Сперва Дженнак был поражен не самой этой чудовищной дистанцией, а точностью подсчетов Че Чантара. Как он сделал заключение о средней ширине Бескрайних Вод? В разных местах она была разной и расходилась втрое; к тому же корабли плыли не точно на восток или на запад, а отклонялись к югу или северу, и пересчитать расстояния, пройденные ими, в отрезки земной окружности не сумел бы самый искусный аххаль. Или Чантару не пришлось делать этих расчетов? Быть может, морские вестники шепнули ему, сколь велик Океан Восхода и какую меру лучше взять за среднее?
Тут глаза Дженнака весело блеснули, потом он хлопнул себя по лбу и рассмеялся.
Хитрец Чантар! Зачем ему тайные записи кейтабцев и карты одиссарских мореходов? Не нужно было ему следить за путями кораблей, не нужно было слушать трескотню морских тапиров, не нужно прикидывать и рассчитывать – достаточно пару раз измерить! Он все знал наперед, и все премудрые вычисления в желтом свитке являлись простой подгонкой к верному ответу – ведь у него была земная сфера! Дар тономов – или, вернее, самих богов!
Дженнак потянулся к пергаменту и развернул плотный лист, уже предчувствуя, что явится его взору. Конечно, то была карта, плоский чертеж всего мира, от Ледяных Земель на далеком северо-западе Эйпонны до каких-то мелких островов в юго-восточной части Океана Заката. Он почти не обратил на них внимания, как и на иные неведомые ему подробности, впившись взглядом в самый большой из риканнских материков. Он был поистине громаден – больше всех Срединных Земель! – и напоминал очертаниями пса с отвисшим брюхом. Чудовищного пса; Ибера сошла бы за самый кончик его морды, а Бритайя казались всего лишь зрачком.
– Это… это… мир? – раздался потрясенный шепот Амада. – А где же тут пустыни бихара? И сколько я прошел от них, добираясь к тебе, мой господин?
– Думаю, земля твоя тут, – Дженнак коснулся точки к востоку от Нефати и реки Нилум. – И прошел ты изрядный путь, хотя и не такой большой, как могло бы показаться. – Он поднял голову. – Запиши, Амад, запиши на одиссарском: расстояния в Бескрайних Водах, тут и тут… и расстояние от Бритайи до этой реки… видимо, Днапр… и размеры Длинного моря с востока на запад… а Жаркой Риканны – с севера на юг…
Он продиктовал несколько чисел, затем велел отметить соотношение между антлом и всеми привычными мерами, а также длину большого земного круга. Его величина повергла Амада в трепет; он закатил глаза, схватился за нос и некоторое время беззвучно шевелил губами, пересчитывая соколиные полеты в дни конного и пешего пути. Потом сказал:
– Получается, мой светлый господин, что своими ногами я бы измерил земную окружность за четыре года… При том, что шел бы по ровной дороге, не заботился о еде и питье и не рисковал попасть в рабство… Если же вспомнить о горах и пустынях, об океанах и реках, и о всех отродьях шакала, что попадались мне по пути… Велик Митраэль! Жизни не хватит!
– Митраэль тут ни при чем, – сказал Дженнак. – Разве под силу ему создать столь огромный мир?
– Признаться, я тоже в этом сомневаюсь. Выходит, его создали твои боги? Милостивые Кино Раа?
– Нет. Мир был всегда или возник сам по себе в какие-то безмерно древние времена, а боги явились в него, желая помочь людям. И если сотворили они что-нибудь в мире сем, так одно лишь разумное начало в человеке – то, что ты называешь душой. Так и было, Амад, не сомневайся!
Он вновь погрузился в свиток, где приводились размеры Океанов Восхода и Заката на основании написанного Сеннамом (что было бесспорной истиной, как всякое божественное слово), а затем следовал расчет примерной величины восточных материков. С Жаркой Риканной все было ясно, ибо она отделялась морями от большего континента, а вот с Ближней и Дальней вопрос оставался открытым. Как разделить пса с отвислым брюхом на две половинки? Можно не делить вообще, а можно отсечь голову, что Чан-тар и сделал, наметив рубеж по реке Днапр и ее мысленному продолжению к северу, к восточной оконечности моря Чати и Земли Дракона. Все, что лежало западнее, – Бритайя. Ибера, Атали, Драконий полуостров и земли, в коих скитались фаранты, гермиумы, скатары, зилы и прочие варварские племена, – предлагалось считать Ближней Риканной; все, что было восточнее, начиная с земель росайнов, – Дальней. И эта дальняя часть превосходила ближнюю раз в десять.
