Дома Валентин с неделю сидел взаперти, пил стаканами дешевый импортный ром, чтобы забыть Саид-Хар. Потом крепко ударило по сердцу. Прибежавшая Валентина и вызванный ею знакомый врач долго приводили его в сознание. Но в больницу он не поехал…
Он узнал, что Валентина снова сделала аборт, и не стал орать на нее и прогонять, как в первый раз. Потому что зачем дети, если в мире нет для них пощады?
Полгода он совсем не работал, ни с кем не встречался, только с Сашкой иногда. Ему выплакал за бутылкой всю боль, весь кошмар, но легче не стало.
— Ты как-то все же давай… разгибайся, — говорил Сашка, вертя в пальцах невыпитый стакан. — И главное, руку лечи.
Руку Валентин сперва лечил. И у знаменитого хирурга, и у не менее знаменитого экстрасенса. Но три пальца — средний, безымянный и мизинец — так и не сгибались. Да и кисть не очень слушалась. Валентин бросил ходить к медикам и отказался от операции. В конце концов, левая рука-то. И вообще — наплевать на все!
В “Репейнике” он показывался редко, не мог видеть ребятишек. Все казалось, что они глядят на него через овал капроновой петли. И в каждом смуглом и темноволосом пацаненке виделся тот, лежащий навзничь. Как он смотрел в потолок. Будто в спокойное звездное небо…
Наконец Валентин совершил над собой жестокое усилие. Чтобы все случившееся “вынести за скобки”, он сделал тушью рисунок “Заложники”. Как трое мужчин и тоненький мальчонка стоят под белыми петлями на темном фоне из размытых теней, в которых угадываются фигуры автоматчиков. Разослал по редакциям. Напечатали рисунок две “неформальные” малотиражные газетки. В остальных отвечали: “Сделано, конечно, сильно… только вы же понимаете… сейчас и так все обострено…”
“С-свобода печати”, — сказал Валентин. Однако было уже легче. Он малость оттаял. Сел за работу и сдал в книжную редакцию картинки для сказочной повести “Леший по прозвищу Леший-с-вами”. И опять стал появляться в “Репейнике”. Там уже заканчивали “Новые приключения Робинзона”. А кроме того, он вернулся к своей “самой задушевной” работе — к “Сказке о рыбаке”. Вернулся, хотя с этим любительским фильмом у него в свое время хватило приключений. Сейчас он делал все вручную, без компьютера. Не спеша, для себя… Опять начал с интересом приглядываться к серьезным светлоголовым ребятишкам восьми-девяти лет, отыскивая в них живые черты главного героя — маленького Князя. Потому и согласился, кстати, поехать в “Аистенок”, надеялся и там поглядеть “князиков”. Таких, правда, не оказалось, но все же он не жалел, что приехал. Еще больше оттаял душой… Кто же знал, что все кончится так скверно? Вчера этот гад Мухобой, сегодня — Абов…
Но, с другой стороны, не судьба ли это?
А Семен Семенович Абов еще раз крутанул барабан “бергмана” и вернул револьвер Валентину.
— Конечно, он не понадобится. Но держи для спокойствия. Только мальчишкам не давай играть…
— Не учи ученого.
— Да я так, не злись… — Он вдруг полез во внутренний карман и… достал еще один диктофон. Крошечный. Усмехаясь, вынул кассету размером с пачку бритвенных лезвий. — Держи. На память о нашей беседе. И в доказательство, значит, этого… чистоты намерений.
— Ну ты жук, — с досадой одураченного новичка выговорил Валентин. — А может, у тебя и третий куда засунут?
— Не, — заухмылялся Абов, — третьего нету. Вот только это… — Он полез в задний карман и вытащил плоскую хромированную фляжку. Свинтил стаканчик. — Польский, пять звездочек… Ты из колпачка, я из горлышка. За успех. Давай, а?
— Черт с тобой, давай, — грустно сказал Валентин. И покосился на окно, там среди мокрых зарослей то и дело маячил Сопливик.
Неоконченное кино
1
Поужинали в тот день поздно. Потом разожгли костер. И не на обычном месте, не на костровой площадке, а на поляне прямо перед главным домом — “штабом” лагеря. Сделали это, как бы показывая: мы теперь здесь единственные хозяева и никто нам ничего не запретит.
