– Профессор космической археологии Платон Рассольников, – поспешил представиться Атлантида. – Попал в косяк кровожадных рыб и…
– Не надо объяснений, – прервала его самка, одна половина ее лица была выкрашена в голубой цвет, другая – в ярко-розовый. Сетка, сплетенная из розовых жемчужин, спускалась с головы на плечи. – Каждый волен плыть, куда хочет. У каждого своя волна.
– Я согласен… полностью. Но, как мне показалась, не все на Эгеиде разделяют эту точку зрения.
– Слушай изысканцев и не обращай внимания на других. Наш остров плывет, куда несет его течение нашей прихоти. Веселисты в плену прибоя. Мы – нет. Твоя прихоть – это твоя прихоть, она не касается никого из нас.
– И как долго вы намерены плыть?
– Пока не пройдем всю глубину…
Большинство изысканцев через минуту утратили интерес к гостю, улетели и расположились вокруг огромного бассейна. Лишь самка в жемчужной накидке осталась подле спасенного.
– Но, к примеру… куда вы плывете? Мне нужно попасть на остров Волка, – сказал профессор.
– А нам никуда не нужно… – отвечала его собеседница.
– Однако вы движетесь к острову Дальний.
– Дальний – для стада. И кроме стада, там никого нет. Как и остров Волка.
– Там есть изображения, по-видимому, древние. Эгейцы на рельефах похожи на людей.
– Такие на Эгеиде есть повсюду. Когда-то мы тоже стояли на двух ногах и жили на суше. Был ли тот мир лучше или хуже, мы не знаем. Знаем одно: он невозвратим. Мы думали, что сбросили путы суши, как, впрочем, и многие другие путы, и ощутили невиданную дотоле свободу, и слились со стихией. Бурлящая жизнь под водой казалась сказочной, и мы вообразили себя ее повелителями. Однако желание возвратить прежнее одолевает эгейцев все чаще и чаще. Все дело в том, что мы не принадлежим полностью морю. Мы не смогли измениться настолько, чтобы научиться дышать водой. Мы дышим воздухом, спариваемся и размножаемся на суше. Мы разрушили прежнюю Эгеиду, чтобы приспособить ее к нашей новой жизни. Мы были уверены, что сможем обойтись без суши. Что море нас примет и взлелеет. Но мы вынуждены были вернуться. Не на сушу – на ее обломки. Эта половинчатость нас и погубит. Либо мы избираем Океан, либо сушу. Нельзя одновременно принадлежать тверди и морю. Но что выбрать? Физиология влечет нас в Океан. Но какая-то неистребимая мечта, беспочвенная – ах, это очарование старых слов – заставляет возвращаться на сушу. Лучшим было бы предоставить каждому возможность выбрать свой путь. Ведь не для всех он одинаково желанен. Кому суша, кому – море. Но неумолимость нашептывает: выбора не будет. Те, для кого притягательна суша, – умрут. Остальные уйдут в Океан и забудут, что когда-то могли выходить из него.
Профессора Рассольникова неприятно задела эта фраза: выбора нет. Сам он думал о том же совсем недавно на острове Дальнем. И вдруг сразу же (или почти сразу) услышал эту мысль в заявлении леди Эгеиды. Как будто она ее украла. Но как? Океан нашептал?
– Главная проблема – проблема выбора. Но способен ли разум вообще выбирать? В том смысле, что не способен оценить все далеко идущие последствия и потому выбирает наугад. – Его собеседница отвернулась, как будто не хотела больше разговаривать.
«Мы разрушили прежнюю Эгеиду, чтобы приспособить ее к нашей новой жизни».
– То есть, первоначально были изменения самих эгейцев, а потом уже растаяли льды, и Океан затопил большую часть суши. Так получается?
– Правивший планетой совет решил растопить ледники, чтобы уничтожить твердь. Были многие, кто не желал погружаться в море. Они бились за сушу, отстаивая ее право быть твердью, а не ругательным словом. Бились за право на этой суше пребывать. Но море победило. Эгеида превратилась в многочисленные архипелаги, разбросанные по необъятной груди теплого Океана. Эгейцы не опирались больше на твердь – они к ней прислонялись – на время. И возненавидели ее. Но и Океан не полюбили.
Разговор их прервался: молодой эгеец, с выкрашенным черной краской лицом подлетел к даме и протянул ей несколько листов серой толстой бумаги – точь-в-точь такую давали в таверне стражей.
– Все прочли, – сообщил чернолицый. – Многие хвалили. Кое-кто даже запомнил несколько строк.
