— Академическая свобода распространяется и на студентов. За вашими лекциями в первый день наблюдали разведчики с других курсов, отсылавшие доклады на свои факультеты. Они доложили, что вам нужно набрать сорок студентов.
Спустя три недели О'Хара и я набрали по сорок студентов. Раз все скамьи в аудитории были заняты, перекличка становилась излишней, но я все же сделал ее — по эстетическим причинам.
Нигде на Земле нет такой культуры, которая бы рассматривала половые органы как объекты красоты, хотя бы и прикрытые фиговым листом, и земные традиции сговорились с врожденной благопристойностью затуманить мои несовершенные наблюдения в течение первой недели, но теперь я воспротивился традициям земных культур. Хотя я так и не добился полной объективности, но достиг равновесия между похотью и щепетильностью, которое позволило мне притвориться безразличным и наблюдать и оценивать свои наблюдения со все возрастающим совершенством.
"Долой фиговые листки" никогда не станет лозунгом Джека Адамса, и я ревностно продолжал читать лекции по благопристойности. Я возлагал большие надежды на слайды с дамскими модами, взятыми из той эпохи, когда ноги относились к "органам", и открывшаяся лодыжка вызывала стыдливость и смущение, но вынужден был отдать должное противнику.
Как советовал Ред, а архитектор при проектировании аудиторий, очевидно, имел в виду то, что мне придется это делать, я продолжал делать перекличку в харлечианском стиле — ни разе не нарушив табу на разглядывание лиц. В самом деле, лица студентов оставались для меня расплывчатыми и безымянными пятнами, пока то, что Шекспир так странно назвал "недозволенным местом" не начало приобретать черты индивидуальностей: степенной Орлис, смешной Алиты, Кары с золотыми волосами.
В моем представлении Кара обладала грацией и красотой, а также качеством, которого я сначала не мог определить. Я полагаю, именно Кара более, чем кто-либо другой, вдохновила меня ввести в харлечианский язык английское слово «красота», чтобы заменить употребляемое ими громоздкое сложное слово. Она стала моей золотой студенткой, любимицей учителя и, боясь разочарования, я никогда не смотрел на ее лицо. Ее холм Венеры вздымался как безупречно овальный сфероид, украшенный шелковистыми, как на кукурузном початке, вьющимися волосками. Незначительная эллипсность внешних губок придавала всему этому ту необыкновенность пропорций, без которой нет истинной красоты, а изгибы дарили дух радости, сочетающейся с ощущением покоя, и при этом все, казалось, источало счастье и безмятежность. И тем не менее, эманация этой прелести не поддавалась определению до тех пор, пока, однажды утром, вдохновение не одарило меня словом, которое включало в себя все — Кара была личностью.
В то время как я боролся за сохранение целибата,[53] О'Хара боролся за достижение частичного воздержания, стараясь не обидеть своих милашек. Чтобы создать рычаги, которые разрешали бы ему делать среди них отбор, он учредил Орден Святого Георгия,[54] отмечаемый знаком, который носили на шее на широкой красной ленте. Сам знак, Крест Святого Георгия, был отлит из бронзы, поверхность которой была анодирована до темно-зеленого цвета, а в центре располагался белый крест. Это был красивый предмет, имевший второе значение в том мире, которого харлечиане никогда не знали: это была персональная пощечина О 'Хары Англии.[55]
Согласно публично объявленным условиям, никакая девица не могла стать Дамой Ордена Святого Георгия, применив лобовую атаку на О'Хару. Чтобы заслужить Крест, претендентка должна была соблазнить Реда хитростью. Она должна была завлечь его и заставить ухаживать за собой — это был всего лишь первый барьер. Претендентка должна была сопротивляться настойчивости О'Хары, по крайней мере, половину харлечианского часа, длившегося около семидесяти земных минут.
Благодаря этому простому совету, который Ред причислил к моим звездным предложениям, и ношению нижнего белья, Ред добился восстановления энергии, которую он теперь мог направить на преподавание.
