— Так, как Хирос, конечно.
— Почему?!
Эрик будто задумался, глядя на отсветы закатного солнца в окнах найнорской библиотеки. Улыбнулся и сказал:
— Совершенно не важно, какие испытания ждут тебя на жертвенном пути, если ты уже решил заплатить своей смертью за жизнь этого мира.
Хирос отдал то, что потребовал от него предатель. Так велик был грех Устаана, что солнце отвернулось от него, не желая смотреть на радость негодяя. И обратился мир во тьму, и побежали слуги Устаановы по всей земле, требуя поклонения. А навстречу им вышел старый волшебник Юлай Валенсар. Убоялись его демоны, попрятались за спину своего повелителя. Сразился с ним Юлай Валенсар и умер, потому что не был воином и оружия в руках сроду не держал.
— Зачем? — недоумевал Оттар. — Зачем он тогда на бой вышел? Наложил бы чары тайно, я слышал, он был так велик, что мог бы и бога заколдовать.
— Мог, — согласился Эрик. — Но не Устаана. Юлай не воин, но сумел тяжело ранить Устаана. Устаан не умер, но ему потребовалось время, чтобы залечить рану. Юлай для того и позволил убить себя, чтобы Устаан на несколько часов обессилел. А тех часов хватило, чтобы светлые силы собрались и низвергли его в преисподнюю.
— А почему в Писании о том не сказано?
— Потому что Юлай отравил Устаана. Он поцарапал его и высыпал на ранку яд, который всегда носил в перстне. Святой Конрад, составивший первый свиток, решил не упоминать о том в Писании, потому что каждый отравитель счел бы себя героем. Юлая похоронили здесь, в Найноре, а мне по наследству достались его перстни.
Оттар поглядел на руки молодого князя. Он и раньше обратил внимание на четыре серебряных кольца, вычурных, слишком больших и тяжелых для тонких пальцев Эрика. Внутри одного из этих украшений когда-то хранился яд, которым отравили самого Устаана! Оттар опасливо отодвинулся, вызвав смех Эрика.
…Устаан тогда тоже засмеялся, несмотря на рану. Только не добродушно, как Эрик, а торжествующе и злорадно. Но рано праздновал победу повелитель зла: забыл он про Изначального Отца. А тот призвал к себе народ тарнидов. Есть такой загадочный народ, выглядят как люди, только они все на одно лицо, словно братья и сестры — высокие, белокурые и с очень синими глазами. Еще их можно отличить от людей по выжженному на правой ладони особому знаку. Тарниды называют его Меткой Хаоса, и для того выжигают его, что все родилось из Хаоса, и Хаос есть не беспорядок и анархия, а начало всех начал и стихия Мысли. Впрочем, у Изначального Отца много имен, и оттого, что тарнисское "Хаос" звучит на прочих языках странно, Изначальный Отец своего величия не теряет.
Вот тарнидам Изначальный Отец и повелел провести в наш благословенный мир народ гитов — величайших рыцарей, воинов-мстителей. Гиты дали бой Устаановым ордам, но сам бог убоялся и на битву не вышел. Впоследствии на месте той битвы выстроили крепость из невиданного кирпича алого цвета. Она и по сей день стоит, и даже вороны боятся садиться на ее стены. Хирос воскрес из мертвых и вознесся в небесные чертоги, обретя жизнь вечную, таким образом и вышло, что Устаанова победа оказалась лишь видимостью. А гиты остались жить в Бернарских и Арантавских горах, дав начало всем тамошним народам.
Королем — конунгом по-тамошнему — одного такого народа был некий Рерик Хайрегард, прозванный Бернарским Волком. Он прошел через Бернар на север и вступил в Аллантиду, когда Валенсары — великие короли! — начали забывать старые истины. Рерик быстро их вразумил, по гитскому обычаю, вразумил огнем и мечом. Женился на принцессе, звали ее Млава Валенсар. Говорят, красивей нее во всем Ольданатаре была только супруга Альтара Тарнисского, прорицателя, который предрек Аллантиде многие беды и радости, и все сбылось. Он жил в то же время и давал советы Рерику. Вот от Рерика и Млавы и пошли князья Валадские — наполовину Валенсары, наполовину гиты…
Оттар пропитался теми героическими рассказами, как губка. Теперь он уже не посмеивался над набожностью Эрика: понимал, что тот не просто бьет поклоны, а отдает дань уважения величайшему рыцарю. Королю рыцарей. Богу королей рыцарей. Вовсе не был в его глазах Хирос смиренным, нет. Да, пожертвовал собой. Но разве рыцарь не готов всегда пожертвовать собой во имя Бога и Отечества?
