Ночь черного хрусталя - Михайлов Владимир Дмитриевич 4 стр.

– Интересно, – пробормотал Милов. – Откуда же они взялись?

– О, на этот вопрос я, к сожалению, могу ответить совершенно точно: это были местные жители, фермеры, сельскохозяйственные рабо­чие… Да, как ни постыдно, это были намуры. А ведь мы испокон веку отличались спокойным, уравновешенным характером. Если бы это совер­шили фромы, я, откровенно говоря, не очень удивился бы; поверьте, мне чужда всякая национальная ограниченность, я ни в коем случае не расист, но фромы есть фромы, это вам скажет кто угодно… Но это были намуры, господин Милф…

– Так что судьба остальных жителей вам неизвестна?

Ответила Ева:

– Люди бежали, как я заметила, главным образом к Центру; а куда еще можно было де­ваться? Надеюсь, им удалось добежать. В пеще­ре, кроме нас двоих, никого, кажется, не оказа­лось, и туда за нами никто не погнался.

– Поселок далеко от Центра?

Ева встала, вытянула руку:

– Примерно там… Обычно его легко опоз­нать: над ним тоже как бы световой купол, осо­бенно когда в небе облака. А сейчас совершенно темно…

Граве снова икнул. Ева подошла к нему, села рядом, обняла, сказала:

– Грейтесь, а то мне даже жарко стало от таких воспоминаний. А вообще, когда вы в по­следний раз были у психоаналитика? – Граве не ответил. Налетел ветер, принес удушливо-тошнотворный запах. Ева фыркнула, Граве за­кашлялся, потом пробормотал:

– Это снова органики что-то такое выплес­нули.

– Какая разница? – отозвалась Ева.

– Да нет, я просто так.

Милов краем уха слушал их разговор, думал же о другом. Нет, это все к нему отношения не имело. «У меня другая задача, – думал он. – Главное – оказаться в нужное время в нужном месте, не то груз опять уйдет – и канет неизве­стно куда, как и в прошлый раз. Нет, чую, це­почка не зря ведет через этот самый Центр. Но если там сейчас беспорядки… Ну, все равно, его-то я разыщу…»

– Простите? – спохватился он, поняв, что обращаются к нему.

– Я говорю: скорее всего, это месть ферме­ров. Центру не следовало отказываться от заку­пок. Это было так неожиданно и для фермеров столь болезненно… Нет, я не оправдываю их, не поймите превратно, но ведь они на это рассчи­тывали, и вдруг…

– Вовсе не вдруг, – не согласилась Ева. – Мы их уже не раз предупреждали: содержа­ние нитратов в овощах выше всяких допустимых пределов. У Центра достаточно денег, чтобы по­лучать за них доброкачественную пищу.

– Простите меня, доктор, но это эгоизм, – сказал Граве обиженно. – Конечно, вы ино­странка, но мне, намуру, не все равно, как бу­дут жить наши фермеры. Поверьте, им не так-то легко, и в какой-то степени их можно – нет, не оправдать, разумеется, но во всяком случае по­нять логику их мышления…

– Понятно, – сказал Милов, хотя рассуж­дения Граве его совсем не убедили. Впрочем, че­го не случается на свете… – Значит, поселок они разгромили? – Он встал, с удовольствием потянулся. – Ну, кажется, мы достаточно от­дохнули… Глядите-ка, а ведь там уже не так темно, как было только что!

И в самом деле, облака над местом, где на­ходился поселок, словно бы посветлели.

– Ну, слава Богу, – сказала Ева. – Зна­чит, все кончилось, люди вернулись. Может быть, и мне?.. – подумала она вслух. Милов смотрел на облака, они становились все ярче.

– Нет, – сказал он, – думаю, это не обычное освещение. Может быть, это и не поселок вов­се?

– Но там именно Сайенс-виллидж, – сказа­ла Ева, – ничего другого там нет.

Зарево раз­горалось неровно, как бы играя – но упорно.

– Если это поселок, то он горит, – сказал Ми­лов, – другого объяснения не вижу.

После этих слов они смотрели молча. Потом Граве ска­зал:

– Да, это, несомненно, пожар. Колоссаль­ный. Какой смысл был исправлять компьютер, который все равно сгорит – даже и то, чего они не успели разбить?

– Господи, – пробормотала Ева, – почему, почему? За то, что мы не купи­ли у них сколько-то тонн капусты или томатов? Это же немыслимо и бессмысленно, это невоз­можно понять!

– Ну, – сказал Граве, – люди бежали в спешке, кто-нибудь забыл выключить нагревательный прибор, а от этого до пожара – один шаг.

– Пожалуй, нет, – сказал Милов, – очень уж бойко горит. – Случайный пожар не рас­пространяется так быстро: ветра почти нет. Тут скорее поджог, с разных сторон одновременно. Очень благородно с их стороны, что хоть людей выгнали из домов.

