до слуха принца начал долетать слабый позвякивающий звук, словно кто-то отбивал медный ритм колокольчиком. Немного погодя послышался ровный наставительный голос. И справа показались красноватые отблески света.