А в княжестве про высокое не говорили вовсе. Там твердили, что старый князь растит сына затворником да святошей, и негоже мальчику быть таким замкнутым. Оттар обижался, как будто это про него сказали.
Кое-кто даже намекал, что не простой смертный их будущий князь, оттого его глаза, вроде бы серые, временами начинают мерцать, отблескивая серебряными искрами. Оттар насупливался, сжимал кулаки, тяжело дышал, усматривая в этом неприличное. Как и в том, что Эрика учили якобы демоны, жившие еще при Валенсарах, прежних королях, которые вроде бы сами были не совсем людьми, и за черные грехи свои навечно прокляты и низвергнуты в ад еще живыми. Но только Эрика демоны не учили. Какие демоны?! Оттар сам, собственными глазами видел, что уроки ему дает отец Франциск! Он и Оттару уроки задавал, Оттар старался, исполняя их.
Поначалу он полагал, что такое болтают из зависти. Однако настал день, когда и сам задумался.
На пятницу, в вечер, Оттар сказал за ужином:
— Бать, дай мне назавтра твой новый плащ.
— Зачем? — удивился тот.
— Мой истрепался. Я не могу поехать в Найнор в рванье, как бродяга.
Барон Зигмунд отодвинул миску с борщом, прищурился. Оттар приготовился к спору. Он знал, что старый скупердяй не позволит сыну просто так взять свой парадный плащ — бархатный, на беличьем меху. Дорогая и единственная по-настоящему нарядная вещь в доме. Оттар даже аргументы приготовил: мол, негоже наследнику позориться, нищету свою показывать. Отец, хоть и скряга, был весьма щепетилен в этих вопросах.
— Да перед кем там форсить собрался? — скривился отец. — Ежли доехать надо, так возьми мой дорожный, он не броский, но хороший. А новый к чему?
— Я же к князю еду! — воскликнул Оттар. — Не в кабаке, чай, посидеть…
Отец отмахнулся:
— А хоть бы и в кабаке. Видал я, в чем сам молодой князь ходит. В добротном, да, но форсу никакого. Чего тебе перед ним выставляться? — помолчал, потом заявил твердо, как отрубил: — Нечего. Езжай в дорожном. А пыль в глаза князю пускать не позволю.
Оттар растерялся. Такого поворота он не ожидал. Только сейчас подумал: а ведь правда, Эрик одевается очень скромно.
— Молодой князь… — протянул отец задумчиво. Покачал головой: — Старый князь — сеньор хороший, вот только сына… напрасно он так. Взаперти держит, мальчишка жизни совсем не знает. Добро ли?
— Наоборот — скромным будет, — вставила мать. Она сильно не любила Эрика.
— Да с чего?! Помрет старый князь, молодой до богатств дорвется и с непривычки промотает все! Ему ж погулять захочется… Ты на своих сыновей глянь, — ну, где ж они скромные, а? А ведь знают, что денег мало! Только и мечтают, чтоб побольше из моего кармана выгрести… Так и молодой князь.
Оттар нахмурился.
— Не промотает молодой князь состояния, — вдруг ляпнула мать. — Он душу Устаану продал. У таких всегда денежек без счета.
Оттар вскинулся, побагровев от гнева, но отец его опередил. Хлопнул ладонью по столу, прикрикнул:
— Молчи, дура! Наслушалась бабьих сказок…
— Сказки?! — взвизгнула мать. — Да какие сказки, сама я, собственными своими глазыньками все видала! Все-все видала! У меня оттого молоко и пропало, что Устаан прям надо мной пролетел, когда за душой младенчика и княгини явился! Княгиню-то забрал, а младенчика не стал, упросил его старый черт, князь-то наш, повременить пока! Оттого и родился Эрик, уж когда Ева-то померла! Да как она родить могла, она ж старуха уже была! А все потому, что старый князь обещался младенчика пожертвовать Устаану, вот почему! Только своего пожалел, нашего отдал! И Оттончика порчей в могилку свел, не иначе! Уж такой крепенький был Оттончик, такой хорошенький… — мать заплакала. — А как приехала я из Найнора, так в одночасье и помер… Не иначе — его душой старый князь откупился. А теперь до Оттара добирается! — завопила она. Вскочила с места, подбежала к Оттару, обвила руками, навалилась душной грудью, облила слезами. — Не отдам сыночка, довольно князь нашей кровушки попил… Уж не иначе Хиросом мы обласканы, коли все из моих сыночков князь жертву выбирает…
Оттар морщился, но терпел. Отец обмолвился как-то, что мать не в себе стала, когда Оттон помер. Агнесс появилась первой, за ней Оттар. А на следующий год мать родила мертвечика. Кто-то сказал ей, что порча на ней, что детей у нее больше не будет. А она возьми и роди Оттона. И так к нему душой прикипела! Тут княгиня рожать собралась, и мать к ней кормилицей позвали. Она и поехала. Что там было, доподлинно неизвестно, только княгиня и в самом деле померла, а мать привезли домой ночью в закрытой карете. Она в припадке билась, про чертей что-то несла. А Оттон на следующий день помер.
