Миновав «отжимной» цех, Семен оказался в косторезной мастерской. Ничего нового он тут не увидел, кроме того, что все шестеро разновозрастных мастеров заняты, похоже, одним и тем же: из рогов или ребер оленя делают довольно толстые пластины примерно прямоугольной формы размером 10—15 на 3-5 сантиметров или сверлят дырки в уже готовых. «И что же это такое должно быть?» – озадачился Семен и попытался определить местоположение Головастика. Так и не определил, но спрашивать не стал. Из косторезного цеха он проник в длинную холодную полуземлянку, являющуюся рабочим кабинетом и одновременно жильем местного начальника. Где именно Головастик тут спит, Семен так и не понял, поскольку все вокруг было завалено какими-то непонятными предметами (макетами? браком?) из дерева, кости и глины. Здесь имелся свой отдельный выход наружу, который одновременно являлся дымоходом и источником света. Среди прочего хлама Семен разглядел несколько свежих конструкций из тех самых костяных пластин с дырками. Они были связаны друг с другом ремешками различными способами.
Семен выбрался наружу и оказался в некоем подобии внутреннего дворика, огороженного со всех сторон стенами и крышами строений. То, что Семен тут увидел, ему сразу не понравилось. Возле покрытой дерном крыши полуземлянки топтался толстый парнишка. Напротив него – метрах в восьми – стоял длинный худой дядька в грязной, прожженной и рваной рубахе. На одной ноге у него был истертый лошадиный торбаз, из которого спереди торчали голые пальцы, другая же нога была просто обмотана куском старой шкуры на манер портянки. Ее конец отвязался и болтался по снегу, но дядька этого не замечал – он сосредоточенно готовился метнуть в парнишку дротик. Этих дротиков с наконечниками разных типов рядом на снегу валялась целая коллекция. Из подготовительных манипуляций было совершенно ясно, что, во-первых, дядька подслеповат (близорук) и плохо различает детали мишени, а во-вторых, метать дротики не умеет совершенно.
– Да не бойся ты! – сказал Головастик своей жертве. – Стой спокойно – ничего с тобой не будет!
– Да-а, – заныл мальчишка, – а вчера Ужа чуть не убил! До сих пор встать не может.
– Дурак! – обиделся мастер. – В тот раз они встык были, а теперь я их внахлест связал! Это ж, считай, два слоя!
– Все равно больно будет, – не сдавалась мишень. – Почему опять я?
– Потерпишь! – сказал Головастик и отвел для броска руку. – На войне больнее бывает! На!
Только броска не получилось – Семен шагнул вперед, протянул руку и в последний момент успел ухватить пальцами конец древка. Почувствовав сопротивление метательного снаряда, несостоявшийся убийца оглянулся:
– Ты чего?!
– А ты чего? Совсем озверел, да?
– Ничего я не озверел! Но это хорошо, что ты пришел, Семхон! – Мастер подал ему дротик. – На, попробуй – у тебя лучше получается. В грудь целься!
– Щас начну, – отвел Семен оружие в сторону. – Что плохого тебе сделал этот парень?
– Ничего плохого он не сделал, – признал Головастик, – но и хорошего тоже, так что его не жалко. Надо же на ком-то проверять!
– Проверять – что? Как ты дротики бросаешь? Это и так известно – чуть хуже, чем стреляешь из лука. А стрелять из него ты вообще не умеешь.
– Это не важно, Семхон! – взмахнул длинными руками Головастик и пустился в объяснения: – Понимаешь, щит большой и тяжелый. Его на руке носить нужно, и она от этого всегда занята. А если его к себе привязать? Ну, скажем, на шею повесить? Тогда вообще ни ходить, ни руками шевелить не сможешь! Значит, что? Значит, надо, чтоб маленький был и вроде как мягкий, но чтоб не пробивался! Ну, как одежда, только твердая! Помнишь, как мы щиты для баб делали? Ну, пластины железные снаружи крепили? А если не железные, а костяные? А если не на щит, а прямо на одежду – представляешь?!