Ева усмехнулась, сказала:

– Ну, меня вот не очень выгоняли – наоборот, несколько молодых людей хотели задержаться со мной в доме. Юнцы, физиономии в прыщах, ре­шили, видимо, познакомиться вплотную. Да, вот еще что: на груди у каждого из них был при­шпилен дубовый лист – по-моему, не настоящий, а то ли пластиковый, то ли матерчатый… Отличительный знак, так сказать.

– Нет, – ска­зал Граве уверенно, – наши фермеры так не стали бы.

– Как же вам удалось избавиться? – поинтересовался Милов.

– Помог хозяин дома, каратист, между прочим.

– Понятно, – сказал Милов, – а почему он не убежал с вами?

Ева ответила не сразу:

– Потому что я убежала сразу. Очень испугалась. Сейчас мне самой противно.

– Как бы там ни было, господа, – сказал Граве и тоже встал, – надо идти. Машины на­ши, вероятно, погибли, но моя застрахована, и ваша, доктор, тоже, я надеюсь? Воспользуемся ранним автобусом, только не пойдем на обзор­ный холм, а прямо к мосту, там он делает оста­новку. Да-да, я понимаю, очень прискорбно, но сейчас мы никому и ничем помочь не в состоя­нии – кроме наших семей. Вот и поспешим к ним. Или вы собираетесь оставаться здесь до скончания веков?

– Боюсь, – сказала Ева, – что скончание веков уже наступило.

Мужчины повернулись к ней. Она стояла, вся подавшись вперед, глядя туда, где за лесом, едва проступавшим на левом берегу, в отдале­нии (за эти годы лес медленно, но решительно отступил от реки, которая вместо жизни – или вперемешку с нею – несла все более концент­рированную гибель; у деревьев, надо думать, есть какой-то свой инстинкт, и если каждое в отдельности уйти от опасности не может, то лес в целом такой способностью обладает, так же, как и противоположной: возвращаться, когда уг­роза миновала и враг леса – цивилизованный человек – оказался вынужден убраться прочь) стоял город, хотя отсюда не увидеть было и вы­сочайшей из его кровель или башен, но и над ним должно было светить ночное зарево. Однако сейчас в той стороне было совершенно темно, и для всех, исключая Милова, в этом было нечто неестественное и страшное.

– Ни искорки, – сказала Ева почти жа­лобно. – Ни проблеска…

– Наверное, перебои с энергией, – успо­коил Милов. – Это лучше, чем пожар.

И сделал было шаг, чтобы спуститься к реке. Однако оба его спутника по-прежнему стояли, словно в оцепенении: минувший день закончился неожиданно недобро, и от ночи следовало, на­верное, ожидать каких-то новых и не менее уг­рожающих сюрпризов.

– Знаете, господа, – неожиданно откро­венно сказал Граве, – мне страшно. Не напрас­но ли мы успокаиваем себя?

Ева вцепилась пальцами в его плечо, тоже напуганная молчаливым мраком, которого даже горящий поселок не мог одолеть.

Милов остался как бы в одиночестве. Он был чужаком тут, и не его город это был, и дела у него были – свои, особенные, его спутников со­вершенно не касающиеся. Наверное, пора было прощаться с ними и следовать своим путем; го­род пока его не интересовал: его очередь, города, должна была наступить позже. Все было тихо, так что оба спутника Милова, у которых город создавал чувство общности и единой судьбы, на­верняка смогут спокойно добраться до дома на своем автобусе. Надо было уходить, иначе он рисковал попасть в жестокий цейтнот. И все же что-то мешало вот так сразу повернуться и дви­нуться своим путем. Может быть, как раз пото­му, что был он здесь посторонним, он сохранил способность думать трезвее и, не имея пока ни­каких доказательств, как-то нутром, что ли, чувствовал: что-то не так, не в отказе покупать капусту было дело, а значит, инцидент мог ока­заться не единственным, и опасность, какой бы она ни была, далеко еще не миновала – интуи­ция говорила так, а он привык доверять ей. Зна­чит, рано еще было уходить? Он уже повернулся было, чтобы поторопить их, но тут горожане и сами вышли, наконец, из своей бездвижности.

– Я чувствую, как Лили зовет меня! – па­тетически сказал Граве. Дрожь его прошла, го­лос звучал едва ли не героически.

Ева же, напротив, попыталась погасить вол­нение насмешкой.

– Браво! – сказала она. – Вот заговорил мужчина. А вы, Дан, не спешите спасать свою благоверную? Туристы ведь ездят семьями. Где вы, кстати, ухитрились потерять ее? Или она предоставляет вам неограниченную свободу дей­ствий?

«Черт знает, что я говорю, – подумала она сама. – Зачем?»

