— Ого! Хлебушек у тебя белый. Будто и не в лесу живёшь.
— Чай не тунгус немытый, а бывший страж порядка и будущий буржуйчик заморский как-никак.
Гость вынул из рюкзака несколько банок импортных консервов:
— Ананасы небось твоя чувырла таёжная и не пробовала? Только вот перемёрзли в дороге, наверное.
— Сожрёт и так, не балованная, — ухмыльнулся Ерофеич. — Фёкла! Что у тебя на столе всё орешки, грибы, рыба да оленина на закуску. Настрогай гостю медвежатины и изюбрий окорок копчёный из кладовки принеси.
— Не в коня корм.
— Чаво?
— Говорил же тебе, язву залеченную лелею.
— А как ты её нажил?
— Нервы, понимаешь. Страх. Бессонница. Дёргаешься туда-сюда. Игра опять же сутки напролёт.
— Ещё бы спокойно спать при таких деньжищах!
— Теперь вот на диете мучаюсь. Насчёт птички как у тебя?
— Рябчиков в этом году нет совсем. Тетеревей мало было и те все вышли. Глухарей ты с язвой есть не станешь. Они зимой хвою объедают, насквозь проскипидаренные. Мороженая куропатка пойдёт?
— Пусть запечёт парочку. Сам охотишься или дань с тунгусов собираешь?
— Не помню уже, когда карабин или дробовик в последний раз в руках держал. Тунгуска моя — злая до охоты. Девка спрытная, только слабосильная по малорослости и недовесу. Медведя или лося завалит, а на гору сюда не втащит. Я крупную добычу на снегоходе подбираю, на месте разделываю и домой везу.
— Она овсянку умеет варить?
— Моя тунгуска всё умеет, док.
— И манную кашу без комочков?
— И манную кашу, если ты крупу с собой привёз.
— На сгущённом молоке?
— Обижаешь! Корова у неё, почитай, всю зиму доится. Молочко своё, натуральное. Маленькая коровка, мохнатая, якутская, но справная.
— Неужто и впрямь дойная?
— А то как же! Доится коровка наша, а, Фёкла?
Тунгуска закивала в ответ, как китайский фарфоровый болванчик.
— К бугаю далеко водить?
— Бугаёк был свой. Тожить малорослый и мохнатый. Молодой, да больно буйный. Рогами стенку сенника разворотил. Забить пришлось. К весне за подтёлком в район съезжу. И ещё телочку подкуплю.
— На кой ляд тебе тёлочка, если мы к лету за бугор уйдём, мужик?
— Тьфу-ты! Я так-то и как бы забывши оказался. И то верно — на кой мне бугаёк тот!
— Сено где косишь?
— Тунгуска моя окашивает опушки и ворошит граблями траву на просушку. Я потому копенки в сенник свожу. Завёл бы коз и овечек, да ребятишек нету, кому бы их пасти. Кабанчиков кажидный год выхаживаю на сало. Как без жирного зимой в тайге? Забили уже молодняк. Свиноматка с хряком остались, тоже махонькие, сало жестковатое, так север же!
7.2
— Как ты только с таким хозяйством управляешься?
— Не я. Тунгуска у меня двужильная. Яички всмятку могу предложить кажидный день на завтрак, как раз для диеты полезно. А курочек резать не стану до весны. Да и невкусные они, эти несушки… Ты, Лёва, скажи честно, как себя чувствуешь?
Ерофеич спросил о здоровье гостя так осторожно, как обращаются с душевнобольными. Не сводил с него глаз.
— О чём ты?
— Ты уже не того?
— Чего — того?
— Не с приветом, спрашиваю?
— А что было-то?
— Мне показалось, что ты малость припадошный стал после того, как упал в шахту.
Гость вздрогнул, весь как-то подобрался, сжав губы и закрыв глаза.
— Про шахту, мужик, забудь, — потянулся гость к бутыли. — У личности с тонкой психической конституцией случаются нервные срывы, понимаешь. Запредельное торможение психики с последующей разрядкой в виде краткосрочного запоя.
— Я таких заумных словов не знаю, только вижу, за тобой нужен глаз да глаз, как за дитём малым.
— Вот и приступай к обязанностям моего телохранителя уже сейчас, если на то пошло. Считай, что я тебя нанял, и зарплата пошла набегать. А пока хлопнем осторожненько по маленькой, чтобы обо всём забыть.
— А что забывать-то?
— Да про всё невесёлое забыть хочется, чтобы заглушить тоску, — сказал гость будто бы самому себе, опять уставив глаза в полутёмный угол избы.
Ерофеич чокнулся о стакан Шмонса, но глаз с рук гостя не сводил. Рядом со Шмонсом лежал слишком острый кухонный нож.
— Ага, вон и мои куропаточки подоспели, — как-то уж слишком по-детски обрадовался гость.
Ерофеич выдохнул с облегчением — важный человек как бы уже и пришёл в себя. Могуч уж больно и обилен плотью. Такой в припадке ярости похлеще бугайка дом разворотит.
7.3
После обильного обеда с умеренной выпивкой гость повеселел и оживился. Щёки порозовели. Красиво очерченные восточные глаза загорелись прежним издевательским огоньком, а сочные губы уже не покидала ехидная улыбочка. Он стал похож на того баловня судьбы с барскими замашками, каким он заявился в зимовье.
— Спасибо за угощение, мужичок. Попил, поел, теперь развлекай меня. Что у нас дальше по культурной программе?
— Баньку Фёкла истопила.
После парной гость и хозяин уже в свежем белье ещё разок попотели в горнице перед самоваром.
— Травку-то на чай опять же твоя тунгуска собирает?
— А кому ещё травы знать! Ни одна собака не отыщет заветное зелье в тайге, к примеру, от укуса змеи, как моя тунгуска.
— У вас тут ещё и змеи водятся? Ведь мерзлота вечная под нами.
— Есть маненечко на тёплых местах, где змеючкам можно яйца откладывать на прогреве.
— А как твоя тунгуска у тебя насчёт сексапильности?
— Чаво?
— В постели она как, спрашиваю?
— Испытана в деле — полный порядок по этой части! Никто ещё не жаловался.
— Ты от себя говоришь или отзывы со стороны были?
— Ещё скоко! Пробрались как-то неподалёку отсюда в тайгу китайские геологи. Штук пятнадцать. На летний полевой сезон, как водится. А в подручных у них русские рудознатцы — все самые заветные местечки иноземцам выдают как на духу. Привычку такую нам немцы, то ись иноземцы, навязали — родиной торговать. За водку, конечно. Китайцы денег им почти не плОтют, да и куда в тайге с деньгами-то? Зато водка у китайцев ящиками не переводится. Ну и технический спирт у них канистрами, хотя сами китайцы его почему-то не пьют. Только для русских и тунгусов держат.
— Понятно, гуляют разведчики недр напропалую, а баб в округе с собаками не сыщешь.
— Точно угадал! Пристали ко мне как с ножом к горлу, сдай нам напрокат твою подкаменную тунгуску по таёжному гостеприимству, как у северных народов заведено. Уступил её разок начальнику ихней партии. Другие пронюхали, начальника побили маленько за то, что не всем баба досталась, и тоже мне юани за неё тычут. И пошло-поехало, разве что я билетики на сексуальное обслуживание не продавал, как в том борделе на районе, замаскированном под массажный салон.
— Клиенты довольные остались?
— Обижаешь! Да им по пьяному делу хоть кастрированного трансвестита, как ты говорил, подсовывай. Только не к добру баба мужикам в тайге.
— А чего так?
— Тут дело такое, док, — что на корабле, что в тайге, что в тундре при мужиках опасно бабу держать. Дошло, само собой, до поножовщины. С пьяных глаз один китаец другого пырнул. А мне такое горе на кой надо? Китайский вертолёт прилетит разбираться, с высоты мою зимовёнку сфоткает и на карту нанесёт. Международная полиция миротворцев також тут как тут будет. Ну, я всю геологическую партию с их раненым китайцем кратким путём через Морошкин луг к фершалу и направил. А лужок тот — место с виду чистое, для езды удобное, только не луг то на самом деле, а болото, вековой травой затянутое. По берегам плавучая трава хоть вездеход удержит, а в самом центре и пешком провалишься. Ну и укрыл тот Морошкин лужок под собой всех китайцев заодно с их русскими запроданцами. И следов от них не осталось.
— И как ты выкрутился?
— Чудом и божьим промыслом! Даже искать никого не стали, потому как геологоразведка та была нелегальная, понимаешь? За неё китайские власти своих же китайцев за причинное место подвесили бы, кабы дознались. Территория эта на сто лет вперёд за канадскими геологами зарезервирована. Протехторат то ись, а узкоглазые сюда понаглянке впёрлись. Таким-то вот макаром я свою берлогу от аэрофотосъёмки уберёг. А деньжат уж нажил на тунгуске, что тот сутенёр столичный, когда я её шмонькой приторговывал.
7.4.
Пьяненький гость масляными глазками рассматривал тунгуску с ног до головы и причмокивал сочными губами.
— Ты бы при девушке язычок попридержал, мужик. Может, ей обидно слушать. Молоденькая ещё.
— Да не смотри на неё так, паря, то есть док. Недостаточный человек она. Ейному племени ещё тыщи лет развиваться надоть, чтобы полноценным человеком заделаться. Ни хрена она в наших разговорах не понимает, не печалься.
— Не о том я печалюсь… После тех геологов от неё ничего на конец не словишь?
— Да ты чо! У неё в избе полная чистота. Недавно и саму её посылал на «техосмотр» к районному гинекологу. Чистая она. И справка в наличии имеется.
— А как ты сам предохраняешься?
— От кого?
— Почему она не беременеет, спрашиваю?
— Наверное, дикая натура от цивилизованных мужиков зачать неспособна, как обезьяна от человека, сколько её ни дрючь. Природа позаботилась, видать, чтобы кровя разные не смешивались.
— Ну, это тебе просто повезло, что бесплодная прислужница попалась. А то бы она тебя метисятами по рукам и ногам повязала. И алименты с тебя содрала.
— Мне её шантаж — до одного места.
Тунгуска в своём закутке сняла вязаную шапочку. Наверное, в избе стало слишком жарко. Её маленькие, чуть заостренные ушки спазматически подрагивали, словно она собиралась ими водить по сторонам, как чуткая оленуха.
— Хозяйна, шантаж — чего это?
Звуки её хрипловатого голоса словно бы вырвались из самой глубины глотки и резали слух невероятным гортанным скрежетом.
— На кой те знать-то, Фёкла? Ну, это когда под бубен у костра пляшут.
— Шаманы?
— Лешие… А ну снова шапку натяни!
— Жарко — печка.
— Потерпишь. Не срами меня перед гостем своими погаными волосьями… Всё на тебе не как у людей.
Девушка натянула шапочку на самые глаза, раскрыла компьютер и загрузила слово «шантаж» в поисковик. Гость заметил, что она читала статью в электронной энциклопедии, беззвучно шевеля губами.
— У тебя спутниковый интернет есть?
— Ага. Сам поставил. Антенну же видел.
— Видел. Она у тебя на юг смотрит, как положено. На китайские спутники подключил?
— А хрен его знает! Скрутил и вставил всё, как бог на душу положит, и заработало само.
— И как же ты оплачиваешь трафик? По безлимитному тарифу? Пользуешься сетевым банковским кошельком?
— Ничего никому не плачу. Само по себе работает.
— Покупка и использование приёмо-передающего оборудования стоит совсем немалых денег. У какой фирмы брал?
— Не у фирмы, а брал без хозяина в доме.
— Стырил, что ли?
— Не, там всё по-честному. По весне как-то раскопал в снегу заброшенную фанзу. Мёртвых китайцев во дворе уже росомахи на части разобрали, а электроника всё ещё работала от ветряка.
— И откуда они пришли?
— Росомахи?
— Да китайцы эти!
— А я знаю? Мертвяками они были ещё до моего прихода, это уж точно.
— Хорошо ещё, чтоб то были метеорологи, а если ты ограбил замаскированную разведточку китайской армии? Вычислят тебя, мужик, по глобальной системе позиционирования.
— Почти год никто не хватился, а тут нам с тобой только до весны прожить, а там дай бог ноги!
— Может, и привалит удача, не спорю… А как твоя тунгуска интернет освоила? — грузно приподнялся гость, чтобы издали глянуть на компьютерный экран в закутке у прислужницы.
— Утопшие китайские геологи её выучили. И читать-писать по-китайски заодно. У них тоже компьютеры были. Весело им было с моей мартышкой забавляться, видать.
— По интернету шустро шастает?
— Ага, поначалу даже заставил её на порносайтах сексликбез проходить, чтобы знала, на что баба мужику дадена. А теперича она больше в игры компьютерные гоняет.
— Какие?
— Я знаю? Все больше какие-то стрелялки-догонялки и стратегии военные.
— Пробовал играть с ней на пару?
— А, лучше и не пробуй! С такой играть не садись, док! У этой дуры звериная прыть на игру и чуйка на везение. Короче научили китайские геологи мою чуму играть на компьютере, а по мне так оно и лучше. Сидит себе и сопит потихонечку, как дурочка в психушке. Мне не мешает.