– Чего тут представлять-то, – вздохнул Семен. – Это ты, батенька, открыл Америку и изобрел велосипед. И что же получилось?
Живую мишень подозвали и принялись ее рассматривать. Парнишка казался толстым потому, что грудь и живот его закрывало некое подобие фартука или передника, составленное из нескольких рядов связанных друг с другом костяных пластин.
– Такие штуки в будущем делают, да? – поинтересовался изобретатель. – «Америка» и «велосипед» называются?
– Такие штуки в будущем делали, – подтвердил Семен. – Они назывались «ламеллярный доспех».
– Правда?! – обрадовался Головастик. – Как здорово!
«Есть у местного гения такая особенность – он не ревнует, когда узнает, что его открытия и изобретения в будущем уже „были", – констатировал Семен. – Данный факт как бы подтверждает, что изобретатель стоит на верном пути. Но что с этим делать?»
– Знаешь что? – сказал Семен. – Сейчас мы все легко проверим: ты снимай, а ты – надевай!
– Точно! – обрадовался Головастик. – И сразу будет ясно!
Дротик Семен выбрал самый тяжелый, с тупым наконечником – учебный. И довольно точно (с такого-то расстояния!) всадил его в центр мишени. Под этим центром, вероятно, располагалось солнечное сплетение. Головастик крякнул и согнулся пополам. Потом отдышался, разогнулся и заявил:
– Нужна жесткая подложка! Чтобы, значит, удар на все сразу распределялся.
– Правильно, – согласился Семен. – А если еще и спину закрыть, то получится доспех под названием «кираса».
– Он тоже есть в будущем?
– Был, – не стал вдаваться в подробности Семен. – Скажи лучше… Вот у тебя там весь народ эти пластины делает… То есть ты начал массовое изготовление элементов доспехов. А ты готовый доспех старейшинам показывал?
– Да что тут показывать-то?! И так же ясно, что этот… как его?.. доспех лучше, чем щит! Только я еще не до конца придумал, как кости лучше связывать, чтобы, значит, и подвижные были, и, если в щель попадет, все равно не пробивало.
– Ладно, – сказал Семен, – тогда давай объяснимся. Проблема в том, что в боевых действиях ты не участвовал…
– Мне Бизон не разрешает!
– И правильно делает – такие, как ты, в тылу нужнее. Вот такой вот тип доспехов в моем будущем был довольно широко распространен. Обычно это защитное вооружение делалось из металлических пластин. Но у нас на севере и северо-востоке Азии (не спрашивай, где это!) одно время были распространены ламеллярные доспехи из костного материала – вроде вот этих. Русские их называли «куяки». В них, кроме собственно панцирей, были еще некоторые элементы, в том числе подвижные щитки-крылья, закрывающие шею и голову. Теперь забудь непонятные слова и слушай дальше.
Думаю, что от легких стрел с костяными наконечниками такой доспех хорошо защищал. При этом он позволял воину пользоваться обеими руками – одной, сам понимаешь, из лука не постреляешь. А вот чего он не позволял, так это бегать и прыгать. Вроде бы древние эскимосы и чукчи умудрялись и врукопашную ходить в доспехах, но для этого им приходилось чуть ли не с детства тренироваться. Попробуй-ка фехтовать копьем, если на тебе навешано столько костей! В общем, не знаю уж, как они там обходились, но главный недостаток заключался в том, что воин терял подвижность. Снять же или надеть доспех в ходе боя почти невозможно – это дело долгое. В наших же условиях, по-моему, такое вооружение вообще не годится – от дротика оно защищает плохо – слишком он тяжелый, а боевыми луками у нас теперь почти не пользуются. Как ни крути, а обычный щит все-таки лучше – надежнее и проще.
– Ну вот… Зря, что ли… – расстроился изобретатель. – Сразу не мог сказать?!
– А ты меня спрашивал? Мне ж из форта не видно, что ты тут творишь! Много уже сделал?
