– Да, – сказал Рогов. После паузы добавил: – В основном теоретически. Плюс месяц практики в Космическом резерве сейчас. Эти корабли появились, когда у меня был перерыв в полетах.
– Долго не летали?
– Довольно долго.
– Долго, Серегин, слышите? Гм… Скажите, Рогов, а летали вы на каких трассах?
– На межзвездных.
– Много? – спросил Серегин.
– Подождите, Серегин, я же разговариваю! Естественно, много: иначе он не был бы пилотом экстра-класса. Вы знаете, Рогов, я удивляюсь, что вас направили на такую скромную работу. Ведь пилотов экстра-класса не так много?
– Сейчас уже около двадцати.
– Все они – надпространственники, – сказал Серегин. – А как у вас с навыками работы в трех измерениях?
– Я почти все время работал именно в трех.
– Очень хорошо, – сказал Говор. – Исчерпывающий ответ. Вы еще что-то хотите спросить, Серегин?
– Только одно. Долго ли вы не летали? Точно.
– Да постойте, Серегин. Что вам дадут цифры? Ну, пусть он не летал даже пять лет – выработанные рефлексы и навыки ведь не исчезают. А вот почему вы не летали? Это важнее.
– Женился, – сказал Рогов. – Жил на Земле. Отдыхал, можно сказать.
– Я вас понимаю. Человеку необходимы перемены. А теперь, следовательно, семейная жизнь вам приелась, и вы решили…
– Нет, – сказал Рогов. – Не то чтобы мне надоело…
Было в его голосе что-то такое, что заставило обоих собеседников вглядеться в Рогова повнимательнее. Нет, все было в порядке: рослый, плечистый человек под сорок, с гладким лицом и уверенными движениями. Но вот только что им послышалось? Какое-то горькое превосходство, что ли?
– Вот как? А почему же вы решили, выражаясь высоким штилем, вновь покинуть Землю?
Рогов подумал и пожал плечами.
– Понимаю: вы затрудняетесь ответить. Это даже неплохо: ваше желание, значит, естественно, органично…
– Много ли у вас детей? – спросил Серегин. – И согласна ли жена?
– Дети выросли, – сказал Рогов. – Жена умерла.
– Простите, – сказал Серегин.
– Нет, позвольте! – возмутился Говор. – Что значит – простите? Как это – умерла жена? У нас стопроцентная гарантия жизни, каждый человек уже сегодня доживает до своего биологического рубежа, а вы говорите – умерла жена! Отчего? Непонятно.
– Очевидно, – сказал Рогов, – достигла своего рубежа.
– Во сколько же это лет, если не тайна?
– Ей было сто два, – сказал Рогов.
– Сто два? Простите, а сколько же тогда лет вам? – спросил Серегин.
– Двести двадцать семь, – сказал Рогов.
* * *
– Да нет, – поморщился Говор, – нас интересует не это. Не ваши релятивистские годы, не время, прошедшее на Земле, пока вы летали на околосветовых скоростях. Мы хотим знать ваш реальный, физический, собственный возраст. Годы, которые вы прожили. Ясно?
– Отчего же, – сказал Рогов. – Ясно.
– Итак, вам…
– Двести двадцать семь. Релятивистских – более трехсот.
Говор схватил бокал и снова со стуком поставил его на столик.
– Скажите, Серегин, – сердито спросил он, – кого вы мне рекомендуете? Я просил пилота, а наш друг Рогов, мне кажется, мистификатор. Потому что предложение чудес, как говорит Герт, на свете куда меньше спроса. Двести двадцать семь лет? А почему не больше?
– Двести двадцать семь, – сказал Рогов, пожимая плечами. Он не обиделся. – Больше не успел.
– Просто интересно!! Но вы понимаете, Рогов, в этом-то вопросе мы специалисты. Возраст – это, так сказать, наша профессия. И будь вам действительно… ну не двести двадцать семь, конечно, но хотя бы полтораста – учитывая ваш облик и состояние здоровья, мы изучали бы вас, как редчайшую из редкостей, биологический раритет. Но почему же мы до сих пор о вас ничего не слышали? А?
– Не знаю, – сказал Рогов. – Я не думал, что обо мне кто-то должен знать.
– Но позвольте! Вы же живете не в пустоте! Люди…
– Большую часть жизни, – сказал Рогов, – я провел как раз в пустоте.
– Да, конечно. Однако же…
– Позвольте мне, – вмешался Серегин. – Не думаю, чтобы он шутил. По его виду этого не скажешь. Да и зачем бы? И однако, это невероятно. Так что, я надеюсь, Рогов не обидится, если мы…
– Да, пожалуйста, – сказал Рогов.
– Тогда скажите, в каком году вы родились.
– В девятьсот шестьдесят пятом. Одна тысяча…
– С ума сойти! – не удержался Говор. – При всем желании я…
– Одну минуту. Когда вы начали летать?
– Вскоре после возникновения звездной космонавтики. На лунных трассах.
– Значит, вам было не так уж мало лет, когда…
– Но и не много. И опыт. И хорошее здоровье.
– Так. Затем?
– Участвовал в освоении планет. На периферии солнечной, потом в других системах… Это есть в послужном списке.
– Да, – сказал Говор. – Это релятивистские экспедиции до открытия надпространства. Но в таком случае мы крайне просто можем это… Серегин, свяжитесь, пожалуйста, со Звездной летописью.
Неторопливыми шагами Серегин прошел в угол кабинета, где, тяжелый и надменный, возвышался пульт информаторов. Серегин набрал номер. Засветился экран; он был вытянут снизу вверх, сохраняя традиционные пропорции книжной страницы. На экране зажглось название указанного Говором источника. Затем возникла первая страница, вторая…
– Быстрее, Серегин! – нетерпеливо прикрикнул Говор. – Рогов, где нам искать?
– В четырнадцатой. И девятнадцатой…
– Четырнадцатая экспедиция, Серегин. Что вы копаетесь?
Страница остановилась на экране. Серегин вглядывался в нее.
– Ведущий корабль «Улугбек», – вслух прочитал он. – Ведомый – «Анаксагор». На каком были вы?
– «Улугбек» не вернулся, – тихо сказал Рогов.
– «Анаксагор». Одну минуту… Так. Шеф-пилот – Мак-Манус. Пилоты: Монморанси – ого! – и Рогов. Да, Рогов.
Рогов вздохнул.
– Гм, – сказал Говор. – Это было сколько лет назад? Да… Удивительно. Посмотрите, Серегин: там должны быть фотографии членов экипажа. Вы, конечно, простите нас, друг мой. Вы понимаете: такие факты нельзя принимать на веру.
– Нет, пожалуйста, пожалуйста, – сказал Рогов, чуть улыбаясь.
– Вот Рогов, – сказал Серегин. Он впервые с откровенным интересом взглянул на пилота. – Посмотрите сами.
Говор торопливо прошагал к пульту информаторов. Несколько раз повернул голову, сравнивая.
– Да, – сказал он. – Сходство несомненное. Удивительное, а? Правда, на снимке вы несколько моложе.
– Я и был тогда моложе.
– Вот именно. На двести лет, а? Серегин, отыщите-ка и вторую!
Поиски второй экспедиции заняли столь же немного времени.
– Здесь вы совсем похожи, – констатировал Говор. – Что же, Серегин, будем считать факт установленным? Но я предвижу, что все наши коллеги будут требовать бесконечного количества доказательств. Может быть, посмотрим еще дальше?
– Я думаю, – сказал Серегин, – что это мы еще успеем сделать. Меня интересует другое: сколько лет вы уже не летаете?
– Семьдесят, – после паузы проговорил Рогов. Он поднял на Серегина спокойный взгляд. – Вы боитесь, что это повлияет?.. Я тоже опасался. Но, наверное, эти рефлексы не исчезают. Во всяком случае, в Резерве прошел все испытания, стажировался на последних моделях. Мне даже сохранили экстра-класс.
– Да нет, в этом мы не сомневаемся, друг мой, – вмешался Говор. – Дело не в этом. Мы не понимаем, как вы могли столько времени жить на Земле – и не попасть в картотеку. Хотя, возможно, у наших земных коллег служба поставлена хуже – на Земле столько народу…
– Не знаю, – сказал Рогов и пожал плечами. – Об этом я не думал. Просто жил, и все. Семьдесят лет – они уходят незаметно…
– Незаметно. Семьдесят лет. Тут невольно позавидуешь, а, Серегин? Человек просто жил… Кстати, Рогов первого класса не родня вам?
– Сын.
– Понятно. Но подождите, Рогов. А ваши друзья?
– Друзья, – повторил Рогов медленно, словно обдумывая это слово. – У меня их было много.
– Вот те, с кем вы летали.
– С кем летал… Ну, Мак-Манус и Мон – это раз. Они умерли.
– Давно?
– Да; я уж не помню точно когда. Потом Выходили другие: Грюнер, Холлис, Семеркин…
– А эти?
– Тоже.
– Так, так, – сказал Говор. Наступила тишина, только едва слышно жужжал кристаллофон, записывающий весь разговор. – Ну, а кого еще вы помните из друзей?
– Пришлось бы долго перечислять, – сказал Рогов.
– Ну да, за столько лет… И все они умерли давно?
– Почти все, – кивнул Рогов. Он помолчал. – Только Тышкевич и Цинис…
– Ну, ну? Что же они?
– Они тоже жили долго.
– Ну сколько же? – Говор потер руки.
– Тышкевич погиб совсем недавно. Он работал на Южной термоцентрали. Что-то там произошло такое…
– Да, помню это событие. Итак, погиб. Сколько ему было?
– Он был года на три или четыре моложе меня. На три, кажется.
– Потрясающе, а, Серегин? – Говор ходил по кабинету, вздымая кулаки. – Значит, ему было тоже двести с лишним! И погиб несколько лет назад! А мы с вами раскатываем по всей солнечной… А второй, как его?
– Цинис? Он погиб раньше, в полете. Он не ушел на Землю. Ему было, помнится, сто шестьдесят… Это было давно. Мы тогда еще скрывали возраст – боялись, что спишут.
– Да, – гневно сказал Говор. – Да! – крикнул он. – Тут и не заметишь, как сойдешь с ума! Погиб. Вы понимаете, Серегин: никто из них не умер своей смертью. Оба погибли! Вы хоть соображаете, о чем это заставляет думать? Ах, если бы вы раньше!..
– Очень просто, – сказал Серегин. – На них не обращали внимания именно потому, что они – Рогов, например, – выглядят людьми средних лет. Конечно, будь у них морщины и борода…
– Это я понимаю. Но они сами не могли же не задуматься!
– Конечно, – сказал Рогов медленно, – мы понимали, что это необычно. Но мало ли каких необычностей насмотрелись мы по ту сторону атмосферы? Обо всем не расскажешь и в двести лет… Нам хотелось летать. А потом стало неудобно…
– Ну да, – сказал Серегин. – Он женился.
– Чепуха, – сказал Говор. – Я вам скажу, в чем дело: они все суеверны, Серегин. И боялись – ну, что мы их сглазим, например. А?
Рогов улыбнулся.
– И вам… не надоело жить?
– Нет, – сказал Рогов. – Мне хочется еще полетать. Только не так далеко. На ближних орбитах. Все-таки в конечном итоге лежать хочется в своей планете.
– «В своей планете»… – пробормотал Говор.
Засунув руки в карманы, он пересек кабинет по диагонали. Локти смешно торчали в стороны. В углу он постоял, опустив голову. Резко повернулся. Снова зашагал – на этот раз быстрее, резко ударяя каблуками.
– Лежать – в своей – планете, – повторил он громко, раздельно. Вытащив руки из карманов, он широко расставил их и резко опустил, хлопнув себя по бедрам.
– В своей планете! – крикнул он. – А? Каково?
В следующий миг он оказался возле пилота и неожиданно сильно ударил его по плечу.
– Этого не обещаю! – сказал он торжественно и помахал ушибленной ладонью. – Насчет своей планеты.
Рогов покосился на него.
– Думаете, не выдержу в рейсе?
– Нет, не это. Но похоже, что вам не суждено лежать в земле.
– Жаль, – сказал Рогов. – Где же?
– Нигде. Жить. Просто жить. Потому что все, что вы тут рассказали, а мы – поверили, чертовски смахивает… На что это смахивает, Серегин?
На элементарное бессмертие, – сказал Серегин по обыкновению коротко и сухо.
– Да, – торжествующе сказал Говор. – Вот именно.
* * *
Во взгляде Говора было такое ликование, словно это именно он, а не кто-нибудь другой обрел бессмертие.
– Но, я вижу, Рогов, вы даже не очень взволнованы? Ничего, это придет позже, а пока продолжим. Отвечайте, где вы это подхватили?
Рогов задумчиво взглянул на свои ладони.
– Ну, быстрее. Надеюсь, там у вас нет шпаргалки? Итак, я имею в виду бессмертие. Когда вы… Ну, когда вы перестали стареть, что ли. Одним словом, когда вы это почувствовали?
Рогов покачал головой.
– Не знаю. Откровенно говоря, я и сейчас ничего не чувствую.
– Абсолютно ничего?
– Чувствую, что все в норме.
– Так, чудесно… Попробуем иначе. Эти два друга – те, которые погибли, – где вы с ними летали?
– Это был многоступенчатый рейс. Он так и называется. Мы были возле трех звезд. Планеты могу перечислить.
– Успеется. И высаживались?
– Само собой.
– И облучались? Вспомните, это очень важно…
Рогов пожал плечами.
– Хватало всего.
– Так… Есть ли подробные дневники экспедиции, журналы?