Его любимым курсом стала драма, но женским хитростям и обману обучались на его лекциях по элементарным земным эмоциям с применением наглядных и практических средств. Половина каждого часа отводилась показу "мыльных опер" с субтитрами на харлечианском языке.
Однажды я зашел за ним до окончания лекции по земной драматургии и у меня возникло подозрение относительно его преподавательских методов. Стоя за дверью, я слушал, как он говорил:
— Тогда как, пу-у-у-ф, огнедышащий дракон исчез, там стоял лепрекон в своем зеленом костюмчике, смеясь хе-хе-хе, хи-хи-хи, ха-ха-ха. Теперь все вместе: хе-хе-хе, хи-хи-хи, ха-ха-ха.
Вот тогда-то, в первый раз на Харлече, я услышал смех из уст харлечиан, и он был так же приятен, как звон колокольчиков, переходящий во взрывы[56] неподдельного смеха.
И все же, когда Ред присоединился ко мне, я был обеспокоен. В соответствии с буквальным восприятием харлечиан, лепреконы и драконы существовали — потому что так говорил учитель Ред. И кельтское воображение О'Хары заселяло их умы демонами, которых мне придется изгонять, прежде чем я поведу их к Кресту, когда начну преподавать религию-2 — христианство.
Когда мы вышли из аудитории и он принялся восхвалять своих студентов, мне пришлось несколько притушить его энтузиазм. Они умели запоминать свои роли с одного единственного чтения, а в искусстве притворства они были непревзойдены.
— Все они — способные актеры, Джек, так как верят в свои роли, как в непререкаемые истины,[57] - восторженно произнес Ред.
— Ну, если говорить о Евангелии, Ред, ты можешь причинить им вред, начиняя их головы суевериями и предрассудками.
— Нет, Джек, — возразил он. — Я подготавливаю их умы к тому, чтобы они поверили, когда придет твой черед рассказывать им о Боге, говорящем из горящего куста, о манне с небес и о нашем благословенном Спасителе, ходящем по воде, аки посуху.
О'Хара всегда смотрел далеко вперед.
Помалу мои лекции по благопристойности возымели действие, сначала среди учащихся смешанных классов. По мере того, как летний семестр приближался к закрытию, в моих классах появлялось все больше и больше студентов в трусах, и однажды утром, когда я обозревал аудиторию, я с чувством мучительного прощания обнаружил, что эллипс Кары прикрыт.
Только тогда я прекратил перекличку и мои студенты канули в анонимность.
Трусы стали массовым увлечением в комплексе. Мужские особи не хуже женских гонялись за модой. Понятно, что доминирующим фасоном стали зеленые трусы в горошек.
А затем по комплексу распространилось еще одно модное новшество. Однажды утром в аудиторию вошла девчушка с блестящими темными волосами и такими же блестящими темными глазами. На широкой красной ленте, одетой на шее, в ложбинке между ее грудями бросался в глаза зеленый с белым Крест Святого Георгия. Ред присудил свою первую награду!
В эту же неделю я засек еще один Крест Святого Георгия на особи женского пола, проходящей мимо меня по коридору. Эта гибкая молодая девушка, ходившая с необыкновенно волнообразными движениями бедер, чрезвычайными даже для Харле-ча, также была брюнеткой.
Прошло несколько дней, прежде чем я смог поздравить Реда за выбор соискательниц, так как темп работы вынудил нас отложить встречу в таверне до шестого дня, местного эквивалента пятницы при восьмидневной неделе. И вот тогда до меня дошло, что обе дамы были темноволосые.
— Я сыт по горло золотоволосыми ангелочками, — ответил он, — а сейчас я набираю состав исполнителей для телевизионной драмы, но ни одна из моих девушек не хочет играть Джульетту, потому что ее убивают. Атак как Джульетта — итальянка, то должна быть темноволосой.
— Так ты ставишь Шекспира?
— Девяносто минут основного времени по всенациональному вещанию, в шестой день через две недели.
— Как тебе удалось договориться? — спросил я. — Я полагал, что у Бубо монополия на телевидение.
