По большей части Тео преподавал ему географию и прикладные науки — геологию, кузнечное дело и ориентирование по звездам. Хуул уже успел выучить все созвездия. Истории и всему прочему, что должен знать правитель, его учил Гранк, тщательно объясняя все тонкости рыцарского кодекса чести и верности.
— В каком возрасте сова может стать рыцарем? — спросил однажды Хуул у Гранка.
— Тут дело не только в возрасте. Сова должна проявить себя. Сделать что-то выдающееся.
— Сдается мне, — сказал Хуул с хитрой искоркой в глазах, — что ловля рыбы не считается. А то вот брат Бервик говорит, что я выдающийся рыболов.
Гранк рассмеялся:
— Нет, ловля рыбы не считается, юноша. Но хватит на сегодня учиться. Почему бы тебе не отправится в эту бухточку, которую ты так любишь, раз погода наконец стала получше?
* * *
— Финеас? Тебя зовут Финеас? — спросил Хуул. Крошечный воробьиный сычик, едва достававший Хуулу до груди, потряс головой, словно приходя в себя. Хуул впервые вернулся в бухту с тех пор, как улетел Бервик. На протяжении трех дней весенние штормы и смерчи буйствовали в этой части Горького моря. Когда Хуул снова после долгого перерыва устроился на ветке осины — излюбленном месте для выслеживания рыбы, — его взору предстало удивительное зрелище: несмотря на то что вся земля была усыпана обломками веток, дикие цветы все еще пестрели на земле и у самой воды. Хуул не мог понять, как эти маленькие хрупкие растения выдержали непогоду, хотя с нескольких деревьев сорвало все листья, а некоторые даже вырвало с корнями из земли. Размышляя над этим, он и заметил маленькую сову, которая сидела, прижавшись к стволу дерева, и явно пребывала в полубессознательном состоянии.
— Да, имя мне Финеас, — помолчав, ответил маленький сычик.
Он был весь растрепан и явно не хотел говорить. Хуул внимательно его рассмотрел. За свою короткую жизнь он видел всего несколько сов. Трех, если быть точным. Дядя Гранк был пятнистой совой, как и он сам; Тео — виргинский филин, Бервик — мохноногий сыч. Но такой маленькой совы он еще никогда не видел. Каждый глаз Финеаса обрамляли белые перья. Интересно, как называются эти штуки — пятна? Кружки? Крапинки?
— Как они называются эти… эти твои штуки? — моргнул Хуул и мотнул головой, показывая, что имеет в виду.
— Какие штуки? Мои крылья?
— Я про эти белые перья. Это пятна? Или кружки? Или что?
— Или что.
— Как?
— Или что, — повторил сычик.
Теперь уже Хуул потряс головой в растерянности:
— Я тебя не понимаю.
— Ты спросил, что это у меня за белые перья. Это не пятна и не кружки. Это нечто другое.
— То есть это не пятна, не кружки…
— Да, — устало перебил сычик. — Именно это я и хотел сказать.
Хуул снова моргнул, рассматривая «нечто другое»:
— Они похожи на… на…
— На что же? — раздраженно спросил Финеас.
— Они такие… лохматые.
— Тебя бы тоже растрепало, если бы тебя три дня мотал и крутил смерч. Он протащил меня за собой сквозь Ледяные проливы, я чуть не столкнулся с хагсмаром, а потом меня зашвырнуло сюда.
— А что такое хагсмар?
Крохотный сычик недоверчиво моргнул.
— Ты где был всю жизнь? — спросил он.
— Здесь, — ответил Хуул.
— Послушай. Я очень устал. Мне надо немного поспать. Финеас зажмурил глаза, крепко вцепился когтями в кору и заснул в позе, типичной для совы, ночующей вне дупла.
— Подожди… еще всего пару вопросов.
— О, милостивый Глаукс! — простонал Финеас.
— Ты взрослый или как? Я хочу сказать, ты такой… мелкий.
— Мелкий? Какое отвратительное слово. — Две маленькие бровки из белых перьев над глазами Финеаса сердито сошлись над переносицей.
— Маленький?
— Так немного лучше. Да, я взрослый.
— Насколько?
«Великий Глаукс в глауморе, это самая странная сова из всех, кого я встречал».
— Мне год.
— Тогда почему ты такой маленький?
— Потому что я, черт возьми, воробьиный сычик, а мы маленького роста! И больше я уже не вырасту!