Отец никогда не слушал ее. Мало ли баб мрет родами? Да каждая третья. И что ж, всех младенцев, которые своих матерей убили, нечистыми считать? Да и то, что Оттон помер… Дети часто мрут. Почти всякой бабе приходилось мертвечиков хоронить. Дело ли — так из-за младенца убиваться? Еще родит. А и не родит, так что с того? Девка растет, и наследник есть. Меньше денег на детей потратят, коли больше никто не родится. Мать после того и в самом деле четыре года не беременела, зато потом родила Карла. Здорового, живучего. Но про проклятье говорить не перестала.
Выплакавшись и напричитавшись, мать ушла к себе. В зале у камина остались только Оттар, отец и Карл. Младший братишка робко спросил:
— Бать, а что — в самом деле молодой князь от нечистого?
— Хватит бабье слушать! — рявкнул отец. — Дура твоя мать! Где это видано, чтоб на расстоянии в жертву приносить?! Оттон здесь уже помер, и голова у него в крови была! Не иначе как твоя припадочная матушка его и приложила… А не будь она такой дурой, вы б с Оттаром сейчас оба в Найноре при княжеском дворе воспитывались, и кормились бы от княжеского стола, и одевались бы, чай, не в рванину! А все твоя дура-мать! Послал мне Хирос супругу… Один шанс выпал — и тот она упустила! Кормилица Эрикова, которую вместо вашей матери взяли, Фросинья, была кем? Солдаткой из Заплетенки. А стала кем? То-то. Домоправительница она теперь в Найноре. И дочка ее как княжна растет, вместо того, чтоб навоз выгребать на скотном дворе. А ведь простолюдинка! Но ума у нее Хирос не отнял, не отнял. У вашей матери его и не было никогда, а у нее — есть. Фроська еще и старого князя окрутит. Родилась простолюдинкой, а помрет княгиней. Вот как надо!
Оттар надеялся, что отец расчувствуется, как часто бывало после его ссор с матерью, и плащик все-таки даст. Не дал. Пришлось ехать в дорожном. Он, может, и добротный, только уж больно скромный с виду.
В Найноре Оттар первой встретил Верею, дочь домоправительницы. Она его и предупредила, что Эрик с отцом в кабинете, а Оттара просил обождать.
Оттар знал, что нравится Верее, девчонка строила ему глазки. Конечно, будь она хоть бы дочерью помещика, пусть без титула, женился бы не думая. А что? Хорошенькая, да и матушка наверняка скопила ей на приданое. Шутка ли — столько лет Найнором править? Даже жаль, что Верея по рождению крестьянка.
— Я на галерею пойду, — промолвил Оттар в тайной надежде, что Верея увяжется за ним. Хоть и крестьянка, а смазливенькая…
Верея улыбнулась:
— Конечно. А чаю захочешь — так спускайся в желтую гостиную.
И ускакала, оставив Оттара разочарованным. Ну и ладно, подумал он, все равно эта крестьяночка чересчур строгих правил. И направился на галерею.
Он любил это место. Витало здесь нечто древнее, загадочное и неземное, какой-то дух то ли запретного, то ли забытого знания… Порой Оттар удивлялся: Валенсары по всей стране были заклеймены, их считали чародеями и колдунами. Эстивары, нынешние короли, изгнали Валенсаров. Те ушли, скрывшись в Хаосе, но пообещали вернуться. И с тех пор уже двести лет люди жили в страхе перед их возвращением.