– Еще на два таких хватит…
– Давай договоримся: ты соберешь один доспех до конца – на пробу. Из костяных пластин, кстати, можно и шапки защитные делать. Так вот, ты один комплект соберешь и покажешь нашим главным людям. Если им понравится – хорошо. Ну, а если не понравится, тогда я у тебя все это заберу для хьюггов. Видишь ли, задумал я тут одну авантюру…
И Семен поведал о предстоящем «уплыве».
– Угу, – кивнул Головастик. – Так я и думал.
– Что ты думал?!
– Ну, что ты опять за своей Сухой Веткой в Нижний мир отправишься…
– Давай не будем об этом, – попросил Семен. – На сей раз ее не вернуть. А с хьюггами нужно что-то делать – откладывать, похоже, дальше некуда.
– Глаза у тебя странные стали, Семхон…
– Да? И в чем же эта странность?
– Н-не знаю… Ну, как… Как у них. И лицо…
– Что лицо? – усмехнулся Семен. – Подбородочный выступ исчез, надбровные дуги выросли?
– Не выросли… И все равно.
– Просто, наверное, мой мир стал похож на мир хьюггов, – предположил Семен.
Все делалось медленно и постепенно – мелкими шажками. Никто никаких сроков не устанавливал, никто, кажется, никого не подгонял и не заставлял. Похоже, основное действо происходило где-то в глубинах (или высотах) коллективного сознания неандертальцев. Конкретная же материальная деятельность была лишь верхушкой айсберга. Тем не менее к весне флот был практически готов.
В подготовке судов относительно «цивилизованные» неандертальцы – Семенова опора в этой среде – оказались как бы на вторых ролях. А на первых – старшее поколение мужчин-неандертальцев, в том числе и недавно прибывших. Они не совещались (в обычном смысле) друг с другом, никем не командовали, но необъяснимо чувствовалось, что именно их воля (или что?) материализует миф. Семен даже подшучивал над собой: «Может, я вообще в этом деле лишний? Может, „без тебя большевики обойдутся"? При этом где-то в глубинах его сознания росла и крепла уверенность, что не обойдутся, что именно он – чужой, по сути, человек – является центром кристаллизации, вокруг которого нарастает реальная и грубая плоть сказки.
Снег активно таял, лед трещал, река грозила вот-вот вскрыться. Когда это случится, сообщение с правым берегом надолго прервется, и значит, откладывать больше некуда. Сомнения Семена давно уже не терзали. Он подошел к трем неандертальцам, заканчивающим крепеж настила на большом катамаране:
– Когда пройдет лед, я буду встречать вас у поселка лоуринов. Там примем груз.
– Да, – сказал кряжистый полуседой мужчина. – Мы придем с последними льдинами.
Он вновь вернулся к работе, словно речь шла не о начале грандиозной авантюры, а о какой-то бытовой мелочи. Семен же с немалым риском вернулся на свой берег и занялся раздачей указаний и советов. При этом ему все время казалось, что народ слушает и кивает больше из вежливости – обязанности свои все и так знают.
Прощание было простым и будничным, словно хозяин форта должен вернуться через неделю. Семену и самому так казалось. Он выдернул остол из снега, уселся на полупустую нарту и прикрикнул на собак. Оглянулся только один раз, когда верхушка навеса над избой должна была вот-вот скрыться за перегибом склона.
Была весна, и ночи становились все короче. Почти все время Семен проводил на «месте глаз» рода Волка. Никакой особой нужды в этом не было – обзор отсюда хороший, и дозорный уж никак не сможет проворонить караван. Течение же в переполненной водой реке не слишком быстрое – времени собраться будет достаточно. Да и что собирать, если все давно уложено в кожаные лодки – садись и плыви. Наверное, именно поэтому Семен и остался не у дел – слишком активно начал сборы. В итоге он целыми днями сидел на камне, подложив под себя спальный мешок, и смотрел то на величественную картину ледохода, то в залитую водой, оживающую после зимней спячки степь. Вода все прибывала, а плывущего льда становилось меньше и меньше. Разливы каждый год бывали разные – количество зимних осадков и скорость их таяния весной не были постоянными. В этот раз разлив, кажется, собирался стать одним из самых больших за последние годы.