Странно, подумал Дженнак, для чего вообще их делить? Было бы правильнее назвать весь континент Верхней Риканной и отказаться от прежних имен, никак не связанных с расположением суши и вод. Но Чантар все-таки разделил пса на две части, и в том заключался какой-то тайный смысл. Может, и не пес это вовсе, а кость?.. – промелькнуло у Дженнака в голове. Та самая кость, что швыряют оголодавшему волку? Однако таким куском подавится кайман!
Он покосился в окно и понял, что миновало время дневной трапезы и приближается уже вечерняя: солнечный диск склонялся к бирюзовым водам, а где-то за ними торчали песий хвост или нога, частица огромного континента, словно подманивая волчью стаю. Вцепятся, не оторвешь! И начнут множиться в новых просторных землях, набираться сил и мощи, строить крепости и города, копить богатство – то, что, по словам О'Каймора, будет повелевать всем миром… Не Мейтасса, не Коатль, а богатство! Но у любых сокровищ есть хозяин, и вот он-то – истинный властелин! Возьмет сокровища Одо'ата или Ах-Шират, и мечта их исполнится: не они, так внуки их овладеют миром. По праву самых богатых, самых сильных!
Как бы лекарство премудрого Чантара не оказалось опасней болезни, – подумал Дженнак, сворачивая карту. Он оставил ее на столе рядом со свитком, затем поднялся и начал кружить по хогану, мимо окна и сундуков, что стояли у противоположной стены. Амад задумчиво следил за ним.
– Светлый господин, – наконец произнес он, – странно я себя чувствую сейчас… чувствую так, словно в сердце разом поют соловьи и воет тоскливый ветер, а душа полна счастья и печали… Только не знаю я, чего в ней больше!
– Что одарило тебя счастьем, и что – печалью? – спросил Дженнак, не останавливая своего кружения.
– Счастлив я оттого, что приобщился к великим истинам, и познал мудрость их, и понял, сколь огромен мир, – а раз он так велик, то найдется в нем место всему, что я жажду отыскать. Может, я нашел бы это здесь, в прекрасной Инкале? Но пришли мы в этот город тайно и тайно уйдем, осмотрев его чудеса с заоблачных высей, будто не люди мы, а журавли. И, подумав об этом, чувствую я печаль. Но была бы она меньше, мой господин, если бы только… если б…
– Чего же ты хочешь? – с улыбкой поторопил сказителя Дженнак.
– Если бы премудрый владыка этих мест… отец госпожи Чоллы… если бы дозволил он мне заглянуть в сундуки, в хранилища знаний, и насладиться видом своих богатств, был бы я счастлив, и пели бы в сердце моем одни соловьи. Не сочти мою просьбу дерзкой, светлый господин, но…
Дженнак прервал его, откинув крышку на ближнем сундуке.
– Вот, наслаждайся! Только думаю я, что многие книги написаны на майясском и арсоланском, а тебе знаком лишь язык Одиссара.
– Ничего, – сказал Амад, – ничего, мой господин, книг тут больше, чем незнакомых языков. Я что-нибудь найду. Если мне позволят задержаться здесь на ночь… и если девушки не станут мешать… не потащат меня на ложе…
Каждому – свои радости, подумал Дженнак и осторожно прикрыл дверь.
* * *
В День Ветра, после утренней трапезы, он вновь встретился с Че Чантаром.
День этот, последний в месяце, хоть и носил бурное имя, оказался тихим, спокойным и солнечным; потоки света заливали нависшую над пропастью террасу, искрясь в воде бассейнов и камешках мозаики, высвечивая лики и одеяния богов, обращая шпили Инкалы золотыми стрелами, нацеленными в небеса. Воздух был прозрачен и свеж, и насыщен странной смесью ароматов, ибо соединились в нем дыхание горных вершин, запахи моря, нагретых солнцем камней и благоухавшей цветами и зеленью прибрежной равнины. Дженнак пил этот живительный нектар и вспоминал о душных испарениях тропических лесов; временами вставали перед ним селение на берегу реки, зеленые стены джассы, желто-серое болото, а на фоне этих картин – лица ренигского владетеля, и старого вождя арахака, и девушки Чали. Он мог бы дотянуться к ним мысленно, но зачем? Главное он знал: все они находились еще по эту сторону Великой Пустоты.
Голос Чантара раздался в его ушах:
– Успел ли ты прочитать мой свиток, родич? И все ли понятно, о чем написано там?
– Вполне. Кроме одного: зачем ты сделал эти записи. Ведь у тебя есть сфера…
Сильные пальцы коснулись ложбинки на подбородке.
