— Еще есть время, Мэри, повернуться и снова пересечь реку, — сказал Марк Корнуэлл. — Тут тебе не место. Нас ждут суровые дни.
Она упрямо покачала головой.
— Что меня ждет там, позади? Снова стану ползать с грязной тряпкой? Я никогда больше не прикоснусь к ней.
Корнуэлл подстегнул лошадь, и она пошла рысью по узкой тропке, которая вилась у подножия холма, свисающего над рекой. Как только они пересекли реку, характер окружающей местности сразу же изменился. К югу от речи густой лес покрывал крутые каменистые берега, прорезанные глубокими лощинами. Здесь же холмы были пониже и лес не такой густой. Заросли покрывали большое пространство, но тут и там были видны прогалины и опушки и, поглядев на восток, Корнуэлл увидел, что северные склоны холмов обнажены.
Как было бы хорошо, сказал он себе, если бы у нас была карта — любая карта, пусть самая примитивная, с множеством ошибок, но она дала бы хоть какое-то представление, куда двигаться. Он говорил об этом с епископом, но насколько тому было известно, подобной карты нет и никогда не существовало. Солдаты, в течение многих лет охранявшие брод, не удалялись от него и лишь иногда, отражая набеги через реку, сами переходили ее. Нападали на брод только обитатели Затерянных Земель, да и то не часто. Служба на этом посту была скучной и утомительной. В глубь Затерянных Земель время от времени отправлялись случайные путешественники вроде Тейлора, написавшего о своем походе отчет, который ныне находился в Вайалусинге. Но оставалось под большим вопросом, сколько было правды в рассказах таких странников. Корнуэлл нахмурился при этой мысли. Не было никаких данных, подумал он, позволявших считать отчет Тейлора более точным, чем все остальные. Этот человек на самом деле не был у Старцев, а лишь слышал рассказы о них, а для того, чтобы их услышать, ему совершение необязательно было путешествовать по Затерянным Землям. Древний топорик, который вез Джиб, был куда лучшим доказательством существования Старцев, чем все рассказы Тейлора. Странно, припомнил он, что епископ сразу же опознал топорик, как принадлежавший Старцам. Ему хотелось еще поговорить с епископом об этом, но времени оставалось немного, а других тем было в избытке.
Стоял безмятежный осенний день. Двинулись они в путь довольно поздно, и солнце стояло уже высоко. В небе не было ни облачка, воздух был теплым, и когда они поднялись на вершину холма, перед ними простерлась панорама речной долины, напоминавшая ковер, вытканный человеком, который обожал буйство красок.
— Там на утесе кто-то есть, — сказала Мэри. — И за нами наблюдают.
Марк поднял голову, всматриваясь в горизонт.
— Ничего не вижу, — признался он.
— Я и сама увидела лишь на мгновение, — ответила Мэри. — Может, мне и почудилось. Там могло быть все, что угодно. Я не заметила ничего определенного, но уловила какое-то движение.
— Мы будем сами вести наблюдение, — сказал Снивли, который, сидя за спиной Оливера, подъехал к голове колонны. — Мы должны считаться с тем, что за нами могут постоянно следить. Они знают все, что тут делается.
— Они? — спросил Корнуэлл.
Снивли пожал плечами.
— Что мы знаем? На свете так много разных существ — вроде нас. Гоблины, гномы, баньши, предвещающие смерть. Может быть, тут живут домовые и феи, к которым вы, люди, относитесь не так плохо. И все остальные. На свете много такого, о чем вы даже не предполагаете.
— Мы не представляем опасности для них, — сказал Корнуэлл. — Мы не будем им угрожать ни единым жестом.
— Как бы там ни было, — возразил Снивли, — мы для них захватчики.
— Даже вы? — спросила Мэри.
— Даже мы, — ответил Снивли. — Даже мы с Оливером. Мы не из Земель. Мы предатели или, может быть, дезертиры, беглецы. Потому что мы или наши предки покинули эти края и ушли жить в Приграничье, рядом с их врагами.
— Увидим, — сказал Корнуэлл.
Тропа наконец привела их к утесу. Перед ним простиралось не плато, как можно было бы предположить, а подножье другой скалы, вырисовывавшейся на горизонте, как взметнувшаяся волна.