А Хайрегарды не боялись. Ни Валенсаров, ни королевских эдиктов. Оттар сперва онемел, узнав, что в Найноре хранятся многие священные книги прежних королей. И никто их не прячет, стоят себе в библиотеке открыто, можно взять и полистать. Написаны на понятном языке, только уж больно заумно. Эрик любил их читать. И отец Франциск любил. А над народными страхами священник смеялся:
— Колдовство?! Мальчик мой, королям нет нужды колдовать. Да, многие из Валенсаров были магами. И среди Эстиваров есть маги. Только для управления страной важна не магия.
Оттар как-то набрался смелости и прочел книгу магических предметов. Под конец едва не уснул со скуки: всего лишь скрупулезное описание всяких камней. Будто отцовская хозяйственная книга. Нет, настоящие чародеи не станут писать так зевотно.
Кроме того, какие ж они колдуны, если их прародитель, Юлай Валенсар, дрался на поединке с Устааном и погиб от руки его, чтобы выиграть время, потребное для подхода других светлых сил? Вот то-то, что против Устаана они. Значит, магией не занимались. Может, только один их прародитель и был волшебником, а остальные Валенсары — нет. Так верил Оттар.
Лишь на галерее начинал сомневаться. Здесь висели картины и портреты, здесь стояли скульптуры и мебель из Клайхора, бывшей королевской резиденции Валенсаров. Вроде бы все такое обыкновенное, но не совсем. Можно посидеть на стуле, воображая себя древним рыцарем, только едва сядешь — покалывать тебя в зад начинает. Недостоин, значит. Портреты — и те будто следят за тобой, подмечают греховные мысли. Порой Оттар думал: хорошо, что Валенсары не догадались создать портрет Хироса. Если они людей так рисовали, что мурашки по коже, то как бы они изобразили Господа?!
И все-таки он любил галерею. Наверное, именно потому, что здесь хорошо мечталось о чудесных подвигах — но совсем не оставалось пространства для скучных пересудов княжества. И даже когда Оттара знобило от легкого страха, он чувствовал: это не враги. Если придется тяжко, сила этого места окажется с ним, станет его крылами, острием его меча, латами на его груди.
Он медленно шагал по галерее, мысленно здороваясь с людьми на портретах. Они все походили друг на друга, как братья и сестры. Впрочем, Оттар слышал, что у Валенсаров бытовал ужасный обычай: братья могли брать в жены родных сестер. Оттого они и выродились. И это уже не сплетни, Эрик сам сказал. У всех были прямые черные волосы и миндалевидные серые глаза. Эрик лицо от них унаследовал. Хайрегарды приходились близкой родней Валенсарам, все о том знали. Неудивительно, что Эрик оказался похож на какую-нибудь из прапрабабушек. Совсем не удивительно.
Оттар добрался до самого конца зала и застыл в недоумении, узрев дверцу. Странно, он же десять раз, или больше, ходил здесь — никакой дверцы не было! А стояла кушетка, современная. Она казалась сиротой на фоне голой стены, замыкавшей галерею. Эрик часто говорил, что надо бы повесить там гобелен, но не вешал. И вот теперь кушетку убрали, а за ней обнаружилась дверца. Невысокая, Оттару едва-едва в рост, обитая латунью, ненатертой, без блеска. Только ручка — большая, вычурная, громоздкая — сияла ярко и зовуще.
В Найноре разрешалось входить в любое помещение, если дверь в него не заперта на ключ. Так что если эта дверца открыта, можно глянуть, что за ней, и никто не заругается. Только Оттар долго не мог решиться толкнуть ее. Как будто святотатство. Собравшись с силами, переставил ватные ноги.
Ручка сама повернулась, едва он коснулся ее. Дверца подалась легко, без скрипа. И тут же Оттар понял, что находится в маленькой круглой комнате, залитой сверху ярким светом. Плясали пылинки в солнечных лучах. И тихо было так, словно звуки умерли.
Оттар неуверенно огляделся. Стены голые, только по левую руку стоит что-то плоское и большое, закрытое ветошью. Присел на корточки, потянул тряпку. Она прямо в пальцах рассыпалась на ниточки, а он отпрянул с криком.
Он попятился, потом запутался в ногах и грохнулся, но, даже сидя на заду, все отползал, пока не уперся лопатками в стену. Там Оттар и замер, всхлипывая и позорно скуля.
Напрасно он думал, что Валенсары не догадались создать портрет Хироса… Нет, на том портрете запечатлели не Хироса, нет. Оттару никто не говорил, кто это, и ни в одной книге не встречал он гравюр с изображением этого человека. Если, конечно, то был человек. Сейчас Оттару казалось, что никак он не мог быть человеком.