– Не зачем, а для кого… Ведь дар богов я не покажу всем, а написанное будет прочитано многими. И в первую очередь теми, кто ищет власти над миром, – Чантар язвительно усмехнулся. – Им полезно узнать, сколь он огромен!
– Думаешь, это их остановит?
– Нет. Но вспомни, что я сказал вчера: желающему захватить весь мир стоит примериться хотя бы к одной его части, достаточно обширной и богатой.
– Не слишком ли обширной? И не слишком ли богатой? – Дженнак приподнял бровь. – Ведь ты намерен предложить им всю Дальнюю Риканну?
Чантар кивнул. Казалось, он присматривается к собеседнику, изучает его, не торопясь выкладывать серьезные аргументы.
– Избежав войны сейчас, мы столкнемся с ней в грядущем, – произнес Дженнак. – И это будет страшная война! Ты знаешь, атлийцы пытались ввозить рабов-норелгов, но я послал корабли и затворил дверь в Землю Дракона… А сколько таких драконьих земель за Днепром? И сколько там диких племен, готовых поставлять солдат? И вывозить их примутся через Океан Заката, где дверей не закроешь… Да и вправе ли мы закрывать их, отдав те берега тасситам и атлийцам? А затем, когда минует век-другой, половина мира окажется под их властью, и все богатства ее, и люди, и множество городов… И тогда нам не выстоять! Всем четырем Очагам, и Кейтабу, и Рениге… Не выстоять, даже с помощью Чанко!
– Ты прав и не прав, родич. Правда в том, что войн не избежать, ибо всякий из нас полагает себя сильнейшим, желает почета и власти и не думает о временах, когда, облачившись в убор из черных перьев, окажется на дороге в Чак Мооль… И потому войн не избежать! Но люди разумные ведут их подальше от своих хоганов, либо не ведут вовсе, а смотрят со стороны. Скажи мне, – он вдруг повернулся к Дженнаку, заглядывая ему в лицо, – Коатль – большая страна? А Мейтасса?
– Не меньше наших держав, я полагаю. Сокол и за месяц не облетит.
– Не облетит, согласен! Но так ли они велики, если сравнить с Дальней Риканной?.. Ничтожны, родич, ничтожны! Как же овладеют они великим? Чтобы взять великое, нужно вложить многое; и все это многое будет потеряно, пойдет прахом, коль не удержишь взятого. А как его удержать? Сколько бы ни разевал пасть ягуар, быка он не проглотит!
– Так ты полагаешь… – начал Дженнак и смолк.
– Я полагаю, что надо разделить заокеанские владения, – ровным голосом произнес сагамор Арсоланы. – Пусть Кейтаб берет жаркий край – Лизир, Нефати и все, что лежит южнее; нам достанется Ближняя Риканна, до берегов Днапра и восточных заливов моря Чати. Все остальное пусть берут атлийцы и тасситы… И я полагаю, случится так: многие годы уйдут у них на освоение новых земель, много они прольют крови и много потратят сил, а когда плод созреет, сорвет его иная рука. Не думаешь же ты, что поселенцам из Коатля и Мейтассы, укрепившимся в той земле, породнившимся с ней, захочется вечно служить Одо'ате, Ах-Ширату и их потомкам? Нет, родич, нет! Найдутся среди них жаждущие власти или желающие свободы, и развяжут они войну, и прогонят всех несогласных, и придумают себе новые символы, и примут новые обычаи, и будет в Риканне, как повсюду, множество стран и владений, либо одна большая страна, сильнейшая, а при ней – подчиненные княжества, земли варваров, свои Ледяные Края и Мглистые Леса. Так и будет, родич! И тому уже были примеры – вспомни Кейтаб, Ренигу и Сиркул!
Дженнак безмолвствовал. Теперь план Чантара казался ему поразительным, ибо арсоланский владыка смотрел в такое будущее, которое сам он, провидец-кинну, не смог представить и предугадать. Но Чантар не только смотрел, избрав роль пассивного наблюдателя; наоборот, он рассчитывал и планировал это будущее, он строил его по собственному разумению, он расставлял ловушку, выбирал приманку, готовил охотника, который метнет ловчую сеть… Замысел его был грандиозен – из тех великих начинаний, что определяют судьбы стран и делают бессмертными своих творцов; воистину, тень его была длинна и, падая с арсоланских гор, простиралась на полмира. На ту самую половину, где расставил он капкан для Ах-Ширата!
– Что я должен делать? – спросил Дженнак.
