Дальние континенты - Тильда Гир 4 стр.


— Ну и ну, — пробормотал священник, отойдя от ворот подальше. — Странность за странностью! Что-то не нравится мне эта Европа!

— Ну, может быть, в Азии будет лучше? — предположил брат Лэльдо, последовавший за ним. — Впрочем, до Азии еще добраться надо.

— Знаешь что, — сказал Иеро, — не хочу я в Рим. Давай вернемся к полусфере и полетим дальше.

Но едва он произнес это, как калитка снова тихо скрипнула, открываясь, и к путникам вышел давешний горожанин. Он небрежным жестом откинул назад волосы, падающие ему на глаза, и путники увидели, в ушах горожанина крупные золотые серьги. Только теперь Иеро обратил внимание на то, что руки у этого смуглого человека слишком длинные, а пальцы унизаны перстнями. Мужчины на севере Америки никогда не носили подобных украшений, и суровому священнику вид молодого человека, увешанного золотом, показался смешным. Но сейчас Иеро было не до смеха.

Горожанин сказал что-то, делая рукой приглашающий жест, и брат Лэльдо мысленно перевел его слова для всех:

— Он говорит, что старейшины не против того, чтобы мы вошли в Веллетри. Это название города, как я понимаю.

Отступать было поздно, и путники направились к калитке.

…Да, город на взгляд американцев и в самом деле казался диковинным. Его улицы были настолько узки, что казалось — дома вот-вот сомкнутся выступающими краями крыш. Сами дома были в основном двухэтажными, но кое-где попадались и одноэтажные строения на высоких фундаментах. Узкие окна забраны нарядными металлическими решетками, тонкими и ажурными, служащими скорее украшением, нежели защитой. Входные двери были устроены на один лад — к ним вели две-три каменные ступеньки с небольшим фасонистым козырьком над ними. Но сами двери демонстрировали весьма разнообразные вкусы хозяев домов. То путники видели дверь из узеньких досок красного дерева, отделанную бронзовыми накладками, изображающими вьющиеся стебли, цветы и листья, то вдруг им в глаза бросалась дверь матово-черная, украшенная серебром, то, наоборот, хозяин выкрасил свою дверь ослепительной белой краской и расписал пейзажами… И на каждой двери висели молотки, также свидетельствующие о богатой фантазии владельцев домов. Молоток в виде рыбы, молоток-шар, молоток-птица… В конце концов священнику надоело рассматривать эти игрушки, и он стал смотреть просто вперед, в спину провожатого. И только теперь обратил внимание на то, что на узких улочках, по которым вел путников смуглый человек, нет ни души. Иеро поднял голову и стал оглядывать узкие высокие окна. И обнаружил, что почти в каждом из них смутно виднеется чье-то лицо. Горожане внимательно рассматривали чужаков, сами не спеша показываться им на глаза.

— Лэльдо, — мысленно окликнул священник эливенера, шедшего рядом с провожатым, — ты заметил, что они на нас смотрят из окон?

— Заметил, — спокойно ответил брат Лэльдо. — А ты не попробовал прослушать их мысли?

Иеро смутился. Подслушивать чужие мысли… Вообще-то он отлично умел это делать, но в нем крепко-накрепко засел главный принцип мысленного общения: никогда не пытаться влезть туда, куда тебя не приглашали. Однако сейчас, похоже, стоило в первую очередь подумать не об этической стороне проблемы, а о том, чтобы уберечь друзей от опасности, буде она скрывается в умах странных горожан. Попутно священник подумал и о том, что эливенер наверняка и сам умеет заглядывать в чужие умы ничуть не хуже самого Иеро, но почему-то не хочет признаваться в этом умении. Ну, это его дело.

Разговор велся, само собой, на общей волне, чтобы каждый член отряда мог его слышать, и, само собой, на священника посыпались советы:

— Покопайся в них как следует, Иеро! — Это медведь.

— Ага, прошерсти их до донышка! — Это Лэса.

И наконец — лорс:

— Только постарайся не допустить, чтобы они это заметили.