— Хорошо… хорошо. Успокойся, — сказал Хуул.
— Успокойся! Сам успокойся! Больше никаких вопросов.
Хуул, конечно, пропустил это мимо ушей:
— Ты мужчина или женщина?
Теперь у Финеаса отвис клюв:
— Я в прострации.
— В прострации, — Хуул от удовольствия начал раскачиваться на ветке. — Какое замечательное слово! Просто прекрасное. Скажи его снова, пожалуйста!
— В ПРОСТРАЦИИ! Это значит, что я так удивлен, что далеко-далеко…
В этот момент Хуул взвился в воздух, кувыркнулся и снова приземлился.
— Ты из Далеко-Далеко? Мой дядя Гранк все время говорит о Далеко-Далеко.
— Нет, я не из Дали!
— А, так вот ты откуда — Неиздали! Никогда не слышал о таком месте.
— Это не место. И вообще! Я мужчина.
— И я тоже! Я еще не видел женщин. Я вроде как надеялся, что ты — одна из них. Ну потому что я никогда ни одной не видел, но ты тоже ничего.
— Слава Глауксу, потому что, честно говоря, это от меня не очень зависит.
— Да, я знаю, знаю, — кивнул Хуул быстро и, как он думал, с очень важным видом. — Я все знаю про мужчин и женщин. Дядя Гранк рассказал мне и брат Бервик, — он умолк. — Дядя Гранк… эээ… воспитывает меня, потому что я что-то вроде сироты, хотя сам я в это не верю. А брат Бервик — это мой друг, мохноногий сыч, но он несколько дней назад улетел.
— Я, кажется, видел, как смерч засосал его как раз в тот момент, когда выплюнул меня.
— О! Надеюсь, с ним все будет хорошо.
— Мне показалось, что у него все нормально. Он очень сильный летун.
— Хочешь, полетим в мое дупло, я познакомлю тебя с дядей Гранком и Тео?
Финеас с тоской посмотрел на молодую пятнистую сову. Нет, отдохнуть здесь явно не удастся. Да и что ему терять? К тому же в дупле, может быть, ему достанется немного еды, ведь он слишком слаб сейчас, чтобы охотиться.
— Конечно.
— О! Отлично! — воскликнул Хуул и, взлетев в воздух, снова перекувырнулся в воздухе, успев перед самым приземлением обратно на ветку сделать сальто.
Приземлившись, он с гордостью глянул на Финеаса:
— Давно работаю над этим трюком. Пытаюсь сделать двойное сальто.
Финеас издал нечто среднее между вздохом и стоном.
* * *
— Дядя Гранк, дядя Гранк, Тео! Выходите! Выходите! — Хуул и Финеас приземлились на ветку рядом с дуплом. Гранк высунулся из дупла, а Тео впопыхах прилетел от кузни. — Это Финеас. Это растрепанный воробьиный сычик, он мужчина, и он из Неиздали, и он взрослый. И не называйте его мелким, он не любит, но маленьким можно… и… да, чуть не забыл — он мне сказал это замечательное новое слово: прострация. Я обожаю это слово. Скажи его, дядя Гранк, прост… ну скажи. Я знаю, что оно длинное… прост…
— Прострация! — рыкнул Гранк. — Ради Глаукса, помедленнее, Хуул.
Моргнув, Гранк покачал головой. Этот маленький принц так похож на своего покойного отца, короля Храта! Тот же неиссякаемый энтузиазм, неудержимая радость и веселье во плоти.
— Можно, я его оставлю?
— Оставишь?! — одновременно спросили Гранк, Тео и Финеас.
— Хуул, — строго сказал Гранк. — Финеас — живое существо, сова. Мы не «оставляем» живые существа. Мы гостеприимно принимаем их. Добро пожаловать, юный Финеас.
— Спасибо, господин, — мрачно сказал Финеас и повернул голову к Хуулу. — Я тебе не игрушка и не развлечение.
Хуул втянул голову в плечи, как обычно делают совы, когда их напугают. Ничего веселого в маленькой сове, уж точно, сейчас не было.
— Да, да. Извини. Я все понял, — сказал Хуул. — Но ты ведь останешься? Я поделюсь с тобой своей полевкой. Она слишком большая, за один раз не проглотить. Так что пока я просто закусил головой.