У огня собрались все, кого оставили в лагере. Были здесь, конечно, те, кто стоял в карауле у флага, был Илюшка Митников. А еще — две девочки. Большая уже, лет четырнадцати, Алена Матюхина и ее семилетняя сестренка Настя. Настюшка. Спокойно-веселое существо с мальчишечьей стрижкой и золотистыми сережками-шариками. (“Как ей в интернате разрешили сережки?” — удивлялся про себя Валентин.) На “энэлошную” поляну девчонки не ходили, книгу им инопланетяне тоже не показывали, все это были сказки. “Помаячили среди бурьяна, показали что-то квадратное с огоньком и пропали. А мы перепугались”, — разъясняла добродушная Алена. Их тем не менее оставили: считалось, что они все равно контактеры, которым нужен карантин. Сестры не огорчились. Как и все интернатские, по дому они не скучали. Главное, что их двоих не разлучили, а жить все равно где. Здесь даже интересно.
К досаде Валентина, был оставлен в лагере и Ласьен с двумя приятелями. Впрочем, вели они себя послушно, хотя держались в сторонке…
Сперва-то набралась большущая группа “карантинщиков” — человек тридцать. Но надо отдать должное Мухобою — он ловко отсортировал истинных контактеров от тех, кто лишь хвастался походами на “космодром” и знакомством с пришельцами. Кстати, вел себя Мухобой как ни в чем не бывало, только старался не оставаться один на один с Валентином. Бойко распоряжался посадкой в автобусы и зорко следил, чтобы не остались в лагере добровольцы… Впрочем, одного добровольца оставили — Сопливика. Он заявил, что не раз бывал на космической поляне, и привел, видимо, такие веские доказательства, что Марина в конце концов занесла его в список одними заглавными буквами.
— На фиг он тут нужен. Вонять только, — сказал Ласьен.
Валентин посмотрел на него, и тот утих. У Сопливика Валентин спросил:
— Скажи, неужели ты по правде ходил туда? Или сочиняешь? Не бойся, я тебя не отправлю…
— Ходил… Я ночью ходил, когда никто меня не видел.
— И не боялся?!
— Почему… Я боялся, конечно, потому что там шкыдлы. Кусаются и лапают за ноги, противно так…
— Что за шкылды?
— Ну… они в болоте живут. Вредные… А еще там чуки есть, они, наоборот, хорошие… Я один раз до самых песков дошел. С фонариком…
Валентин усмехнулся, растрепал Сопливику волосы. Фантазер ты, мол… Сопливик на миг притиснулся к нему, и Валентин тихо дернулся — не то чтобы от брезгливости, но опять от какого-то внутреннего неприятия. Ласьен, который крутился рядом, хихикнул. Сопливик отодвинулся и пошел прочь.
…Сейчас все кружком сидели у костра. Одиннадцать ребят и Валентин. “Окажись еще один, и получилось бы, как Иисус и ученики, — подумал Валентин. — Впрочем, хорошо, что нет двенадцатого, а то один оказался бы Искариотом… Хотя и сейчас есть кандидат на эту должность. Ласьенчик… И не стыдно тебе такое про мальчишку? Какой бы он ни был, а все равно еще пацан…”
Ласьен сидел чуть в стороне, со своими дружками. Один был пухлый, с девчоночьей симпатичной рожицей, Сенчик. Другой — Мишка Дыров, совершенно бесцветная личность… На коленях Ласьен держал гитару, дергал потихоньку струны. Потом они втроем попытались исполнить песню:
По пустыне караван шел с тюками чая,
Шли понурые верблюды, головой качая…
Чай, чай, чай…
Песня была мало кому знакомая, с приблатненным подвыванием, исполнителей не поддержали. Ласьен сделал вид, что не обиделся. Посидел еще, отодвинулся подальше вместе с Дыровым и Сенчиком, и незаметно они слиняли в темноту.
— Смолить пошли, — заметил Санька Крендель. — У них под контейнером за кухней сигаретная заначка.
— Пойти, что ли, вздрючку сделать… — неохотно шевельнулся Валентин.
— Да ну их, — сказал Шамиль. — А ты, Крендель, не болтай…
Вечер был безветренный, костер бросал языки вверх, никого не задевая дымом. Комары исчезли. Закат уже догорал за черными березами. Огонь оранжево освещал стволы. А еще — гипсового трубача Даньку с побитыми локтями и перевязанной коленкой. Шамиль, Кудрявость и Крендель притащили его, едва укатил последний автобус. Поставили над клумбой. Казалось, Данька прислушивается к разговору…
Несколько малиновых звезд прокатилось по небу за березы. То ли метеоры, то ли спутники, то ли… Потом прошли два светящихся диска — рядышком, как связанные. Достигнув зенита, прочертили хитрый зигзаг и пропали. Все следили за ними. Совсем невысоко пролетел мохнатый желтый шар.