Иеро ухмыльнулся и стал мысленно обшаривать дома, мимо которых они проходили, в поисках наиболее раскрытого ума. И обнаружил, что вообще-то все умы вокруг распахнуты настежь. Горожане даже не подозревали о возможности мысленной речи и о том, что кто-то может сунуться в их мозги. «Отлично, — подумал Иеро, выбирая объект для исследования, — мы их сейчас осторожненько…» Тут он сообразил, что лучше всего начать с провожатого. Уж он-то знает, куда и зачем ведет незваных гостей.

Священник протянул мысленный щуп к сознанию шедшего впереди смуглого черноволосого человека. Ну-ка, что там кроется?.. А там крылось нечто совершенно непонятное.

«…пожалуй, подойдут. Вот удача! Надеюсь, старейшины сразу отправят гонца в Рим… Да, повезло! Мы их пока отмоем, подкормим… ну, собственно, неделя, не больше… мужики крепкие, здоровые… интересно, звери у них опасные или нет? Вот если бы опасные! Чем злее — тем лучше… ну, отлично, ну, повезло… интересно, откуда они взялись? В горах таких бледных нет, на побережье тоже… да какая разница? Похоже, в самом деле откуда-то приплыли. Вот удача!.. Сколько нам отвалят за такую находку, хотел бы я знать…»

Иеро быстро пересказал всем содержание мыслей проводника, и путники принялись размышлять над тем, что бы все это могло означать. Ну, что горожане намереваются отправить чужаков дальше, в Рим, было понятно. Вот только зачем? И почему это связывалось с выгодой? И почему провожатому хотелось, чтобы «звери» оказались злыми и опасными? Разумеется, Горму и Лэсе, да и Клуцу тоже не составило бы труда изобразить из себя ужасных хищников, повинующихся лишь хозяевам, но сначала надо было разобраться, следует ли это делать. Как бы хуже не вышло.

— Лэльдо, ты что-нибудь понимаешь? — спросил священник.

— Пока нет, — честно признался молодой эливенер. — Ты не выпускай его из виду, может, что-нибудь и прояснится.

Но провожатый уже вывел чужаков на небольшую шестиугольную площадь, от которой лучами расходились шесть узеньких улочек. В центре площади стояла на невысоком затейливом постаменте великолепная скульптура из белого мрамора — какое-то морское животное, немного похожее на рыбу, но с длинным зубастым рылом и высоким выпуклым лбом, взлетело на волне, неся на спине пухлого кудрявого младенца. Работа была на диво хороша. И «рыба», и младенец казались бы живыми, обладай они цветом. Но даже будучи белыми, они зачаровывали. Провожатый что-то сказал, повернувшись к Лэльдо, и одновременно махнул рукой в сторону одного из зданий, выходящих фасадом на площадь, — и эливенер, выступавший теперь в роли официального толмача отряда, перевел вслух:

— Нас приглашают вон в тот дом. Там нас ждут городские старейшины. — И тут же мысленно спросил, обращаясь к священнику: — Ну?..

— Думает, что все будут рады, — перевел Иеро не высказанное провожатым. — И надеется, что мы ни о чем не догадаемся.

— О чем именно мы не должны догадаться? — спросила Лэса.

— Не понимаю, — посетовал священник. — Никаких образов, никаких уточнений. Он просто почти уверен, что ему достанется немалая сумма денег, вот и все. И это его радует.

— Ну, с виду не скажешь, — тихонько фыркнул Горм. — Выглядит он довольно уныло.

— Может, у них не принято внешне выражать свои чувства? — предположил Клуц.

— Все может быть, конечно, — передал брат Лэльдо. — Давайте-ка вот что… раз уж вас приняли за безгласных животных, так и держитесь. Лэса, ты ведь можешь подслушивать мысли, так?

— Очень плохо, — напомнила иир'ова. — До Иеро мне далеко.

34 — И все-таки кое-что ты умеешь. Вот и воспользуйся.

— Думаешь, меня тоже за зверя приняли? — удивилась Лэса. — Я же на двух ногах иду!

— Не знаю… увидим, кого пригласят в дом, а кого — нет.

Через несколько секунд выяснилось, что Лэсу и в самом деле приняли за животное, несмотря на то, что она, на взгляд американцев, ничуть на животное не походила. Но, судя по всему, в Европе не видывали разумных существ, покрытых шерсткой. А может быть, это касалось только остатков Италии? Путники решили, что доказывать что-либо сейчас не время. Со временем все встанет на свои места.