– Ты тщеславен, мой друг, – отвечала леди Эгеиды. И, размахнувшись, швырнула листы в Океан.
– Когда Эгеида одумается, мы уйдем в воду. А пока – мы не желаем принадлежать ни суше, ни морю.
– Кто же вас кормит? Кто строит эти корабли? – подивился профессор.
– Неужто ты такой недогадливый? – женщина улыбнулась.
Бреген?.. Но Атлантида не успел задать свой вопрос. Здоровяк-эгеец, который час назад вытащил его из воды, подлетел, ухватил щупальцами за руки и потащил за собой. Пролетев метров двадцать, эгеец разжал щупальца, и археолог упал в воду.
***
К вечеру Платон вернулся из похода на остров Дальний. Защитный костюм красные рыбки ему все же прогрызли в нескольких местах. И даже прокусили кожу. Вернее, вырвали маленькие ошметки плоти.
– У меня для тебя новость! – сообщил Дерпфельд.
– Как Стато? – перебил Платон.
– Живой. Что ему сделается? Все безмозглые твари живучие.
– Почему ты называешь его безмозглым? – профессор обиделся, как будто сам был эгейцем.
– Потому что у эгейцев IQ в среднем ниже, чем у людей.
– В среднем выше… в среднем ниже… Среднее не выше и не ниже – оно всегда среднее. – Платон решил не продолжать спора, чтобы не поругаться окончательно.
Приведя себя в порядок, он отправился навестить Стато. Раненый эгеец еще не пришел в себя. Он по-прежнему лежал в камере с морской водой в спальне Атлантиды, обсыпанный золотой обойной пыльцой.
– О том, что ты побывал на острове Волка, доносить было некому, – ухмыльнулся Дерпфельд.
– Он очухается?
– Откуда мне знать! – сержант начинал злиться. – Я ему не нянька. Если хочешь, поймай еще пять зайцев, обмажь его с головы до ног. Но сначала выслушай меня!
– Ну, слушаю…
– Смотритель императорских музеев приглашает тебя в Столицу на прием к Императору.
Да, это новость так новость. Неужто слава профессора Рассольникова так велика? А вдруг и в самом деле?..
– Что ж… – познакомимся с Императором.
– Ты познакомишься, меня не пригласили, – уточнил сержант сухо. – А у тебя как успехи?
– Я нашел стену, где замурован Пергамский алтарь.
– Что это такое?
После объяснений Дерпфельд удовлетворенно кивнул: теперь он это знал. Платон рассказал об острове и о невидимой находке на дне. Стена сержанта не заинтересовала. Тогда как на дне…
– Это мог быть корабль, – предположил Дерпфельд. – Судя по твоим рассказам, он размером с баржу. Что это может быть? Корман его тоже, видимо, обнаружил. Надо заняться этим кораблем.
– Корабль? Ну да, на дне Океана должно быть немало затонувших кораблей. Что с того? Нет, я считаю, надо заняться стеной. Именно о стене Корман мог написать «Пергам».
– Неужто не понимаешь? Именно этот эгейский корабль он назвал «Джи-джиду». То есть невидимость. Ты должен это знать.
– Корабль не может стоить десять миллиардов! Размером он похож на грузовые баржи, которые эгейцы таскают за собой, а после окончания срока службы топят в море. Может, это и есть баржа? – предположил Атлантида.
– Которая почему-то стала невидимой, – съязвил Дерпфельд.
Они спорили так часа два – и все безрезультатно.
ГЛАВА 7
ПИРУШКА
Документ 7.
Островитянин 7 – центру.
(Совершенно секретно)
П.Р. посетил остров Дальний. Как удалось установить с помощью неофициальных каналов информации, археологом обнаружен спасательный шлюп. Джи-джи-ду находится где-то севернее Дальнего на абиссали. Объект проявляет повышенный интерес. По-прежнему помощь не прибыла. Советую привести отряд «2» в готовность. Развязка может наступить в любой момент.
Стато решил не умирать. Да и как он мог умереть, если дважды его раны заливались слизью морских зайцев, если тело его покоилось в бассейне с теплой морской водой, над головой всегда была тень, и Платон раздобыл у одного из помощников Брегена несколько пластин спрессованных водорослей само-само, которые и утопленника могут поднять со дна. И хотя воскресать может лишь Прекрасная Эгеида, а все остальные – смертные и растворятся в ее теле, чтобы другая жизнь замельтешила личинками и миллионами спор, но все же прекрасно открыть глаза и увидеть виноцветное море под прозрачным полом домус-блока. Лежать в воде, обсыпанным пудрой пыльцы с цветущих обоев и пить неспешно рыбный бульон, в который человек забыл добавить листья морского укропа.