— Монополии нет ни у кого. Это дело провернули студенты. Несколько моих студентов заправляют в телевидении постановкой пьесы.
— Какую же пьесу ты хочешь поставить?
— Я открываю сезон убийством Макбета его женой…
— Постой, Ред, — сказал я, — я читал Шекспира в высшей школе. Леди Макбет не убивала Макбета. Его убил Бэнко.
— Это технические детали. Я хочу, чтобы леди Макбет сыграла роль матери Гамлета — это придаст больше чувств сцене кровосмешения, в которой Гамлет обвиняет мать в убийстве его отца, чтобы разделить ложе с братом Макбета, Яго.
— А как сюда попала Джульетта?
— Она бежит от Шейлока, снедаемого похотью, и переводит дух, лишь добравшись до замка, где в нее влюбляется Гамлет.
— А куда делась Офелия?
— Эта роль не слишком удачная, — объяснил Ред, — поэтому Гамлет во втором акте упекает ее в женский монастырь. К тому же она была жидковата в коленках.
— Офелию будет играть, конечно, блондинка?
— А кто же еще? — с презрением фыркнул Ред.
Глава шестая
Невероятно, но Ред поставил эту, якобы шекспировскую, чистейшую "мыльную оперу", использовав некоторые из самых лучших, когда-либо написанных великим бардом, строк, превращенных в винегрет.
О'Хара попросил меня сочинить рецензию для состава исполнителей, так как на Харлече не было ни одной газеты и ни одного драматического критика, которые бы могли оценить игру артистов по земным стандартам.
Я отверг приглашение прийти на студию, но согласился встретиться с труппой в таверне после телепередачи, потому что хотел понаблюдать за залом, чтобы видеть реакцию толпы.
"Гамлет Макбет" ставился на фоне декораций, воспроизведенных по материалам земных микрофильмов, и меняющихся для каждой сцены; открывался спектакль сценой поросшей вереском безлюдной шотландской пустоши, где несколько ведьм, сплетничая, пророчили гибель клана Макбетов. Операторская работа была великолепна и, когда на экране появлялся крупный план, эмоции, проявляющиеся на лицах актеров, были подобны эмоциям землян. Джульетта, роль которой играла студентка по имени Кики и в которой я узнал даму ордена Креста из класса эстетики, была восхитительно задрапирована в кружева и пурпурный бархат, а ее сверкающая мантия всего лишь на две ладони не доходила до колен. Волосы были высоко заколоты вокруг хенена.[58]
В последних сценах Гамлет был доведен до неистового гнева намеками Яго о том, что он, Яго, предавался удовольствиям услад не только невестки, леди Макбет, но и снохи, любимой жены Гамлета, Джульетты. Ревнуя, Гамлет целовал на прощанье свою спящую новобрачную, а затем закалывал ее стилетом, который извлекал из ее же прически. Но за шпалерами[59] прятался Яго с замковой стражей, чтобы засвидетельствовать убийство. Когда они ворвались в комнату, Гамлет понял, что безнравственный отчим-дядя искусно довел его до убийства невинной Джульетты. Тогда Гамлет произносит горькую прощальную речь, и, допев ее, кончает жизнь самоубийством. Публика затаила дыхание, когда Гамлет вонзает стилет в свою грудь и медленно клонится назад, чтобы упасть на тело Джульетты. Камера крупным планом остановилась на этой сцене и повисла прямо над пурпуровым ложем, где поперек, как Крест Святого Георгия, легли друг на друга два тела. Экран медленно гаснет. После того, как экран погас и зажегся свет, студенты встали и захлопали, аплодируя подошвами ног по икрам, и продолжали аплодировать, хотя телепередача закончилась. Определенно, мирское восприятие спектакля зрителями преобладало над духовным, и не только в пределах Университета-36, как я убедился, когда появился в зоне расположения таверны. Я подавил приступы ревности и начал писать критику постановки для труппы.