– Предотвратить войну сейчас. Раз нет у нас Пятой Скрижали кинара и не можем мы опереться на волю и советы богов, предложим выкуп. Поднимем знаки мира, сядем на циновку размышлений, развернем карту и свиток, который ты читал, отдадим их Домам Мейтассы и Коатля, заключим договор… Они возьмут свое, мы – свое; и никто не посягнет на Храм Вещих Камней, не будет ломать его стены и доискиваться пророчеств, которых, я думаю, не существует.
– А если они не согласятся?
– Уговори их, родич! Уговори, ибо выхода у нас нет. Угрожай и обещай; яви им на выбор меч и медовую лепешку, сосуд с ядом и чашу с вином… И помни: брат твой Джиллор и я говорим твоими устами! Если хочешь, я вручу тебе послание в знак нашего совета и союза.
Дженнак покачал головой:
– Не нужно. Стоит мне надеть убор из белых перьев и появиться в Лимучати, как про наш совет и союз узнают и Ах-Шират, и Одо'ата. Их лазутчики вьются у одиссарских кораблей, и кто бы ни высадился с них, тащатся следом. Говорил ли тебе о том Чааг Чу?
– Говорил. Пусть вьются… Ах-Шират не глуп и понимает: если подружились гриф и ворон, то соколу с кецалем тоже есть о чем потолковать… Ну, если ты согласен, сегодня пошлю я двух птиц, в тасситские степи и в Коатль; напишу, чтобы отправляли вождей на совет, и чтобы вожди те были из светлорожденных, равные тебе коль не умом, так кровью.
Место встречи обсуждать не приходилось; по давней традиции им являлся Цолан, и близость Храма Вещих Камней напоминала соперникам о богах и о божественных советах хранить мир и достигать согласия. К тому же всякий договор, заключенный на земле Юкаты, почитался священным, и текст его вырубали на гранитных колоннах дворца цоланского правителя. Гранит был тверд, а труд – нелегок, и потому священные договора отличались краткостью, считавшейся большим достоинством: меньше слов, яснее смысл, и нет поводов для уверток.
– Я смогу прибыть в Цолан ко Дню Ореха или Ясеня, – сказал Дженнак, прикидывая, сколько времени займет возвращение в Боро и плавание из Лимучати к кжатским берегам.
– Не торопись! Тасситы будут добираться вдвое дольше, если только их посланец не сидит сейчас в Коатле. Окажи мне честь, будь моим гостем несколько дней, поживи тут, – Чантар широким жестом обвел террасу, – познакомься с моими сыновьями… Мы можем встречаться с тобой каждый день, и я думаю, ты успеешь расспросить меня о многом.
– Но об одном – прежде всего. – Дженнак остановился у пруда и посмотрел вниз. В хрустальной глубине, лениво пошевеливая плавниками, скользили пестрые рыбки, а под камнем, у самого дна, сидел большой краб, будто воин в пунцовом доспехе, вытянувший перед собой двузубые копья клешней. Тень Дженнака упала на воду, и краб проворно юркнул в свое убежище. Он, видно, знал поговорку тайонельцев, лесных воинов: приглядывайся, прислушивайся, принюхивайся и не забудь, где торчат ближайшие кусты.
– О чем же ты желаешь спросить, родич? – Голос Чан-тара прервал затянувшееся молчание, заставив Дженнака поднять голову.
– Почему ты позвал меня, а не брата Джиллора? Ведь он правит в Уделе Одисса, и он из тех владык, коим не отказали боги ни в разуме, ни в силе. Ты мог бы встретиться с ним в Цолане или здесь, в Инкале… Но ты позвал меня, позвал из Бритайи, куда и сокол не долетит! Почему? Ты мудр, старший родич, да и я живу на свете не первый день и знаю атлийцев и тасситов – глядел на них поверх щита и под знаками мира. Однако можем ли мы говорить за всех и решать за всех? За твоих сыновей и наследника Цита-Ка, за Джиллора и Даркаду, за Сеннам и Тайонел, за кейтабцев и Ренигу? Что дает нам такое право?
Лицо арсоланского владыки вдруг изменилось, будто мелькнула на нем тень былого – такая же, какую подмечал Дженнак в глазах старого Унгир-Брена. Теперь они были похожи: странники, одолевшие долгий путь, где гладкие дороги радостей сменялись кривыми тропами неудач, разочарований и потерь. И от этого странное чувство охватило Дженнака; казалось, явился перед ним мудрый аххаль, и скажет он сейчас нечто важное, нечто такое, что объяснит ему, Дженнаку, все тайны, все скрытые цели, все повеленья судьбы и смысл надвигающихся перемен.