– Я езжу один, – сказал Милов. – Дога­дался своевременно развестись – давным-давно.

– О, – сказала Ева, – куда только смот­рят женщины? Какой шанс упускают! Ну, пора идти. Вы, надеюсь, с нами? – Это был даже не вопрос, но утверждение.

– С вами, – сказал Милов, прикинув еще, что до Центра добраться куда быстрее можно бу­дет по шоссе, доехав на автобусе до перекрест­ка. – Во всяком случае, часть пути проделаем вместе, а уж там – помашу вам рукой на про­щание.

– Значит, бросите нас на произвол судьбы, – сказала Ева.

Вместо ответа Милов протянул оба захвачен­ных в пещере пистолета:

– Возьмите на всякий случай…

– Нет-нет, от этого избавьте, – сказал Граве и спрятал руки за спину. – У меня нет разрешения полиции на ношение оружия, и я не вправе…

– Давайте, Дан, – кивнула Ева.

– Справитесь?

– Ну, я современная женщина. Не беспо­койтесь. Вряд ли он понадобится, я беру его как сувенир – на память…

– Гм, – сказал Милов несколько смущен­но и засунул второй пистолет в карман. – А я-то надеялся избавиться от лишнего груза. Госпо­дин Граве, вы можете получить его, как только попросите.

– Нет-нет. Очень вам благодарен, но… Обождите, господин Милф, нам же не в ту сто­рону! Мост – там!

– Знаю. Но вы уверены, что на мосту – чисто?

– А вам нужно, чтобы было подметено? – не утерпела Ева.

Милов усмехнулся:

– Простите, это жаргон… Понимаете ли, у меня есть сильное подозрение, что там не без­опасно. Когда стреляют и преследуют людей, это не кончается так быстро и безболезненно, по­верьте, охота на людей – старый, но вечно ув­лекательный спорт. Поэтому я предлагаю идти вброд.

– Что, снова стриптиз? – недовольно спро­сила Ева.

– Могу помочь раздеться, – усмехнулся Милов.

Он и сам не понимал, почему вдруг брякнул такое – нелепое и пошлое. «Стыдно», – поду­мал он с осуждением.

– Я иногда принимаю такую помощь, – ответила Ева вызывающе, – но не от первого встречного. Только тогда попрошу мужчин от­вернуться: уже не так темно.

Это говорилось уже на ходу: они все прибав­ляли и прибавляли шагу.

Трое шли, наискось приближаясь к воде, и Милов, как и в пещере, шагал впереди – уме­ренно, словно был гидом и не раз водил экскур­сии по этим местам. Граве этого даже не заме­тил; торопливо переступая короткими ногами, он был душой уже весь в городе, у себя дома, рядом с Лили. Ева оказалась наблюдательнее – и по­тому, что была женщиной, и еще, наверное, ничья судьба не волновала ее настолько, чтобы совершенно отвлечь от реальности. Увязая каблучками в песке, она нагнала Милова и пошла рядом.

– Вы говорили, что впервые здесь, Дан?

– Так оно и есть. Что вас смущает?

– Слишком уж уверенно вы идете.

– Я опытный путешественник, и заблагов­ременно изучаю местность по картам.

– И на них обозначен каждый брод?

Он усмехнулся.

– Вот именно: каждый брод.

– Дан, вы…

– Что, Ева?

– Нет, ничего.

Милов замедлил шаг.

– Что такое? – Она невольно перешла на шепот. Он ответил так же:

– Кусты на берегу. Стойте тут, а я прове­рю.

– Но ведь все спокойно…

– Дай-то Бог, – сказал он. Шагнул – и растворился в темно-серой мгле. Еве сразу стало зябко. Река плескалась совсем рядом, и в сторо­не, выше по течению, на поверхности воды игра­ли блики: выстроенный из дерева поселок вдалеке горел так сильно, что отблески пламени достига­ли даже реки. Граве стоял у Евы за спиной, громко сопя.

– Нет, нет, – вдруг сказал он в полный голос. – Все чушь. Нелепость. Земледельцы со­шли с ума, но это еще не значит…

Она, не поворачиваясь, нашарила его руку, стиснула до боли.

– Граве, смотрите… Видите?

– А что я должен увидеть, доктор?

– Да не вверх глядите, а на воду!

Что-то плыло по течению – темное, удли­ненное, слишком маленькое, чтобы оказаться лодкой.

– Да, вижу. Какая-то колода, я думаю.

– Граве, я боюсь…

То плыл труп. Река несла его неторопливо, словно в торжественной похоронной процессии.

– По-моему, это все-таки бревно, – неу­веренно сказал Граве. – Конечно, оно имеет некоторое сходство…

Милов возник неслышно, как и ушел.

– Идемте, – сказал он. – Тут спокойно.