Тропа ныряла вниз со склона, покрытого пожухлой травой. Подошва утеса поросла густым лесом, он занимал все пространство между холмами. Поблизости не было видно ни одной живой души, даже птицы исчезли. Непривычное чувство пустоты и одиночества охватило их, но и в этой незыблемой тишине Корнуэлл ощущал спиной что-то странное и неприятное.
Двигаясь медленно, словно что-то мешало им, лошади спускались по тропе, которая, извиваясь, подошла к огромному дубу, одиноко стоявшему на лужайке. Высокое и в то же время коренастое дерево с огромным стволом и широко раскинувшейся кроной простирало ветви не выше, чем в двенадцати футах от земли.
В густой чаще ветвей Корнуэлл заметил какое-то движение. Рывком остановив лошадь, он поднял голову. Рядом с ними, примерно в двух футах, что-то было глубоко всажено в ствол дерева; было оно несколько дюймов в диаметре, цвета белой слоновой кости.
Марк услышал, как у Снивли перехватило дыхание.
— Что это? — спросила Мэри.
— Рог единорога, — ответил Снивли. — Осталось не так много этих созданий, и я не слышал о таких, которые всаживали бы рог в дерево.
— Это так, — торжественно сказал Оливер.
Корнуэлл тронул лошадь с места и, склонившись, прикоснулся к рогу, потянул, но вытащить его не удавалось. Марк попробовал снова, но с тем же успехом он мог стараться вытащить ветку из ствола.
— Мы должны попробовать вырубить его, — сказал он.
— Дай мне, — попросила Мэри.
Спрыгнув с седла, она ухватилась за рог. Он подался, и Мэри без малейших усилий вытащила его. Рог был примерно трех футов в длину и с острым концом. На нем не было ни следа повреждений или облома.
Все в изумлении смотрели на рог в руках Мэри.
— Никогда раньше не видела таких штук, — удивилась Мэри. — Конечно, слышала в старых сказках Приграничья, но…
— Великолепное предзнаменование, — сказал Снивли. — Хорошее начало!
18
Ближе к сумерках они расположились лагерем на поляне рядом с долиной, которая вилась между холмами. С вершин окружающих холмов срывались легкие порывы ветерка, и тогда по поверхности протекавшего рядом ручейка шла рябь. Джиб нарубил сухостоя — его было в изобилии вокруг лагеря. Весь день стояла спокойная теплая погода; теперь запад окрасился в лимонно-желтый цвет, но солнце опускалось все ниже, и небо постепенно напитывалось зеленью. Лошади паслись в густой траве. Плотная стена леса, окружавшая полянку со всех сторон, защищала путников от порывов ветра.
— Они вокруг нас, — сказал Джиб. — Мы беспомощны перед ними, словно стоим на коленях. Они наблюдают за нами со всех сторон.
— С чего ты это взял? — спросила Мэри.
— Я это точно знаю, — ответил Хэл. — И Енот знает. Он видел их там, наверху; они сидели у костра. Услышать их невозможно, но Еноту удалось. Как бы они ни скрывались, он услышал их. И, конечно, к тому же унюхал.
— Мы не будем обращать на них внимания, — сказал Снивли. — Будем вести себя так, словно их не существует. Мы должны привыкать к этому, потому что не можем заставить ветер дуть в другую сторону. Но пока все идет, как и должно идти. Они ни на минуту не оставляют нас, и следят, неустанно следят. Пока бояться нечего. Вокруг нет никого, кроме самых маленьких — эльфов, троллей, домовых. Они не опасны. Ничего существенного нет. Ничего угрожающего.
Корнуэлл разворошил угли и положил на них початки кукурузы.
— А что будет, — спросил он, — когда появится что-то в самом деле существенное и грозное?
Снивли пожал плечами. Он сидел на корточках рядом с Корнуэллом, глядя на тлеющие угли.
— Не знаю, — ответил он. — Нам остается только прислушаться… как ты говоришь — к своим предчувствиям. Это все, что мы можем сделать. Пока у нас есть несколько вещей, которые могут принести нам пользу. Во-первых, рог. Это очень мощное средство. Дня через два история о нем широко распространится, и о ней будут знать все Затерянные Земли. Кроме того, у тебя на поясе волшебный меч.