Хуул поспешил к щели, где они хранили еду, и вытащил безголовую полевку:
— Она вся в твоем распоряжении!
«О Глаукс, — подумал Гранк. — Сумею ли я хотя бы к тому времени, когда мы восстановим королевство и соберем нитргарский двор, — если это когда-нибудь случится, — объяснить этому парню, что такое придворный этикет?»
Глава XI
Снежная Роза
Игрек и Плик приземлились на самом маленьком из трех островов, составлявших архипелаг Трезубец. Здесь Игрек сотворит заклинание, которое на один день и одну ночь сделает ее похожей на настоящую сову — того же вида, что и ее супруг, виргинский филин. От Трезубцев было недалеко до Горького моря к тому же ветер внезапно изменил направление и сейчас дул с юга, заметно ускоряя их полет.
Плик видел подобное превращение уже дважды, и каждый раз оно поражало его. Блестящее черное оперение Игрек редело, и в нем появлялись белые пятна. Густые жесткие перья под клювом белели, а перья на груди становились серыми и покрывались сложным белым узором. И наконец, два огромных пучка перьев, заменяющие хагсмарам брови, начали уменьшаться и стали больше похожи на те, что были у виргинских филинов, после чего опустились к самым глазам, вокруг которых теперь располагались белые полукружия.
Пока все это происходило, Игрек начала уменьшаться в размере: хагсмары были вдвое крупнее, чем самые большие совы. Все превращение заняло совсем немного времени. А когда оно было завершено, Игрек начала что-то быстро говорить полухагам на необычном языке, на котором общались хагсмары со своими спутниками-паразитами. Игрек подробно инструктировала их о предстоящем полете. Из-за ее нового тела полухагам был нужен другой строй.
И снова в глазах Плика зажглась гордость. Что за великолепное существо его супруга! А если все получится, если им и в самом деле удастся поймать птенца короля Храта и королевы Сив, а потом превратить его в настоящего хагсмара, — а не просто сову, похожую на хагсмара, какой был сам Плик, — если все получится, их могуществу не будет предела. Хотя Аррин предоставил им возможность оставить птенца себе, ни сам лорд, ни кто-то из его военачальников не знал, что с помощью особого заклинания прекрасная Игрек может превратить принца в хагсмара. Если бы они знали, то никогда не позволили бы Плику и Игрек усыновить принца — ведь лорд Аррин уничтожал все, что могло угрожать его власти. Втайне Плик подозревал, что его до сих пор не допускают в ближайшее окружение Аррина потому, что лорд его боится. Он окружил себя совами-подхалимами, которые соглашались с каждым его словом. Лорд Аррин нуждался в Игрек и Плике, потому что хотел заполучить Сив так же сильно, как они мечтали о собственном птенце.
— Готова? — спросил Плик.
— Да, — ответила Игрек, и две птицы поднялись в воздух и направились к острову в Горьком море, до которого полухаги проследили движение Сив.
* * *
Приближаясь к Горькому морю, Сив испытывала какое-то странное чувство. Она не до конца могла разобраться в нем, но ей почему-то казалось, что за ней следят. На самом западном конце Горького моря высился утес Безымянный, и Сив решила немного отдохнуть на высокой скале. Утес был испещрен глубокими трещинами: идеальное место для наблюдателя, желающего остаться незамеченным. Тем не менее Сив была удивлена, когда, едва приземлившись на утесе, увидела огромную белую сову, высунувшую голову из расщелины. Птицы почти не посещали Безымянный, считая его негостеприимным и пустынным местом. А тут не просто белая сова, а сама Снежная Роза — пестропер, которого Сив видела несколько ночей назад на собрании в устье залива. Странно, Сив была уверена, что заметила бы обгоняющего ее пестропера — особенно Розу, украсившую себя гроздьями ягод, клочьями серебристого мха и роскошным синим хохолком, подобных которым Сив никогда не видела. Хохолок был лихо прикреплен к головным перьям. На такую птицу просто невозможно было бы не обратить внимания.
— Прошу прощения, — спросила Снежная Роза, — но не вас ли я видела на собрании в устье залива?
— Да, и я слышала, как вы поете. У вас прекрасный голос.
— О, большое спасибо.
— Я никогда его не забуду. Никогда не слышала ничего подобного.