Провожатый задал брату Лэльдо какой-то вопрос, эливенер ответил и тут же повернулся к Иеро.

— Он спрашивает, можно ли оставить наших животных на площади, и не лучше ли привязать их как следует. А тебя и меня просит войти в дом.

Иеро чуть не подавился смехом, представив как следует привязанных Лэсу и Горма. Но, сделав серьезное лицо, сказал вслух:

— Объясни ему, что они слушаются наших приказаний и будут стоять смирно. — И тут же добавил мысленно: — И вам действительно придется постоять смирно, пока мы во всем не разберемся. Лэса, будь настороже! Старайся услышать как можно больше!

— Да уж постараюсь, — мысленно буркнула иир'ова. — Поесть-то дадут? Зверей, между прочим, полагается кормить и поить!

Горм чуть не сел на мостовую — так его разобрал смех. Клуц тоже затряс головой, стараясь справиться с нахлынувшим весельем. Но вообще всем троим, похоже, понравилось, что они будут прикидываться ужасными хищниками. Это сулило немало развлечений.

Брат Лэльдо переговорил с провожатым и вместе с ним и Иеро направился к указанному дому. Трое «хищников» остались возле скульптуры. Горм тут же развалился на гладких камнях мостовой, Лэса уселась рядом с ним, прикинувшись милой киской, а Клуц остался стоять и высокомерно поглядывал по сторонам, время от времени встряхивая головой и громко фыркая. Из каждого окна, выходящего на площадь, на них таращились изумленные глаза горожан.

Провожатый первым поднялся по трем ступенькам, ведущим к широкой двустворчатой двери дома — эта дверь оказалась розового дерева, ее густо покрывала затейливая резьба, а дверной молоток изображал собой человечка с хилым тельцем и огромной головой. Судя по всему, в дверь полагалось колотить его лбом. Но стучать провожатому не пришлось — Иеро и Лэльдо не успели даже поставить ноги на первую ступеньку, как дверь открылась, и на пороге возник весьма пожилой человек маленького роста, в нарядном темно-синем костюме, с длинной седой бородой и пышными усами, выкрашенными почему-то в розовый цвет. Северяне уставились на эти удивительные усы, а старик кивнул им и сделал рукой приглашающий жест. Пальцы его смуглой морщинистой руки были унизаны тяжелыми перстнями. «Надо же, — подумал Иеро, — как они тут любят побрякушки!»

Священник и молодой эливенер вслед за провожатым вошли в дом и очутились в темноватом прохладном холле. Внутренняя отделка дома ошеломила обоих американцев. Пол довольно большого помещения был выложен белыми и красными мраморными плитами, и уж слишком, на взгляд священника, походил на шахматную доску. Ему вдруг захотелось изобразить из себя шахматного коня и начать прыгать по клеткам в строгом соответствии с правилами игры… но тут он глянул на потолок — и разинул рот.

Метрах в четырех над его головой, в пышной лепной раме — овальной, густо позолоченной, — располагалась весьма странная картина, написанная яркими, сочными красками, весьма реалистично… то есть настолько реалистично, что на мгновение священнику показалось: все эти люди и звери вот-вот рухнут прямо ему на голову… Он встряхнул головой и попытался осмыслить увиденное.

Крепкие мускулистые мужчины сражались между собой… Одеты они были в одни лишь короткие свободные штаны — кто в красные, кто в синие… стройные талии стягивали широкие золотые пояса… И еще художник изобразил двух огромных, в два раза больше людей, черно-рыжих полосатых кошек с гигантскими клыками и длинными тонкими хвостами. Мужчины рубили друг друга и зверей мечами, кололи длинными трезубцами и пиками… алая кровь хлестала из ран, заливая белый песок под ногами воинов… а вдали виднелись сидящие рядами на высоких скамьях люди — нарядные мужчины и женщины…

И тут Иеро вспомнил историю Древнего Рима, которую вкратце изучали все молодые священники в Северных Аббатствах.

— Эй… — вскрикнул он, но тут же спохватился и продолжил мысленно, на общей волне, чтобы его услышали оставшиеся на улице друзья: — Да ведь тут нарисованы гладиаторы! Похоже… похоже, нас хотят продать в рабство!