— Я рад, — что он со мной, — сказал Корнуэлл. — И все хотел спросить тебя. Мне не давало покоя, почему ты вручил его Джибу. Конечно, он рассказал тебе, для кого меч предназначается. Но тут ты сделал ошибку, мастер Гном. Ты должен был выяснить, кто я такой, посмотреть, достоин ли я волшебного меча. Ведь обыщи ты хоть весь мир, все равно человека, более неподходящего, чтобы владеть этим мечом, ты не нашел бы. Да, я носил меч, как и многие другие, ведь у многих мужчин есть мечи. Лезвие у него было иссечено и источено; это была просто фамильная реликвия, она не представляла никакой ценности, с ней не было связано никаких чувств. Я по году даже не вытаскивал его из ножен.
— И все же, — усмехнулся Снивли, — скажу тебе, что ты вел себя более, чем достойно, во время стычки в конюшне.
Корнуэлл с отвращением фыркнул.
— Я отлетел к лошади, и она так лягнулась, что для меня все кончилось. Джиб со своим верным топором и Хэл со своим луком — вот кто были настоящими героями в этой стычке.
— Однако, не будем забывать, что ты убил своего противника.
— Чисто случайно, уверяю тебя, чисто случайно. Эта глупая деревенщина просто напоролась на острие.
— Во всяком случае, — сказал Снивли, — не так уж важно, по моему мнению, как там было. Главное, что ты сделал свое дело.
— Неловко и неуклюже, — возразил Корнуэлл, — и славы я не заслуживаю.
— Порой мне кажется, — заметил Снивли, — что большая часть славы, которая достается на долю великих деяний, присуждается незаслуженно. По прошествии времени простая резня предстает как благородный рыцарский поединок.
Откуда-то появился Енот, вошел в круг света от костра и положил передние лапы Корнуэллу на колени. Ткнув носом в обжаренный початок, он зашевелил бакенбардами.
— Подожди немного, — попросил Корнуэлл. — Он дойдет, и я обещаю, что кусок тебе достанется.
— Я часто думаю, — сказал Снивли, — много ли он понимает. Умное животное. Хэл все время разговаривает с ним. И уверяет, что тот ему отвечает.
— А я и не сомневаюсь в этом, — сказал Корнуэлл.
— Они очень привязаны друг к другу, — продолжал Снивли. — Словно они братья. Как-то ночью за Енотом гнались собаки. Он был совсем еще малышом. Хэл спас его и взял к себе домой. И с тех пор они не разлучаются. А теперь, когда он вырос и поумнел, ни одно здравомыслящее существо не рискнет покуситься на него.
— Собаки должны хорошо знать его, — сказала Мэри. — Хэл рассказывал, что самогонщик, который почти каждую ночь охотится на енотов, потерпел с ним неудачу. Собаки не идут по следу Енота. Даже когда он гуляет один, они его не беспокоят. Правда, они могут напасть на его след и погонять немного, но только ради удовольствия поноситься по воздуху, и в конце концов бросают это занятие.
— Собаки достаточно умны, — сказал Хэл. — Умнее их только Старый Енот.
— Тут по-прежнему кто-то есть, — предупредил Джиб. — Я то и дело замечаю какое-то движение в темноте.
— Они не расстаются с нами с того момента, как мы перешли реку, — пояснил Снивли. — Мы, конечно, не видим их, но они здесь и наблюдают за нами.
Кто-то дернул Мэри за рукав и, повернув голову, она увидела маленькое создание с морщинистым лицом, полным тревоги.
— Вот и один из них, — сказала она. — Выходи на открытое место. А вы не делайте никаких резких движений, а то перепугаете его до смерти.
— Я — Бромли, тролль, — представилось создание. — Ты помнишь меня?
— Я не уверена… Ты один из тех, с кем я играла в детстве? — помедлив, спросила она.
— Ты была совсем маленькой девочкой, — ответил Бромли. — Не больше любого из нас. Мы приходили к тебе — я и домовой Фиддлфингер, а порой кто-нибудь из фей или эльфов. И ты не замечала, что мы отличаемся друг от друга. Ты была еще слишком маленькой, чтобы задумываться над этим. Мы лепили песочные пирожки на берегу ручья, Фиддлфингер и я говорили тебе, что они очень вкусные, я ты покатывалась со смеху. Каждый раз, когда тебе хотелось лепить пирожки, мы приходили к тебе в гости.
— Теперь я припоминаю. Вы жили под мостом, и я всегда думала, как странно жить под мостом.