— Как мило с вашей стороны, что вы меня запомнили, — моргнула Снежная Роза и подумала: «Эта пятнистая сова не похожа на большинство пестроперов. У нее природная грация, которую не могут скрыть украшения. В ней есть нечто более прекрасное, чем костюм пестропера».
— Вы не будете против, если… — Снежная Роза на секунду замялась.
— Против чего? — спросила Сив.
— Против… того, чтобы я на некоторое время составила вам компанию?
Сив даже и не знала, что ответить. Конечно же она была против, но Снежная Роза была такой милой и вежливой, что Сив не хотелось ее обижать. Она надеялась провести немного времени наедине со своим сыном, но это, возможно, было не такой уж и хорошей идеей. Она не рискнет раскрыть ему свою истинную личность, если рядом будет кто-то посторонний. Она склонила голову и посмотрела на Снежную Розу:
— Конечно нет. Я направляюсь на остров, где, насколько мне известно, обосновалось Братство Глаукса.
— Вы собираетесь их навестить?
— Ох, — Сив поколебалась. — Возможно. Братья нелюдимы, вы ведь знаете. Обет молчания и все такое. Погружены в науку. Я так думаю.
— Да, но я однажды пела для них.
— Правда? — Сив была крайне изумлена.
— О да. Они, знаете ли, очень любят музыку.
— Нет… нет, я не знала, — ответила Сив.
— И очень гостеприимны к тому же.
«А может быть, — подумала Сив, — это не такая уж и плохая идея? Если мы проведем с братьями Глаукса несколько дней, мне, возможно, будет легче ускользнуть от Розы и увидеть моего сына?» Но вдруг кто-нибудь из братьев, видевших ее еще в те времена, когда она жила во дворце, узнает ее, несмотря на всю ее маскировку?
«Нет, ведь я так изменилась», — подумала она почти с тоской. Тогда она была молода, а оперение ее было красивого темно-коричневого цвета с ярко-белыми пятнами, не говоря уже о том, что оба крыла были целы. Нет, братья никогда не догадаются, что эта грязная коричневая птица, вся во мхе и перьях, будто прикрывающих ее убожество, на самом деле королева Сив, жена короля Храта.
И вот, как только стемнело, две птицы поднялись в воздух и направились вглубь Горького моря. Ночь была безлунной, и звезды сияли особенно ярко, когда они наконец добрались до острова. Возможно, если бы луна была высоко в небе, Сив никогда не заметила бы столбов дыма на фоне мрака ночи. Она почувствовала, как сжался ее желудок. «Это они! Это один из костров Гранка!» Радость наполнила ее.
— Как вы думаете, это огонь вон там? Вы видите дым?
— Да.
— Надо бы выяснить, что происходит.
— Лучше не надо. Я устала. Знаете, из-за крыла я уже не та, что была раньше, да к тому же ветер изменился, и мы летели против него. Я бы хотела добраться до Братства Глаукса как можно скорее.
— О да, конечно… эээ… — Снежная Роза поколебалась, но потом продолжила: — Не сочтите меня грубиянкой, но если уж мы летим вместе, не могли бы вы назвать мне свое имя?
«Имя, имя, — в панике подумала Сив. — Как меня зовут?»
— Элька! — внезапно она вспомнила, что у ее любимой служанки Миррте, убитой хагсмарами, была сестра по имени Элька.
— Какое красивое имя: Элька, — вежливо сказала Снежная Роза.
Глава XII
Близко, и все же далеко
Сквозь завесу дыма, поднимающегося в ночное небо, Гранк вглядывался в пламя кузни. Он ничего не мог понять. Неужели он утратил дар читать огонь? Нет, он, конечно, видел образы, но лишь слабые, неясные и полностью бесполезные. Как это произошло? Старость? Может, его просто подводит зрение? Может, его зрачки помутнели? Может, его третьи веки истончились и позволили летучему сору оцарапать глаза? Что-то было во всем этом неприятное — Гранк, даже не различая в огне ничего, кроме дрожащих контуров и неясных фигур, чувствовал желудком недоброе. Где-то рядом скрывается опасность, но он ничего не может узнать о ней из огненных видений, как будто из них высосали всю жизнь и они стали безнадежно непонятными. И даже когда ему удавалось что-то увидеть, видение казалось бессмысленным.
Прямо сейчас в нижней части очень слабого языка пламени Гранк видел что-то вроде невероятно огромного дерева и образы нескольких сов, склонившихся над какой-то книгой. Но что это значит?