— Начинаются опять фокусы, — недовольно сказала Алена.
— Может, сядут? — предположил Крендель.
— Ага, держи карман, — отозвался Шамиль. — Никогда они не садятся, если их ждут.
— А кто их ждет? — встрепенулся Валентин.
— Ох, да ладно, Валентин Валерьич, — сказал Шамиль. — Все же знают, что нас как приманку оставили. И вас тоже…
— Ну что ты выдумываешь! — Валентин постарался возмутиться как можно натуральнее. — При чем тут приманка? Карантин есть карантин!
— Ну да, конечно, — усмехнулся Шамиль. — Только почему-то из домашних в карантин никто не попал. Одни интернатские…
— А Илюшка!.. — ревниво вскинулся Гошка Понарошку. — Он ведь уже…
— Гошка Поварешка, помолчи, — серьезно велела Настюшка.
А Илюшка не шевельнулся. Он сидел непривычно притихший и печально озабоченный. Все знали почему. Он боялся, что, если не вернется из лагеря вовремя, приемные родители откажутся от него. Конечно, это был глупый страх. Раз уж люди выбрали в сыновья мальчишку, то разве будут придираться к таким пустякам? Все это понимали и все успокаивали Илюшку, и он вроде бы утешался на время, а потом опять становился как в воду опущенный.
…— Да вы не думайте, никто не боится, — опять заговорил Шамиль. — Даже интересно… Только все равно это ерунда, никаких контактов не будет. Зачем мы им?
Валентин и сам знал, что ерунда. Все это чья-то дурацкая игра или, скорее всего, глупая перестраховка. Не ждал он, конечно, никакой посадки инопланетян и тревожился лишь об одном: как прожить дни карантина, чтобы с ребятами ничего не случилось. Порой, правда, приходила досада — от ощущения чужой воли, которая разыгрывает с ним и с ребятами странный спектакль. Но это накатывало лишь временами. А тяжесть “бергмана” за поясом была хорошей гарантией от страха перед неведомыми опасностями…
И сейчас он без всякого беспокойства, а чтобы шуткой разрядить напряжение, проговорил:
— Что-то долго наших смолильщиков нет. Может, их как раз и унесли пришельцы?
— А вон они, — отозвался Сопливик. Он сидел рядом с Гошкой, притихший и задумчивый, почти как Илюшка.
— Ну что, накурились? — добродушно спросила Алена.
— Чё врешь-то! — испуганно взвился Сенчик.
Ласьен пренебрежительно промолчал. А Мишка Дыров буркнул:
— В гальюн нельзя сходить, что ли?
— Нельзя, — хихикнул Гошка. — Там как раз марсианины… Хвать тебя!
Крендель (он, видимо, побаивался) произнес недовольно:
— Хватит уж сказки-то рассказывать! Про нечистую силу!
— Валентин Валерьевич, расскажите про что-нибудь, — попросила Алена. — А то они только и знают про мертвецов да пиратов.
Делать нечего, надо было развлекать ребятишек. Спать все равно так сразу не загонишь.
— Был со мной однажды странный случай. Повстречал я одного мальчика. Вот вроде Гошки…
— Правда? — обрадовался Гошка. — Или понарошку?
— Правда… Сиди не подскакивай, а то в костер запрыгнешь… Было это на старой улице Ручейковый проезд…
И Валентин подробно рассказал о встрече с маленьким рыболовом. И о том, как не мог отыскать потом улицу.
Слушали с интересом (Сопливик в это время незаметно отодвинулся от Гошки и оказался под боком у Валентина). Но когда Валентин закончил, Кудрявость спросил с досадой:
— Все, что ли? Продолжения никакого нету?
— Продолжение… оно было. Только совсем странное. И это уже другая история. О сумасшедшем компьютере.
— Расскажите!.. — заговорили, задвигались все.
— Вспоминал я, вспоминал этого рыбака и наконец решил придумать про него сказку. Как он поймал все-таки золотую рыбку… Вернее, не просто сказку, а сценарий для мультфильма. До конца, правда, не придумал, но начал рисовать и снимать то, что нарисовано…
— В клубе “Репейник”? — вдруг подал голос Илюшка.