Парень Драки, игравший Яго, несколько переигрывал, так как часто крутил усы и косил глазами, строя козни, но мне не следовало порицать студента за это. За всем этим я ясно угадывал ирландскую руку писателя-режиссера-постановщика Реда О'Хары, а он был уязвим. От мелодрамы с темой кровосмешения несло плохим вкусом, и она была неуместна на планете, где дети редко знали своих отцов.
Ред вместе с главными исполнителями и постановочным персоналом прибыл в таверну раньше меня. На Кики все еще было бархатное платье, сейчас украшенное орденом Святого Георгия, а Драки, без грима Яго, оказался молоденьким блондином. Больше всего я удивился, когда Ред представил мне своего оператора, Тамару, девушку с волнообразно колеблющимися бедрами, также носившую Крест Святого Георгия. Вспомнив качество изображения в телепередаче и затруднения Реда при поисках Джульетты, мне пришло в голову, что О'Хара использовал секс для достижения своих целей.
Мои похвалы студентам были неискренни до отвращения:
— Любой из вас мог бы играть на Бродвее. И вы, Драки — вашего Яго освистали бы на любой сцене Земли. Вы замечательно раскрыли образ злодея.
Беседа вокруг нашего стола велась на приглушенных тонах, даже после четырех или пяти тостов, но я уже научился оценивать темп и высоту харлечианских голосов. Студенты были вовлечены в оживленный, по временам даже шумный (по харлечианским меркам) разговор и фокусом их энтузиазма был Ред.
Но и я получил свой долю меда от того внимания, с каким слушали меня, как критика земных драм, и еще от недвусмысленных взглядов Тамары. Студенты жадно слушали, когда я рассказывал им о реакции публики, о том, как все затаили дыхание, о продолжительных аплодисментах.
— Ваше счастье, Драки, что вы были в телестудии, иначе вас забросали бы помидорами и яйцами.[60]
Под влиянием хорошего настроения и крепких напитков, возбуждаемый взглядами Тамары, прорезался мой старый мэндэнский синдром и я поднялся, чтобы произнести тост:
— За мастера постановочного персонала, за молодую даму, чей операторский гений и другие таланты не имели бы конкуренции при выборе любым голливудским продюсером, если бы ее привезли на Землю. Я пью за Тамару[61] с Плавно Качающимися Бедрами!
— Слушайте! Слушайте! — зачастил Ред.
Сидящая напротив меня Тамара подняла свои темные и сияющие, то ли от одухотворяющей лучезарности, то ли от сияния Креста Святого Георгия, глаза и сказала:
— Я пройду через все испытания, чтобы прийти к кресту учителя Джека.
Ее слова, которые я принял за первый проблеск рассвета в этом царстве языческой тьмы, очистили меня от всколыхнувшейся было мэндэнской мути, и я ответил:
— Дорогая овечка, да будет так, если так пожелает Декан всех Деканов.
— Осторожней, парнишка, — прошептал Ред по-английски, возможно, предположив, что я охмуряю одну из его Дам — носительниц Креста Святого Георгия, каково и было, сознаюсь, мое намерение. Затем Ред возвысил голос. — Дети! Нашим следующим делом в начале зимнего семестра будет музыкальный спектакль, транслируемый по телевидению со сцены гимнастического зала в присутствии зрителей, чтобы вы могли почувствовать реакцию публики. Я покажу вам наши музыкальные фильмы, чтобы показать, какое влияние оказывает хоровое искусство. Тамара, вы созданы для роли ведущей танцовщицы. У вас достаточно способностей для этого. Это будет колоссально.
Теперь прищелкивание и мурлыканье за столом ускорило свой темп: студенты, перебивая друг друга, снова начали развивать план Реда. Вдруг все разговоры прекратились.
Я не видел, как в дверь вошел мальчик в черной тунике, так как записывал пожелание Реда подобрать фрагменты из земных фильмов с кордебалетом, как вдруг молчание заставило меня поднять глаза. Я увидел посыльного от декана, стоящего у нашего стола и достающего из курьерской папки полоску бумаги. Он вручил бумагу Драки, поклонился, повернулся и покинул таверну.