Едва воскреснув, Стато выбрался из больничного бассейна и пополз по полу за своим спасителем, норовя потереться головой о его локоть и тем самым выразить высшую степень преданности без произнесения клятвы. Нет, не подумайте, он бы произнес, непременно! Но он уже дал клятву Крто, а вторую клятву нельзя произносить, и потому Стато будет предан просто так, без клятвы… Эгейцы не плачут. Они – пищат. Стато пищал постоянно. Только начинал говорить, только произносил две-три фразы благодарности, и тут же вновь срывался на пронзительный писк. Платон невольно зажимал уши. Ему самому было впору пищать от смущения. Благодарность Стато была невыносима. Да, он спас стражу жизнь. Но ведь это сержант купил червя у кладбищенцев и выпустил в воды острова Волка…
К черту клятвы преданности! Профессора Рассольникова ждут в Столице. А Дерпфельд не собирается ухаживать за больным эгейцем – это Платона почему-то обуяла странная сентиментальность. Так что стражу пора собираться и отправляться домой. За пару часов они домчатся до острова Вдохновения, и Стато расскажет Крто о спасении своей жизни.
Ладно, ладно, хватит благодарности, Атлантида и так все понял…
Нет, не хватит. По случаю спасения Стато устроит пирушку. И его спаситель не может не прийти. Археолога ждут в Столице? Но ведь это завтра. А сегодня – вечеринка и все стражи соберутся в таверне Стражей (другой просто нет) и профессору Рассольникову не нужно приносить свой гостевой взнос – стражи все сделают за него. Морив и Криг поймают рыбу, хозяин изжарит, Имма заплатит за пиво. И если пожалует Крто… Нет, к сожалению, архонт не пожалует – с подчиненными он не пьет уже давно. А жаль, Крто мог бы раздобыть немного эгейского вина из подводного винограда. Сказать по секрету: жуткая гадость, но в голову шибает хорошо. И лечебные свойства отменные. Сейчас вино бы Стато не повредило.
На память страж хотел бы что-нибудь подарить своему спасителю… Но он не знает – что. Может, коллекцию раковин? У него есть отличные раковины – куда лучше того барахла, что вывез с Эгеиды Корман. Таких раковин, как у Стато, не купишь – он их собирал еще на Дальнем, а потом привез с собой. Двенадцать раковин. Они невелики, но красоты необычайной. И Платон должен их принять.
– Первый тост за профессора Рассольникова, друга Эгеиды! Пусть всегда у него будет час прилива!
– Час прилива! Час прилива! – загалдели стражи.
Все торопились плеснуть на голову профессора немного пива из своих чаш-раковин. Белый костюм весь был в зелено-желтых и бурых пятнах. Хоть бы предупреждали о подобных обрядах.
– А теперь пьем за Стато! Стато, пусть в гареме у тебя будет десять самок! Осилишь!
Сам Стато, расползшийся амебоподобной массой по креслу-антиграву, согласно кивнул. На голове его была новая маска, казавшаяся абсолютно кукольной. Маску подарила Имма.
– Осилит! – поддакнул Морив. – Главное, чтобы у Крто был час прилива. Тогда и нас подхватит волна. Нужная волна…
– Ребята, мы забыли пожелать прилива Крто… Нужной волны ему! Будем ждать нужной волны!
– А какая волна нужная? – спросил Криг и вздохнул. – Нужная кому? Брегену?.. Императору? Крто?.. Мне не нужны их волны, их приливы. Мне нужен Океан, весь целиком, прозрачный и чистый, блещущий в лучах светила Океан. Без горькой рыбы, без дохлых киторылов на камнях.
– Криг, осторожней… Раковины Слокса повсюду…
– Море сдыхает, какая тут к червям осторожность! Твердь! – выкрикнул Криг. И Платон не сразу понял, что эгеец выругался.
– Но эгейцы сдыхают быстрее, – неожиданно погрустнел Стато и издал пронзительный писк, от которого заложило уши. – За пять лет стадо уменьшилось вдвое. Уже почти нет свободно кормящихся. Все работают на шельфе у Брегена. Скоро и там будет недостача…
– Ну и хорошо, – издал булькающий звук Криг. – Ненавижу стадо.