О том, что караван неандертальцев приближается, стало известно заранее – его увидели охотники, отправившиеся бить перелетную птицу, и передали сообщение дозорному. В поселке возникла некоторая суета, которая, впрочем, быстро сошла на нет – к встрече все было готово. Семен не стал спускаться вниз – так и остался сидеть, глядя на уходящую вдаль широкую полосу воды с редкими льдинами. На этой глади вдали возникла черная точка, которая начала медленно расти и вытягиваться. Лишь теперь Семен осознал масштаб и размах происходящего: «Я же знал, что их много, но столько?! Откуда?! А все оттуда же – из прибрежных поселков. В одном два-три катамарана, в другом… Теперь они просто все собрались вместе. Флотилия… Армада… То есть судов разных размеров около двух десятков. Да на них, наверное, сотня человек поместилась!»
Чуть позже выяснилось, что он ошибся, – неандертальцев еще больше. Количество продовольствия, которое Семен выпросил в дорогу у лоуринов, казалось смешным. Места для него на катамаранах вполне хватило.
Ни причаливать, ни останавливаться никто не собирался – караван тихо плыл по течению мимо поселка. Погрузка снаряжения и продуктов с каноэ происходила на ходу, благо ветра в этот день почти не было. Вначале Семен решил весь груз поместить на один из самых больших катамаранов – на нем размещались лишь четверо полуголых сумрачных мужчин-гребцов. Он даже немного удивился – такая предусмотрительность была явно не в стиле неандертальцев. Потом сообразил, что все как раз «в стиле»: это судно и эти гребцы – на редкость здоровые ребята – предназначены для него лично. Так и оказалось: как только Семен перелез на палубу, как только привязал за кормой свое пустое каноэ, гребцы заработали веслами, и катамаран вскоре занял место флагмана.
Приближалась минута расставания – разгруженным каноэ лоуринов пора было возвращаться в поселок. Семен встал в центре настила и огляделся: кругом множество лиц – неандертальских и кроманьонских. Все смотрят на него и, кажется, чего-то ждут.
«Вот эти люди на уродливых катамаранах и в лодках посреди разлившейся реки – представители двух человечеств, двух разных биологических видов. Виновны ли кроманьонцы в том, что в мире Мамонта для неандертальцев не осталось места? Наверное, виновны. А еще они виновны в том, что несколько сотен этих неандертальцев все еще живы. Что они дышат, едят, пьют, зачинают и рожают детей, большинство из которых выживает! Выживает вот уже на протяжении десяти лет! Что эти разные люди скажут друг другу на прощанье? Что они МОГУТ сказать? А я?»
Семен повернулся лицом к поселку, к сгрудившимся на воде лодкам лоуринов, пробежался взглядом по знакомым, почти родным лицам и…
И поднял руку раскрытой ладонью вперед.
Этот знак из языка жестов давно стал «интернациональным» – его знают все взрослые и дети, включая детей питекантропов. Ему в первую очередь обучают тех, кто хочет присоединиться к странной общности, формирующейся в мамонтовой степи и на берегах Большой реки. Точного перевода этот жест не имеет, только приблизительный: «Опусти (не применяй) оружие. Я – свой».
«Я ваш, а вы – мои», – молча говорил Семен провожающим. Ему вдруг показалось, что настил из жердей под ногами качнулся чуть сильнее, и он глянул по сторонам – все неандертальцы, которых он видел, повернулись в сторону поселка, в сторону лодок и повторили его жест: «Мы – свои».
Пять-шесть секунд тишины. Только крики птиц и плеск воды о борта.
Лоурины в лодках подняли в ответ ладони: «Мы – свои».
В точности разглядеть было трудно, но Семену показалось, что и люди в толпе на далеком берегу стоят с поднятыми руками: «Мы – свои».