— Нет. Этим я занимался дома. У меня есть установка для съемки. Мне ее соорудил мой друг, он удивительный электронщик и кибернетик. Просто волшебник в этом деле.
— А кибернетика-то здесь при чем? — спросил издалека Ласьен. — Зачем она мультяшкам?
— Сейчас объясню… Вы ведь знаете, раньше каждый кадр в таких фильмах рисовали рукой — все движения героев. Главные кадры делал художник-мультипликатор. А промежуточные (они называются “фазы”) — художники-фазовщики…
— Шестерки, в общем, — опять подал реплику Ласьен.
— Балда ты, Ласьен, — искренне сказал Валентин. — Пожалуйста, не встревай…
— Иди лучше еще посмоли, — неожиданно добавил Сопливик, теснее придвигаясь к Валентину.
— А ты видел, как я смолил? Сексот…
Валентина резануло.
— Хватит! — гаркнул он. — Будете слушать или нет?
Почти все завопили, что будут.
— Ну, то-то… Фазовщики — они были на больших студиях. А теперь их, кстати, все чаще заменяют компьютеры, возможности компьютерной графики неисчерпаемы… А я “Сказку о рыбаке” делал всю сам, вручную. Так сказать, занятие для удовольствия, для души. Но работы было очень много, и вот Сашка… то есть Александр Анатольевич, мой друг, и предложил: “Давай сделаю тебе машину, которая сама будет выдавать на дисплей все фазы движений, а ты только подкладывай основные кадры с персонажами да записывай фильм на пленку…” Я сперва не хотел. Говорю ему: “Не верю я этой технике, искусству живые пальцы нужны. А если машина фильм делает, тут что-то не то. Она же без души…” А друг мой и отвечает: “Почему ты думаешь, что в электронном организме нет души? Хочешь, докажу, что есть?..” И полгода, наверное, возился с установкой, больше меня увлекся. Он такой — если что задумает, влазит в идею с головой, будто от этого судьбы мира зависят…
2
Зачем он стал рассказывать ребятам эту историю? Ведь и один на один с собой не всегда он вспоминал ее с охотой. Смутное было чувство. С одной стороны, до сих пор грела радость, с которой начинал он тогда эту “Сказку”. С другой — конец-то печальный. Да еще с неразгаданной тайной, с берущей за душу мистикой. Правда, и в этом была какая-то своя прелесть: как в жутковатых детских снах про незнакомые города. Но и горечи хватало.
…Началось это месяца через два после смерти тетки. Валентин потосковал, оборудовал в тетушкиной комнате домашнюю студию, поругался и перестал общаться с Валентиной, сел раскапывать архивы, наткнулся на позабытые рисунки с мальчишкой-рыболовом и… задумался. Кто он, маленький Князь? Куда потом девался? Будь у Валентина хоть какой-то талант прозаика, он обязательно сел бы сочинять об этом пацаненке сказку. Вроде “Маленького принца”. Но единственное, что Валентин умел “в смысле писательства”, — это корявыми фразами нацарапать сценарий любительского мультфильма. (“Да еще составлять высосанные из… докладные для Артура, да? У, с-сволочь…”).
В те дни он забыл и об Артуре, и обо всех на свете горестях. Поддавшись какому-то неведомому ранее, ласковому вдохновению, Валентин взялся набрасывать историю мальчишки, который поймал в бочке золотую рыбку. Обижали мальчишку в школе и на улице, не понимали толком ни мать, ни отец, ни дед с бабкой, вот и унесла его рыбка на неведомый остров, где стал Маленький Рыбак владыкой сказочного княжества. Друзей нашел. Но появились, конечно, и враги…
Дня три сидел Валентин неотрывно, с головой ушел в радостную работу. Потом случился перепад настроения…
В общем-то из-за пустяка. Из-за дурацкой рецензии некой критикессы А.Марчелинской на его иллюстрации к сборнику современных сказок “Большие пароходы и Маленький Капитан”. А.Марчелинская кисло констатировала, что при первом рассмотрении иллюстрации составляют впечатление “довольно милое”, но когда их слишком много, они “вызывают нечто вроде оскомины своей излишней манерностью, которая порой недалека от границы слащавости…”. От этой фразы Валентин осатанел, и первой мыслью было ехать в столицу и бить там редакционные морды. Остановило лишь то, что человек, которого прежде всех следовало подвергнуть этой справедливой акции, — дама… Она же в следующем абзаце дала маэстро Волынову еще одну оплеуху: