От редакции
Уважаемые подписчики журнала «Если»!
Сегодняшний номер, к сожалению, последний в этом году. Стремительный взлет цен на полиграфические материалы и типографские работы, вызванный обвалом рубля, моментально вычерпал средства, полученные за подписку, — основной источник дохода литературных и научно-популярных журналов. Редакция «Если» благодарит издательство «Любимая книга», которое в этой сложной ситуации все же нашло возможность оплатить выпуск этого номера.
Мы постарались, чтобы «Если» не был сдвоенным лишь формально. Основная (черно-белая) часть журнала выросла по сравнению с обычными номерами на 48 страниц, и к тому же был несколько уменьшен размер шрифта ряда материалов, что позволило добиться большего объема текста.
Считаем необходимым предупредить своих читателей о возможных изменениях условий подписки. Вы прекрасно понимаете, что подписная стоимость «Если», установленная в благополучном апреле нынешнего года, сейчас имеет прямое отношение к фантастике, но не к действительности. Такое же положение практически у всех газет и журналов. Поэтому агентства, занимающиеся подпиской, сейчас проводят консультации с редакциями и издателями. На момент подписания этого номера в печать единого решения еще не принято, но, скорее всего, агентства будут проводить дополнительную подписку на второй квартал 1999 года. Поскольку эта подписная кампания будет короткой, просим наших читателей, желающих получать журнал и во втором квартале, внимательно следить за сообщениями СМИ.
Для тех, кто не успел подписаться на первый квартал, сообщаем: комментарии Б. Н. Стругацкого к основным произведениям авторов будут опубликованы именно в первом квартале следующего года. Равно как и работы известных отечественных фантастов. Так что если вы имеете возможность и желание подписаться на журнал, поспешите.
Наш журнал, появившийся на свет в 1991 году, уже вполне можно считать ветераном. «Если» сумел пережить реформы 1992 года и кризис 1993–1994 годов — но только с помощью преданных жанру читателей, которые, несмотря на свои личные трудности, хотели сохранить единственный в России и странах СНГ журнал фантастики. Так что с очередным чудовищем мы сможем справиться лишь сообща.
Редакция
Проза
Джон Де Ченси
Метлочерви и носовертки
Откуда мне было знать, что оставленная во дворике метла станет причиной моего знакомства с замком Сондергард и его коллекцией зоологической экзотики? Во вторник поздним вечером я сидел за компьютером и печатал, а между тем смерч и обитающий внутри него домоед уже приближались. Подрагивал карниз, вибрировали стены, сотрясалась крыша. Скоро домоед, так сказать, отбросит маскировку, выскользнет из столба пыли и пара и нанесет удар. Домоед не столько пожирает дома, сколько разбивает их в щепки, чтобы поискать среди обломков лакомый кусочек — хрустящий кусок деревянной балки или вкусную полоску фибергласа… но я забегаю вперед.
Вернемся лучше к тому вечеру. На следующий день мне предстояло вести семинар по классической этике, а я еще не успел проверить студенческие контрольные. Такое часто случается. Я по натуре ленив и люблю откладывать все на потом; но, надо признать, кретинские писульки моих студентов вряд ли можно назвать побуждающим стимулом. Как ни печально, они отражают убогие знания нынешних выпускников. Некоторые из них словно написаны человеком, только что научившимся грамоте. Грамматика и пунктуация? «Кошмарные» — это еще мягко сказано, но если бы проблема заключалась только в этом… Но тут уж ничего не поделаешь. В последние годы аудитории Академии широко распахнули двери перед кем угодно — независимо от таланта, мозгов и подготовки. Я тоже сторонник равноправия, но есть все же нижний предел знаний для поступления в высшее учебное заведение. Вот черт… я опять отвлекся, да?
Довольно. Чтобы еще дольше оттянуть сражение с контрольными, я решил подмести кухню, но не нашел метлу. В поисках метлы я случайно выглянул во внутренний дворик, который выходил на лужайку, отгороженную заборчиком из деревянных столбиков. Там прислоненная к заборчику стояла метла. Я вернулся в кухню, несколько раз провел метлой по линолеуму, и тут, к моей досаде, из пучка соломы вырвался целый поток забравшихся туда насекомых — по большей части уховерток с клешнями на хвосте. Парочку я растоптал, но остальные проворно попрятались в щели и трещины. Тогда я перевернул метлу и заглянул внутрь растрепанной соломы — нет ли там кого-то еще? Я уже решил было, что избавился от всех поселенцев, и тут заметил нечто: жирную, влажную темно-коричневую массу, уютно угнездившуюся среди желтых стебельков соломы. Пытаясь избавиться от нее, я постучал метлой по полу. Поначалу я принял это за кокон, но потом заметил, что существо извивается и стремится забраться поглубже в солому. Что же это? Слизняк? Да, похоже на садового слизня, но чересчур активного и подвижного. Личинка? Тогда чья?.. Нечто толстое, коричневое, червеобразное. Может, выползок?
Зазвонил телефон, и я с перевернутой метлой в руках пошел брать трубку.
Звонила моя бывшая жена, но я не стану пересказывать отвратительные подробности нашего разговора. Каждый разговор с Алиной — это, как минимум, разведка боем, если не полномасштабная битва. Алина и ее адвокат весьма преуспели в изящном искусстве раздевания мужчины и лишения его средств к существованию. Я уже потерял дом и большую часть зарплаты. Теперь она нацелилась на капитал моего трастового фонда. Оказывается, как утверждает Алина на пару со своим паразитом-адвокатом, она имеет право на львиную долю прибыли. И плевать, что после этого мои ежеквартальные дивиденды упадут практически до нуля, а значит, я должен признать себя банкротом либо работать круглые сутки, чтобы оплачивать ежемесячные расходы — а они, отягощенные алиментами, мягко говоря, внушительны. По словам Алины и ее никчемного братца, я ей должен по гроб жизни.
Ее никчемный братец. Бездельник-шурин — традиционный персонаж всех салонных драм, но мой-то шурин самый что ни на есть настоящий. Его зовут Брент. Брент Рис Осборн, из бостонских Осборнов, привилегированной касты, к которой, естественно, принадлежит и Алина. Подобно многим современным отпрыскам фамилий с голубой кровью, он считает себя «активистом» защиты окружающей среды и прав животных. Он любит птичек, любит пчелок. На людей же ему наплевать, он с небрежной легкостью заявляет, что люди — прирожденные неудачники, которые не стоят забот и хлопот. Более того, люди, согласно его любопытной теории, есть не что иное, как вирусы, терзающие измученное тело матери-Земли.
— И кто станет заниматься антисептикой, Брент? — как-то спросил я его. — Ты и твои обнимающиеся с деревьями приятели? Ведь вы, насколько я понял, хорошие вирусы?
Брент презрительно усмехнулся.
Почти все время Брент сидел без гроша. И причина тому была очень проста: несмотря на весь свой эгалитаризм, он любил тратить деньги на себя, и чем больше и быстрее, тем лучше. Работать он, естественно, отказывался. Он был. выше такого плебейского занятия, как зарабатывание на жизнь. Американские аристократы переняли этот обычай от своих британских кузенов. Семья обеспечила его состоянием, но этот капитал был за несколько лет промотан, пав жертвой аристократического образа жизни Брента. Однако Брент полагал, что его и сейчас должен кто-то содержать, поэтому он присосался к капиталу сестры и пакету ее акций, а покончив с ними, нацелился на мой трастовый фонд. Он жил в нашем доме два года и беспрестанно тянул из нас деньги, одновременно строя всяческие козни, чтобы подтолкнуть к разводу. Деньги моего трастового фонда были для него недоступны — разве что в том случае, когда суд при разводе начнет раздел имущества. Теперь я избавился от его гнусной ухмылки, но не от зияющей утробы его постоянной экономической потребности, в которую моя бывшая жена хотела швырнуть большую часть моих денег. Ведь не могла же она допустить, чтобы ее несчастный братик лишился своего причала в яхт-клубе Салема.
Я, кажется, опять отвлекся? Извините.
Червяк в метле не очень-то меня встревожил, но вопрос о том, что же это такое, ворочаясь где-то в закоулках сознания, не давал мне покоя всю неделю. Я мог не спешить с ответом, но по натуре я скептический рационалист и не люблю необъяснимых вещей. Поэтому я хотел, чтобы мне объяснили, что это за штука — странный червяк, живущий в метле, — и желательно простыми и понятными словами.
Друзей на факультете биологии в университете у меня не было, зато имелся знакомый — заведующий кафедрой Джон Бракнер, и он вполне мог помочь. Загвоздка же состояла в том, что я не представлял, к какому из сосудов биологической мудрости мне следовало припасть.
— Тебе, наверное, нужен энтомолог, Фред, — сказал доктор Бракнер. — Думаю, профессор Сондергард как раз тот, кого ты ищешь.
— Сондергард? Никогда его не встречал.
— А он тип эксцентричный и общества не любит. У него странная область исследований. Сондергард специализируется в обнаружении и классификации новых видов всяких ползучих гадов. На его счету уже несколько открытий.
— Ясно. Похоже, док Сондергард — как раз то, что мне надо.
Бракнер дал мне его телефон и адрес. Я набрал номер и услышал в трубке голос с легким акцентом.
— Профессор Сондергард?
Услышав подтверждение, я представился и, не теряя зря времени, спросил про странного обитателя метлы.
— У вас есть образец?
— Э-э… нет. Он куда-то уполз. Вы мне не скажете, что это такое?
— Молодой человек, вы не хотите этого знать.
И он положил трубку.
Твердо решив добиться своего, я немедленно перезвонил.
— Послушайте, профессор Сондергард. Мы с вами работаем в одном и том же университете. И если вы хоть немного представляете, что такое профессиональная вежливость…
— Ни слова больше, — устало отозвался Сондергард. — Извините, что бросил трубку. Но вы бы меня простили, если бы знали.
— Что знал?
— То, о чем вам не следовало спрашивать.
— Я просто поинтересовался вашим профессиональным мнением о необычном виде… насекомого, как я полагаю.
— Черви — не насекомые. Они относятся к совершенно другому классу.
— Разумеется. Но можете вы сказать, что за существо поселилось у меня в метле?
— Это был метлочервь.
— Понятно.
— Мой ответ вам помог?
— А они редкие?
— Чрезвычайно. В некотором смысле они почти не существуют… за исключением определенных обстоятельств.
— Каких же?
— А таких, что их кто-то видит.
— Вот как? А не скажете ли вы, почему?..
— Молодой человек… извините, как вас зовут?
— Доктор Фредерик Мэллори, факультет философии и символической логики.
— Ага, значит, вы сможете оценить философское значение того, что я сейчас скажу. Вот уже много лет я занимаюсь исследованиями в области криптозоологии. Это наука о странных и неизвестных формах жизни.
— А я думал, она исследует жизнь на других планетах или что-то вроде того.
— Это ксенобиология. Доктор Мэллори, известно ли вам общее число различных форм жизни на нашей планете — то есть количество индивидуальных видов?
— Я слышал различные цифры.
— Все это лишь предположения. Ответ состоит в том, что этого никто не знает. Не проходит и месяца, чтобы какой-нибудь энтомолог не открыл новый вид насекомых.
— Да, но насекомые…
Я говорю о биологической экзотике, которая обосновалась у нас прямо под носом, но которую никто не замечает. Возьмем, к примеру, вашего метлочервя. Он родственник обыкновенного выползка, но живет не в земле. Он устраивает себе жилище среди стеблей в густых зарослях камыша и других прибрежных растений. А иногда заползает на людскую территорию и здесь находит себе уютное прибежище.
— Очень интересно. Значит, они действительно существуют?
— Вне всякого сомнения. Но это очень редкий вид. Поэтому я и спросил, есть ли у вас образец. Мне очень хочется получить экземпляр.
— Буду начеку. То бишь, стану держать метлу наготове.
— Спасибо. Но случаи, когда они попадаются на глаза, чрезвычайно редки. Вы второй, кто сообщил о таком наблюдении лично мне.
— А откуда вы узнали, что метлочерви существуют на самом деле?
— Коллега из Венгрии утверждает, что у нее есть экземпляр. Однако мне не довелось его видеть.
— А что вы там говорили насчет того, что они существуют лишь тогда, когда их видят?
— Это тонкий философский вопрос. Знаете ли, криптозоология как наука, изучающая неизвестные формы жизни, официально не признана. У нас нет ни профессиональных журналов, ни международных конференций. В определенных кругах биологов нас просто не принимают в расчет. «Материал для бульварных газетенок». Вроде ихтиозавра, живущего в шотландском озере.
— Но если у вас есть образцы…
— Их очень и очень мало. Действительно, я установил существование нескольких новых видов и для подтверждения имею их образцы. Но они весьма невзрачны и не представляют особого интереса. Видите ли, доктор Мэллори, у нас под ногами ползают сотни, если не тысячи, совершенно неизвестных видов жизни — как насекомых, так и других. Некоторые из них просто поразительны.
— Вы так и не объяснили философскую часть проблемы.
— После нашего отчаяния и неверия в то, что нас когда-нибудь признают… после холмов отвергнутых статей на тему возможного существования того или иного экзотического вида, где честно признавалось, что данные основаны на случайных наблюдениях и слухах, некоторые из нас выдвинули теорию о том, что причина наших неудач в ином. Возможно, не каждый способен наблюдать эти существа. Лишь некоторые наделены даром особого восприятия. И то, что подобные живые существа практически совершенно неизвестны, может объясняться тем, что подавляющее большинство людей просто-напросто не способно их увидеть.
— Теперь я понял, как это связано с ихтиозавром или НЛО. Знакомая аргументация.
— Ах, если бы наша задача была такой же тривиальной, как проблема НЛО! Да ведь НЛО видели миллионы людей. Зато практически никто не наблюдал и документально не зафиксировал истинную экзотику. Некоторые из этих живых существ воистину поразительны. Если я их вам опишу, вы в половине случаев мне попросту не поверите. А некоторые из этих существ весьма опасны…
— Опасны? Например?
— Носовертка.
— Носовертка?
— Да. Скажите, не случалось ли с вами такого: идете вы себе, скажем, погожим летним днем, и вдруг что-то залетает вам в нос?
— Да, — рассмеялся я.
— И что вы в таком случае делаете?
— Ну, извините, засовываю в нос палец и пытаюсь выковырять мошку. Или сморкаюсь.
— А вам когда-нибудь удавалось ее убить или поймать?
Я усмехнулся.
— Нет, пожалуй, не удавалось. Но такое редко случается. Да насекомое, конечно, само улетает.
— А почему вы в этом настолько уверены? Откуда вам знать — вдруг оно заползло в носоглотку, а оттуда еще выше — в носовую пазуху?
— Никаких последствий я не испытывал.
— А бывают у вас приступы мигрени?
— Конечно, но это не значит…
— Проникновение носовертки может стать фатальным. Это существо — кстати, чрезвычайно маленькое — способно преодолеть мозговой барьер, пробраться в полость черепа и сильно повредить мозг. На это могут уйти годы, но результат всегда один — смерть.
— Чушь!
— О, вы так полагаете? В таком случае я считаю, что разговор можно закончить.
Он положил трубку, и на сей раз я не стал перезванивать.
* * *
Настоящий псих, решил я.
Так я полагал до пятницы, когда шел через университетский городок и заметил грузную фигуру бредущего мне навстречу Джона Бракнера.
— Фред! Ну как, звонил Сондергарду?
— Да.
— И он тебе помог?
— Очень. Он сказал мне, что у меня поселился метлочервь.
Джон хихикнул.
И тут я согнулся пополам, зажав руками нос и отчаянно пытаясь достать нечто щекочущее и жужжащее, залетевшее в левую ноздрю.
Мгновенно сориентировавшись, я выхватил из кармана комок мятых бумажных салфеток (так уж совпало, что утром меня одолел приступ чихания из-за аллергии на домашнюю пыль и некоторые виды пыльцы), прижал его к носу и сильно высморкался. Очень сильно. Наверное, такой звук издает охваченный любовным томлением гусь.