– Дан, я не полезу в эту воду… в ней пла­вают мертвецы. Ужасно!.. Что это значит?

– Что убивают людей.

– Но почему, зачем?

– Боюсь, что мы это узнаем. Мужайтесь, Ева, другого пути нет. – Он остановился у са­мого уреза воды, прислушался. – Тут.

– Ладно, – со вздохом проговорила Ева. – Только на этот раз я пойду последней: уж очень густой загар ложится на голое тело от ва­ших взглядов.

– Я надеюсь, вы не подозреваете меня… – негодующе начал Граве.

– Да нет, конечно, – сказала Ева, – про­сто я в настроении шутить. Ну, идемте, не то я совсем замерзну, простуда и так уже мне обес­печена.

– Боюсь, что вызвать врача будет труднень­ко, – сказал Милов, ступив в воду и ногой про­буя дно. – Теперь никакой самодеятельности, ни шагу в сторону – огонь будет открыт без предупреждения. Не бойтесь: я тоже шучу…

Они медленно двинулись, слышался только легкий плеск, и лишь однажды Ева издала сдав­ленное «Ох!» – оступилась, видно, однако справилась и шла вместе со всеми, не отставая.

– Вы осторожно, – тихо сказал Милов, – тут дно паршивое.

– Это я уже поняла, – так же приглушен­но отозвалась женщина.

Вода, которую они расталкивали сначала бедрами, потом грудью, казалось, стала еще жирнее, неприятнее на ощупь, чем была, в ней попадалось больше всякого плавучего мусора, потом проплыли еще два трупа. Один – ближе к левому берегу, к которому они направлялись, и тень почти совсем скрыла его от падавших на воду отблесков пожара; из-за них вода местами, казалось, сама то и дело вспыхивала холодным радужным пламенем. Другой труп проскользнул почти рядом; он плыл лицом вверх, но черты лица было не разглядеть, еще слишком темно было, и Милов лишь понадеялся, что это не тот был, чей снимок он видел и запомнил, кого нуж­но было встретить в Центре не далее как утром, которое все приближалось. На мгновение Милов поднял глаза к небу; оно понемногу затягивалось дымкой, слишком много всего в поселке уже сго­рело и продолжало гореть, но дым, к счастью, проносило левее. И он не мешал дышать.

Милов ногой нащупывал место для каждого нового шага, середину они уже миновали – и вдруг с левого берега неожиданно и сокруши­тельно хлестким потоком голубого света ударил прожектор, уперся в правый, теперь уже даль­ний берег, подполз к воде, осторожно опустился на нее и начал высвечивать, но не равномерным сканированием, а рывками, зигзагами – види­мо, управляли им люди неопытные. После едва ощутимой заминки Милов прошипел: «Нырять!» – настолько повелительно, что у спутников его не мелькнуло и мысли о неподчинении. Головы скрылись под маслянистой поверхностью, но луч прошел мимо, хотя и под водой свет был так си­лен, что ощущался даже кожей. Ева, начав уже задыхаться, первой высунула голову, волосы ее повисли, словно водоросли, с них стекала вода, едва слышно журча. «Прощай, красота», – пробормотала она с печальной насмешкой. «Быс­тро к берегу!» – скомандовал Милов. Они за­шагали, расталкивая воду теперь уже коленями, не стесняясь более шума: тут и сама река не молчала в неровностях берега. «Глаза щиплет», – пожаловалась Ева. «Надо было зажмуриться плотнее, тут вам не Майями Бич, – сердито выговорил ей Милов. – Ну-ка, давайте сюда».

Они были уже на берегу, на песке, и Милов, повернувшись, подступил вплотную к женщине – она отчаянно терла глаза пальцами, но легче не становилось, – с силой отнял ее руки, взял голову Евы в ладони. «Да не жмурьтесь сейчас! – тихо прикрикнул он, – раньше надо было, там, в воде!» Они стояли сейчас почти вплот­ную, голые, соприкасаясь грудью, но как бы вов­се не понимали или не ощущали этого. Ева ма­шинально положила руку на его плечо, он и не почувствовал вроде бы, приблизил свое лицо к ее, пегому от растекшегося грима. Граве возму­щенно отвернулся и поспешил отойти подальше: происходившее выходило далеко за всякие мыс­лимые пределы не то что приличий, а… а… ну, одним словом. Милов стал языком вылизывать ее глаза, поминутно сплевывая. Она стояла по­корно, и еще секунду оставалась так, когда он уже отошел, и только после этого вдруг едва не захлебнулась дыханием, словно придя в себя. Граве в отдалении успел уже обтереться травой и теперь поспешно одевался, бормоча: «Господа, я сильно опасаюсь, что мы опоздаем…» Луч про­жектора широко промахнул поверху, но теперь они его не боялись: они были внизу, под обры­вом, а прожектор – высоко на берегу.