— Теперь ты должна знать, — с легкой надменностью заявил Бромли, — что все настоящие тролли живут только под мостами. В иных местах они не селятся.
— Да, конечно, — подтвердила Мэри. — Я знаю, что тролли живут под мостами.
— И еще мы ходили дразнить великана — людоеда, — напомнил Бромли. — Мы бросали в его пещеру камни и ветки, а потом удирали, чтобы он не успел нас поймать. Думаю сейчас о нашем безобразном поведении и сомневаюсь: подозревал ли великан, что это мы хулиганим. Ведь выглядели мы такими робкими, что, казалось, даже собственной тени боимся.
Корнуэлл собрался было подать голос, но Мэри остановила его движением головы.
— Почти весь ваш народец тайно наблюдает за нами? — спросила она. — Почему бы им не показаться? Мы разведем большой костер, рассядемся вокруг него и поговорим. Мы даже можем потанцевать. Еда найдется. Поджарим еще початков. Хватит на всех.
— Они не придут, — ответил Бромли. — Даже ради початков. Они были против того, чтобы я подходил к тебе. Но я должен был подойти. Я помню тебя еще с тех давних пор. Ты жила в Приграничье?
— Меня туда отнесли, — сказала Мэри.
— А я ходил и искал тебя и ничего не понимал. Мы же неплохо проводили время. Хотя, надо признаться, что изготовление песочных пирожков было довольно грязной и утомительной работой.
— А где сейчас Фиддлфингер?
— Не знаю. Исчез из виду. Домовые разбрелись кто куда. Они вечно бродят. Лишь мы, тролли, остаемся на месте. Находим мост, который нам нравится, устраиваемся под ним и живем всю…
Внезапно раздался какой-то писк, хотя потом, припомнив все, что произошло, выяснили, что звук не был таким уж неожиданным. Он раздавался неоднократно, пока тролль беседовал с Мэри, но весьма смахивал на те звуки, которые издает цикада, когда, примостившись в кустах, пиликает на своей скрипочке. Но в тот раз писк превратился в квакающую трель, а затем перешел в настоящий вопль, потрясший воздух; он не смолкал ни на секунду, он рос и рос, превращаясь в дикую жуткую мелодию, в которой было что-то и от стенаний, и от боевого клича, и от бормотания сумасшедшего.
Мэри, перепугавшись, вскочила на ноги, то же сделал Корнуэлл, отбросив лежавший на коленях початок кукурузы. Лошади, привязанные к колышкам, заржали от ужаса. Снивли попытался завопить, но издал только слабый стон.
— Темный Волынщик, — пробормотал он, повторяя снова и снова. — Темный Волынщик, Темный Волынщик, Темный Волынщик…
Что-то круглое и влажное двигалось по склону к лагерю. Оно катилось, подпрыгивая, и каждый раз, опускаясь на землю, издавало глухой звук. Подкатившись к костру, предмет остановился и уставился на них, искривив рот в ухмылке.
Перед путниками была отрезанная человеческая голова.
19
На следующий день они нашли место, откуда в них запустили отрезанную голову. После краткой церемонии и торопливых молитв, она была предана земле на месте их ночной стоянки у подножья большого гранитного валуна, и на его поверхности был выцарапан крест, чтобы обозначить место последнего ее упокоения.
Оливер возражал против креста.
— Они нас не трогают, — говорил он. — Почему мы должны нарываться на оскорбления? Эти две глупые перекрещенные палки пугают их.
Но Корнуэлл был непреклонен.
— Крест — не оскорбление, — сказал он. — А как насчет того, что в нас швыряют отрезанную голову? Что-то непохоже, чтобы нас оставили в покое. Голова эта принадлежала человеку и, скорее всего, христианину. А он как минимум, заслуживал заупокойной молитвы и креста над могилой, вот мы и исполнили свой долг перед ним.
— Тебе не кажется, — спросил Джиб, — что это мог быть один из людей Беккета?
— Вполне возможно, — сказал Корнуэлл. — После истории с гостиницей мы не слышали о них. Не знаем даже, пересекли они уже границу или нет, но любой человек здесь, скорее всего, относится к компании Беккета. Он мог пройти вдоль линии болот и забрести сюда, где наткнулся на кого-то, кто не испытывает симпатии к людям.