– А я был в стаде. Три гона. Это было – да… Это было… – Морив издал низкий трубный звук. Имма отпрянула. Буквально отлетела к стене на своем кресле. – Но надо уметь быть в стаде. Вот наука. Быть в стаде и не попасть в ловушку для стада. Пусть другие мрут на старом шельфе. Океан огромен. И для тех, чей IQ повыше, чем у прочих, есть масса возможностей. Я, к примеру, ловил рыбу для кухонь Столичных питалищ. Притаскивал в сети за раз по сотне рыбин. И вот я – страж. А все мои ровесники уже пошли на корм броненосцам.
– Вам нравится такая жизнь? – неожиданно спросил профессор Рассольников. Сам не знал, зачем спрашивает. Вырвалось невольно – и все.
– Тише, говорю! – вновь остерег болтливых друзей Стато. – Или нас всех лишат огня.
«Лишить огня»… – Платон слышал когда-то такую формулировку. Кажется, она звучала иначе. Да-да, «Лишить воды и огня» – это формула наказания. Но вряд ли на Эгеиде можно кого-то лишить воды.
– Так вам нравится так жить? – повторил свой вопрос археолог.
– При чем тут нравится – не нравится? – все больше злился Морив. – Мы – здесь и нигде больше быть не можем. Мы выкарабкались. Отлив не унесет. Будем жить и ждать.
– Но разве это ненормальная жизнь?
– Что есть норма? Мы получаем то, что могут получить стражи. А стадо получает то, что может получить стадо. На островах Блаженства едят хлеб. Настоящий хлеб из настоящей пшеницы, хотя на планете не растет ни зернышка. Но пока у нас есть металл, пока шахтеры грызут шельф, стражи будут есть хлеб.
– Ты отличный парень, профессор, клянусь прибоем! – Стато после пятой кружки местного пива доверительно обхватил лентой-щупальцем Атлантиду за плечи. – Я готов за тебя умереть. Прежде я был готов умереть только за Крто. А теперь – за тебя. Без клятвы, да. Но все равно – готов.
– Местная форма преданности? – поинтересовался профессор.
– Это только кажется, что можно жить и плевать на законы мира, в котором живешь, – проговорила вдруг Имма, разглядывая пустую раковину. – Этот мир впивается в тебя… вгрызается, как огромная минога-паразит. И ты не замечаешь, что уже заражен. Хочешь стать другим, а стал таким же, как все. И ненавидишь других за то, что на них похож. Ненавидишь…
– А почему ты готов умереть за Крто, Стато? – Задавая вопрос, Платон внимательно смотрел на Имму.
– Он спас мне жизнь, как и ты… Он – мой со-островник. И он сделал меня стражем. Имму сделал стражем… Мы все с одного острова – с Дальнего. Крто – замечательный! Правда, Имма?
– О да! – воскликнула она с какой-то странной интонацией и залпом выпила все содержимое раковины себе в рот. – Вот что я скажу… Стато, не обижайся, но это так. Эгейцы воображают, что они эмоциональны. Но это вранье! Да, вранье… – В горле у нее булькнуло – надо понимать, она смеялась. – На самом деле эгеец – это кусок льда. От нестерпимого жара переживаний он обтаивает и пищит. Но все равно внутри остается лед… Все эмоции-вранье. Сентиментальность эгейцев – наносная, подсмотренная. Их ничто не трогает. Ничто не может их сдвинуть с места. Но при каждом прикосновении они визжат, визжат, визжат. А я так хочу, чтобы заткнулись! – Ее красивая маска перекосилась от злобы вместе с невидимым лицом.
– И что же? Не бывает исключений?
– Ну почему же… бывает… иногда. – Имма смотрела на Платона в упор. И в ее глазах чудилось такое отчаяние… – Но лучше бы не было.
Имма опьянела. Не сильно, но достаточно, чтобы попробовать ее разговорить. Жаль, что Дерпфельд отказался идти на пирушку. Ну да ладно, пусть гордится своим средним IQ, а Платон, хотя и профессор археологии, и автор сотни публикаций по космической археологии, человек не гордый, ему не зазорно пировать с глупыми эгейцами. Напротив, очень даже весело.
Итак, начнем…
– Я зря трачу время на этих дурацких раскопках. На новом шельфе ничего не осталось – все вымели эгейцы, – тяжко вздохнул Атлантида. – Вернусь с пустыми руками. Как Корман.
– Ты – хороший парень, – шепнула ему на ухо Имма. – А Корман негодяй… Неужели он был твоим другом? Даже не верится, клянусь… прибоем…
– Черный археолог, как и я. Мы все негодяи. Особенно, когда речь идет о больших деньгах.