Он снова посмотрел на Вэна пустым взглядом. Смертельным. Обещающим уничтожение. Вэн увидел в глазах жреца отражение собственной потребности надрать вампирскую задницу.
— Конлан вернулся к нам, Вэн. Но мы долго еще не будем знать, сколько его вернулось.
Вэн обнажил свои зубы в жестокой пародии на улыбку.
— Мы это выясним. Мой брат самый сильный воин, которого я когда-либо знал. И Анубиза узнает точно, что значит мое звание Королевского Мстителя.
Он схватил рукоятки своих кинжалов, его глаза сияли.
— Я собираюсь выстрелить местью прямо в ее сморщенную задницу.
Глаза Аларика на секунду засветились таким сияющим зеленым светом, что Вэну пришлось отвести взгляд от него.
— О да. Она узнает. И я с радостью помогу тебе преподать ей этот урок.
Когда они вдвоем вышли из смотровой комнаты, Аларик посмотрел назад на перила, которые разрушил Вэн, а потом опять на Вэна.
— У Посейдона тоже есть, что показать в мести.
Вэн кивнул, молча принимая вторую официальную клятву своей жизни. Даже если это будет стоить мне жизни, Анубиза будет уничтожена. Славься Посейдон.
Сука падет.
— Интересный выбор времени.
Конлан напрягся, его пальцы сжались, в сотой — тысячной попытке достать свой меч, который Анубиза у него украла. Потом знакомый голос проник в летаргию лечебного процесса.
— Аларик, — проговорил он, и снова расслабленно лег на подушки.
Верховный жрец Посейдона смотрел на него, и намек на улыбку мелькал на его губах.
— Немного утомляет, быть правым все время. Добро пожаловать домой, Конлан. Долгий отпуск?
Конлан сел на мраморно-золотом столе целителя, потянулся и посмотрел на зажившую плоть. Кости были не сломаны и поставлены на место.
Но шрамы никогда не заживут.
Потребность выжечь ее лицо ужасно большим энергетическим шаром поглотила его. Въелась в его внутренности. Он стряхнул ее и снова обратил внимание на жреца.
— Правым все время? — повторил он. — Ты знал, что я жив?
— Да, знал, — подтвердил Аларик, на его лице означились резкие линии. Он сложил руки на груди и облокотился на белую мраморную колонну.
Взгляд Конлана остановился на линиях сплава меди и цинка, которые извивались вокруг вырезанных фигур на колонне. Прыгающие дельфины. Смеющиеся нереиды во время своих русалочьих игрищ. Аромат нежно зеленых и голубых лавовых тюльпанов пронизал воздух.
Картины и запахи родного дома, в котором ему был отказано семь проклятых лет.
Он снова посмотрел на Аларика.
— Ты оставил меня гнить?
Он почувствовал себя преданным, это чувство воевало со здравым смыслом. У Аларика были обязательства перед храмом. Перед людьми.
Перед Атлантидой.
Аларик выпрямился и медленно опустил руки, напряжение в нем проигрывало только невероятной силе, которую он держал в себе, его ледяные зеленые глаза горели яростью.
— Я искал тебя. Каждый день все эти семь лет. Даже сегодня, прежде чем ты появился, я готовился присоединиться к твоему брату, который ожидал меня наверху, в еще одном безнадежном путешествии, чтобы найти и спасти тебя из того места, где тебя держали в плену.
Конлан сжал челюсти, вспомнив меткое проходящее замечание Анубизы, затем кивнул.
— Она нас укрыла. Значит, она более могущественна, чем мы предполагали.
Лицо Аларика застыло, как если про все грани и скульптурные линии у него на лице, которые уже, казалось, были вырезаны в мраморе, можно было бы сказать, что они застыли.
— Анубиза, — просто повторил он. Это не было вопросом. — Неудивительно, что богиня ночи может проектировать смертельное пустое место, чтобы скрыть свои занятия.
В воздухе между ними висело и извивалось слово «Пытка». По крайней мере, у жреца хватило порядочности не произносить его.
Конлан кивнул и потянулся к шраму у основания своего горла, прежде чем понял, что делает. А осознав, силой отвел руку вниз.
— Она держала меня подальше от воды. От любой воды, а давала только совсем немного попить, чтобы я не умер. У меня не было возможности направить свою силу, совсем не было возможности.
Когда он смог заставить себя встретиться глазами с Алариком, Конлан поморщился от глубины печали и ярости в них.
— Ни разу. Ни малейшего колебания от твоего существования, — ответил Аларик, схватив нефритовую рукоятку своего кинжала. Он протянул его Конлану, клинком вниз. — Если ты сомневаешься в моей верности, кузен, сейчас же отними у меня жизнь. Я это заслужил за свой провал.
Конлан заметил упоминания о семейных связях в том циничном уголке своего сознания, который регистрировал любезности политики Атлантиды. Аларик никогда не говорил ничего, что бы ни несло в себе, по крайней мере, двойное значение. Часто дискуссионное, временами педагогическое. Никогда оно не было бесцельным.
Конлан принял кинжал и повернул его в своих руках, потом метнул его обратно его хозяину.
— Если ты не справился со своей назначенной задачей, жрец, то правосудие Посейдона надерет тебе задницу. Нет нужды в моем правосудии.
Аларик стряхнул волосы за плечи, его глаза сузились от акцентирования его звания. Потом он просто кивнул и вложил кинжал в инкрустированные изумрудами ножны.
— Как скажешь. У нас сейчас другие проблемы, принц. Наконец, ты вернулся, а прошло всего несколько часов, как средство твоего Восхождения было утрачено.
— Рассказывай, — заявил Конлан, ярость грозила сжечь остатки его самоконтроля.
— Райзен. Он убил двух моих служителей, — Аларик просто выплюнул эти слова, сжимая кулаки. — Конлан, он забрал его. Он забрал Трезубец. Он отправился наверх. Если немертвые получат его в свои руки…
Аларик замолчал. Они оба знали цену неправильно использованной силы. Бывший Верховный жрец Посейдона гнил в черной пучине Храма Забвения за то, что перешел границы своих полномочий.
Посейдон оставлял смертельные напоминания о тех, которые предали его.
Конлан резко вдохнул, волоски на его руках стали дыбом в ответ на почти невидимые потоки первородной энергии, которые из Аларика просочились в комнату. Черт возьми, должно быть, жрец был на грани потери самоконтроля, если выпустил свою силу таким образом. Или за эти семь лет произошел чертовский подъем его силы.
Конлан не знал, какой вариант должен беспокоить его больше.
Их дружба выдержала напряжение требований политики и власти. Конлан доверял Аларику свою жизнь. Разве нет? Достаточно для того, чтобы человек поломал себе голову.
Сжав простыни в руках, он старался обрести хладнокровие. Потому что подобие королевского спокойствия замаскирует яростное безумие, которое грозило поглотить его разум.
Его внутренности.
Пробиться к его душе.
Его сердце уже давно ушло. Пробито кончиком кнута, пока он был вынужден слушать вкрадчивые речи о жестокостях, которые они свершили с его леди-матерью.
Анубиза и ее отступники из Алголагнии. Они убивали его мать понемногу и наслаждались этим процессом. Хуже, они получали от этого кайф. Он содрогнулся, вспомнив, как Анубиза доводила себя до оргазма перед ним, рассказывая истории о том, как пытала его родителей.
Снова, и снова, и снова.
Анубиза умрет.
Они все умрут.
— Конлан? — голос Аларика почти физически выдернул его из воспоминаний о смерти и крови. Аларик. Он сказал, что прошло несколько часов.
— Часов? И вот я здесь, — проговорил Конлан, вспоминая. — Она отпустила меня. Она знала. Аларик, она знала.
Его последний день. Последний час.
— О, принцик, ты мне доставил такое удовольствие, — прошептала она ему на ухо. Потом она скользнула по его обнаженному телу и изящно слизала пот, кровь и другие густые жидкости, которые текли по его бедрам. — Но я полагаю, что ты должен вернуться к своему народу. Там тебя ждет замечательный сюрприз. И в твоем теперешнем состоянии ты больше не такой забавный.
Выпрямившись, она махнула одному из своих помощников.
— Двенадцать моих личных охранников. Двенадцать, понимаешь? Не обманывай себя той временной слабостью. Принц-щенок Атлантиды: скрытые силы в известняке, — она прошлась пальцем по его члену, рассмеявшись, когда он дернулся, чтобы избежать ее прикосновения.
Потом она снова перевела взгляд на помощника.
— Выбросьте его вон.
Все еще обнаженная, ее длинные, кучерявые волосы были в его крови, она прошла к двери его камеры, которая служила его тюрьмой семь лет. Потом остановилась и оглянулась на него через плечо.
— Твоя линия крови забавляет меня, принцик. Скажи своему брату, что я приду за ним в следующий раз.
Он затем выругался, снова обретя свой голос. Называл ее такими именами, о которых он даже понятия не имел. Пока не появились стражники, а один из них показал, что принял оскорбления на свой счет и ударил Конлана дубинкой по голове.
Он стряхнул эту картину из своей головы. Теперь он был свободен от ада Анубизы.
Он никогда не освободится от воспоминаний.
Он, возможно, никогда не обретет вновь полностью здравый рассудок.
Но он был Конланом из Атлантиды, и он вернулся. Его народ желал короля, а не разбитое подобие принца.
Посмотрев на Аларика, он увидел на лице жреца участие. Вероятно, даже Аларик желал короля.
Хватит потакать своим желаниям и мечтам о мести, пора вернуться в действительность.
— Мы уже больше не мальчики, устраивавшие шалости на фестивале быков, не так ли? — заговорил Конлан, и ему на ум пришла тень воспоминаний о той свободе. Времени, прежде чем его настигли обязанности сына своего отца. Прежде, чем Аларика настигла судьба помазанника Посейдона.
Аларик поднял голову, выражение его лица было настороженным, а потом он медленно покачал головой.
— Уже прошло много долгих лет, Конлан.
— Слишком долгих, — ответил Конлан. — Слишком много долгих лет. Он свесил ноги с лечебного стола и поднялся.
— Детство мы переросли, но верность осталась. Ты — мой принц, но ты больше друг мне. Никогда не сомневайся в этом, — сказал Аларик.
Конлан прочел правду в глазах Аларика и почувствовал себя лучше от этого. Он протянул руку, и они пожали друг другу руки в знак возобновления дружбы, которая могла понадобиться им обоим.
Потом он потянулся, с радостью осознав, что его тело снова в рабочем состоянии. Ему нужна каждая крупица энергии.
— Так что и мое восхождение, и мои матримониальные обязательства к давно погибшей девственнице откладываются, — сухо сказал он. — Я не нахожу в себе сил, чтобы переживать насчет второго пункта.
— Она не мертва. Только спит, ждет, когда ты будешь в ней нуждаться. Это твоя судьба, — напомнил Аларик.
Как будто ему нужно было напоминать. Как будто эту особенную обязанность не вдолбливали ему в голову сотни лет. Любовь не входит в рамки размножения воинов Посейдона, особенно, если касается королевских особей.
Он нахмурился от этой прихоти. Любовь. В лучшем случае детская сказочка.
— Я ухожу отсюда. Собираюсь за этим ублюдком, Райзеном. Я верну Трезубец, жрец. И правосудие свершится в Микенском Доме.
Аларик улыбнулся, и Конлан мельком заметил того мальчика, которым тот был когда-то.
— Мы отправляемся сейчас. Вэн готовится выступить. Довольно похожая процессия на «Добро Пожаловать Домой»
Конлан попытался улыбнуться в ответ, но его рот забыл, как улыбаться, так много лет проведя в гримасе агонии.
Годами выкрикивая в гневе и отчаянии.
Аларик поднял бровь, его рот сжался в хмурую линию.
— Это интересное выражение. Ты обязан рассказать мне когда-нибудь, в точности, что они с тобой сделали.
— Нет, — ответил Конлан. — Я не буду этого делать.
Глава 2
Виргиния Бич
— Дина, подумай о своем ребенке, — Райли Доусон съежилась рядом с единственным окном в комнате, раскрыв руки в свободном и открытом жесте.
Не угрожая, не угрожая, не угрожая.
Райли заставила свои лицевые мускулы выразить спокойствие, пока она наблюдала за своей шестнадцатилетней сильно беременной клиенткой, которая вдавливала смертельный конец большого и крайне уродливого пистолета глубже в глотку мужчины, который находился в бессознательном состоянии. Его кожа приобрела нездоровый белый цвет, но она видела, что грудь двигается в неглубоком дыхании.
Он не был мертв. Давай, Райли, оставим его в таком же состоянии.
— Я думаю о ребенке, Райли. Не вмешивайся! Я не позволю, чтобы мой ребенок вырос с таким мерзким бродячим котом в качестве отца.
Взглядом Дина обвела комнату, мельком задержавшись на лице Райли, а потом снова посмотрела на Морриса, бледного, лежащего неподвижно на краю кровати.
Райли видела, как его грудная клетка двигалась. Он все еще дышал, несмотря на силу, с которой пистолет ударил его по затылку, и именно это зрелище она увидела в открытую дверь, нанося очередной ежемесячный визит. Но она часто бывала в комнатах, полных людей по Ликвидации Аварийных Ситуаций и запаха смерти, чтобы знать, что жизнь может оборваться в одно мгновение. А рука Дины, державшая пистолет, дрожала.
— Дина, послушай меня. Жаль, что ты обнаружила Морриса с другой девушкой. Он сделал ужасную ошибку. Я уверена, что он сожалеет об этом. Но ты должна подумать о своем ребенке. Он нуждается в тебе, Дина. Если ты убьешь его, то окажешься в тюрьме, а тогда кто будет растить ребенка? Ты же знаешь, что твоя мать не сможет этого сделать, — судорога пронзила ногу Райли в ответ на то, что она так долго сидела на корточках на полу. Она немного передвинулась, пытаясь не делать неожиданных и резких движений.
Дина рассмеялась, и ее смех от того, что им давно не пользовались, казалось, заржавел.
— Эта шлюха на крэке? Она не может быть матерью. Я не подпущу ее к своему ребенку.
— Это правильно. Ты знаешь, что ты лучше всех на свете позаботишься о своем малыше. Ты уже думала об имени?
Продолжай разговаривать с ними. Переключи их внимание на более приятные темы, к которым они испытывают личный интерес. Голос лектора с одного из сотен часов тренинга прозвучал у Райли в голове.
Правильно. Приятные темы, когда тут оружие прижато к глотке этого изменника. А как насчет того, что я обмочусь в любую минуту? В учебниках подобная маленькая подробность не упоминалась.
Дина слегка улыбнулась.
— Я собираюсь назвать ее Пэрис. Как тот город, во Франции? С башней. Он такой красивый. Мы в школе его изучали. Я собираюсь отвезти ее туда когда-нибудь. Пэрис Маргарет, в честь моей бабушки.
— Это чудесное имя, Дина. Пэрис Маргарет. Теперь, прошу тебя, отдай мне пистолет. Ты же не хочешь, чтобы Пэрис Маргарет росла без своей мамочки, ведь правда? — Райли медленно выпрямилась и поднялась с пола, не обращая внимания на боль в мышцах ее бедер. Она вытянула руку вперед, ладонью вверх.
— Пожалуйста, отдай мне пистолет. Я тебе помогу. Мы вместе найдем решение. Пожалуйста, отдай мне пистолет, чтобы Пэрис Маргарет выросла с помощью своей матери.
Она задержала дыхание, когда Дина заколебалась, переводя взгляд с Райли на Морриса.
Жизнь мужчины балансировала на волоске из-за нерешительности подростка. Нет. Этого тоже не было в проклятом учебнике.
Дина глубоко и дрожаще вздохнула, и ее плечи слегка вздрогнули. Она выдернула пистолет из глотки Морриса и протянула его Райли. Райли почувствовала, как дыхание, которое она сдерживала вот уже полчаса, вырвалось из ее легких.
Спасибо, спасибо, спасибо, я не могу…
Глаза Морриса распахнулись. Он вскочил с кровати, кровь изо рта текла по его лицу, и ударил кулаком Дину в челюсть.
— Ты ударила меня по голове, сука? Ты наставила на меня пистолет? Я покажу тебе, что бывает с теми, кто наставляет пистолет на Морриса.
Когда Дина упала на пол от силы удара, Моррис стал пинать ее в живот. Райли бросилась из угла к ним, крича.
— Нет, нет! Моррис. Нет! Не делай ей больно! Не делай больно своему ребенку!
Комната завертелась, ей грезились разрозненные картины движения и какофония звуков. Словно в замедленной съемке, Райли увидела, как он со всей силы ударил по большому животу Дины. Она услышала, как Дина закричала, Моррис закричал, кто-то еще закричал — это была она!