4

Это была новость что надо. Правда, никто, кроме самого Иеро, не знал, что такое рабство и что такое гладиаторы, так что священнику пришлось вкратце изложить друзьям суть проблемы, — но когда все поняли, о чем идет речь, то были ошеломлены до такой степени, что надолго потеряли дар речи.

Первой опомнилась Лэса.

— Погоди-ка, ты это всерьез? — осторожно спросила она. — Ты действительно хочешь сказать, что нас попытаются заставить убивать людей и друг друга? Зачем?

— Это такое развлечение, — мрачно передал Иеро, и тут же добавил: — Все посторонние разговоры — на потом. Сюда идут.

Из холла, где стояли в ожидании Иеро, брат Лэльдо, их провожатый и встретивший всех человек с розовыми усами, во внутренние помещения дома вели четыре роскошные двустворчатые двери, разрисованные цветами и пейзажами. Стены между дверями были закрыты резными панелями светлого дерева, и над каждой панелью висела картина в роскошной золотой раме. На одних картинах изображались фрукты и цветы, на других — пейзажи, на третьих — танцующие девушки и юноши в легких прозрачных одеждах… в общем, здесь имелось, на что посмотреть. Но тут одна из дверей распахнулась во всю ширь, и в холл один за другим важно вышли четыре старца. Их внешность оказалась столь оригинальной, что Иеро был окончательно сражен.

Все старцы были чрезвычайно малы ростом, они выглядели почти карликами по сравнению с американцами, — но при этом каждый имел пышную седую шевелюру, их длинные волнистые волосы падали на огромные воротники из сложного золотого кружева, закрывающие хилые плечи. Кудрявые бороды и роскошные усы старцев оказались выкрашенными в разные цвета — голубой, зеленый, сиреневый и бледно-малиновый. Черные бархатные блузы, перехваченные пестрыми шелковыми кушаками, были почти сплошь расшиты серебром. Из кружевных манжет выглядывали искривленные, узловатые старческие пальцы, на каждом из которых было надето по три-четыре громадных перстня (Иеро мельком подумал, что бедным дедушкам, наверное, и ложку не удержать такими перегруженными руками). Узкие черные штаны прекрасно обрисовывали короткие кривые ножки старцев. На черных замшевых башмачках красовались огромные пряжки, сверкающие бриллиантами. И при всем при этом на боку каждого старца висела тоненькая шпага в изумительной красоты строгих ножнах.

Старцы шли, едва передвигая ноги, однако это не убавляло их уверенности в себе. Их живые черные глаза внимательно оглядывали двоих американцев, и старцы были явно довольны представшим им зрелищем. И в самом деле, по сравнению с теми местными жителями, которых путники успели увидеть (пусть их и было всего полдюжины), северяне выглядели гигантами, и нетрудно было понять, что их мускулатура и в сравнение не идет с жиденькими мышцами жителей города Веллетри. Серые морщинистые щеки старейшин даже зарозовелись от удовольствия. Иеро догадывался, что старцы представляют, как вот эти здоровенные чужаки выйдут на арену и начнут колотить друг друга мечами…

Ну, это мы еще посмотрим, подумал священник. Это мы поглядим, как оно обернется. Во всяком случае, если вы и поразвлечетесь за наш счет, то немножко не так, как вам воображается, старые пердуны.

Старцы, дойдя до середины холла, остановились и переглянулись. Потом обменялись несколькими словами — едва слышно, однако Иеро, уже пришедший в полную боевую готовность, с легкостью читал их мысли:

— Да, здоровенные жеребцы… за них Рим отвалит кучу золота…

— Ну и ну… сколько лет на свете живу, таких мужиков не видел…

— Вот это да, это бойцы… римские матроны с ума сойдут, когда их увидят…

— Похоже, нам крупно повезло…

Наконец один из старейшин сказал что-то, глядя на человека, приведшего американцев, и брат Лэльдо тут же мысленно перевел его слова для Иеро и троицы, слышавшей с площади каждое слово, произнесенное на общей ментальной волне:

— Спрашивает, понимаем ли мы их язык.

Провожатый кивнул, показав рукой на брата Лэльдо. Тогда старейшина заговорил непосредственно с эливенером, и брат Лэльдо, вежливо отвечая старичку, не забывал позаботиться и о том, чтобы его друзья не оставались в неведении.

Назад Дальше