– Я вот чего не понял, – сказал Том. – Как ты вызвал молнию, Дуг?
– Закрой рот и слушай, – оборвал его Дуглас, раздосадованный, что у него выпытывают сверхсекретные данные. – Как вызвал, так и вызвал, только она по моему приказу нагнала страху на этих дряхлых морских волков и ветеранов Гражданской. Прячутся теперь по углам и мрут как мухи. Как мухи.
– Одно плохо, – сказал Чарли. – Шахматы, понятно, в наших руках. Но я лично сейчас что угодно отдал бы за горячий хот-дог.
– Язык прикуси!
В этот самый миг молния расколола дерево, росшее прямо под чердачным окном. Мальчишки ничком рухнули на пол.
– Дуг! Черт! Прекрати!
Зажмурившись, Дуг прокричал:
– Не могу! Беру свои слова обратно! Я наврал!
Получив некоторую сатисфакцию, гроза с ворчанием удалилась.
Напоследок, словно возвещая прибытие важных гостей, полыхнула далекая молния и прокатился гром; все невольно покосились в сторону лестницы, ведущей вниз.
На первом этаже кто-то невидимый прочистил горло.
Навострив уши, Дуглас приблизился к лестнице и помимо своей воли крикнул в пролет:
– Дедушка, это ты?
– Может быть, – отозвался голос откуда-то снизу. – Вы, ребята, не умеете заметать следы. По всему городу траву примяли. Вот я и отправился за вами; где спросил, где разузнал – и нашел.
Дуглас сглотнул застрявший в горле комок и повторил:
– Дедушка, это ты?
– В городе переполох, – сообщил снизу дед, не показываясь им на глаза.
– Переполох?
– Да вроде того, – подтвердил дедушкин голос.
– Поднимешься к нам?
– Нет, – сказал дедушка. – Сдается мне, это вы сейчас спуститесь. Надо бы повидаться да потолковать о том о сем. А после будет вам наказ, ибо в городе разыскивают похищенное.
– Похищенное?
– У мистера По было такое словцо.[17] Кто забыл, пускай сходит домой и откроет этот рассказ, чтобы освежить память.
– Похищенное, – повторил Дуглас. – Да, вроде было.
– А похищенное – сейчас точно не скажу, что именно, – с расстояния продолжал дедушка, – да это и не важно, только есть у меня мысль, сынок, что похищенное должно вернуться туда, откуда взято. В городе поговаривают, будто уже вызвали шерифа, так что давайте-ка ноги в руки.
Попятившись, Дуглас уставился на приятелей, которые тоже слышали голос и теперь стояли ни живы ни мертвы.
– Больше ничего не скажешь? – окликнул снизу все тот же голос. – Ладно, может, в другой раз. Однако мне пора; ты знаешь, где меня искать. До скорого.
– Ага, хорошо, сэр.
Дуг и все остальные молча слушали, как отдаются эхом от стен нечистого дома дедушкины шаги: через площадку, вниз по лестнице, на крыльцо. И все.
Когда Дуглас обернулся, Том уже держал наготове пеньковый мешок.
– Пригодится, Дуг? – шепотом спросил он.
– Давай сюда.
Вцепившись в кромку, Дуглас начал собирать шахматные фигуры и по одной бросать их в мешок. Первым на дно шмякнулся Пит, за ним Том, за ним Бо и все прочие.
Дуг встряхнул мешок; шахматы загремели, точно старые кости.
В последний раз оглянувшись через плечо на свою армию, Дуг двинулся вниз по ступенькам.
Глава 19
Дедушкина библиотека представляла собой невероятное сумрачное пристанище, облицованное книгами, а посему там могли случиться – и вечно случались – всякие неожиданности. Достаточно было снять с полки какую-нибудь книжку, раскрыть ее – и сумрак уже не был сумраком.
Здесь-то, водрузив на нос очки в золотой оправе, и устраивался дедушка то с одной книгой на коленях, то с другой и всегда привечал посетителей, которые заглядывали на минутку, а задерживались на час.
Сюда после дневных трудов захаживала даже бабушка, подобно тому, как всякая усталая живая тварь идет к водопою, чтобы набраться свежих сил. А дедушка только рад был плеснуть в кружки добрый, чистый Уолденский пруд[18] или аукнуть в бездонный кладезь Шекспира, чтобы потом удовлетворенно слушать эхо.
Здесь бок о бок отдыхали лев и антилопа, здесь шакал превращался в единорога, здесь в субботний полдень можно было застать немолодого отшельника, который, сидя в тени придуманной, а может, и непридуманной ветви, подкреплялся хлебом, замаскированным под сандвич, и прихлебывал из кувшина домашнее вино.
На краю этого мира в ожидании стоял Дуглас.
– Входи, Дуглас, – сказал дедушка.
И Дуглас вошел, пряча за спиной пеньковый мешок.
– Хотел что-то рассказать, Дуглас?
– Нет, ничего, сэр.
– Так уж и ничего? Ни о чем?
– Ни о чем, сэр.
– Что сегодня поделывал, парень?
– Ничего.
– Совсем ничего или ничего особенного?
– Вроде бы совсем ничего.
– Дуглас. – Протирая очки в золотой оправе, дедушка помолчал. – Знаешь, как люди говорят: признание облегчает душу.
– Ну, говорят.
– Видно, есть в этом здравый смысл, не зря же так говорится.
– Допустим.
– Уж я-то знаю, Дуглас, я-то знаю. Хотел кое в чем признаться?
– В чем? – Дуглас по-прежнему держал мешок за спиной.
– Пытаюсь догадаться. Не подскажешь?
– А ты намекни, дедушка.
– Ну что ж. Нынче над ратушей вроде как разверзлись хляби небесные. По слухам, на лужайку лавиной хлынули мальчишки. Ты, часом, никого из них не знаешь?
– Нет, сэр.
– Может, кто-нибудь из них знает тебя?
– Если я их не знаю, откуда им-то меня знать, сэр?
– Неужто тебе и сказать больше нечего?
– Вот прямо сейчас? Нечего, сэр.
Дед покачал головой.
– Говорил же я тебе, Дуг: мне известно о похищенном. Жаль, что ты упорствуешь. А меня, помню, в твои годы застукали с поличным, когда устроил я одну каверзу; и ведь знал, что пакость, а все равно делал. Да, как сейчас помню. – Дедушкины веки дрогнули за стеклами очков. – Не стану задерживать, парень. Вижу, ты как на иголках.
– Да, сэр.
– Тогда вперед. Дождь не утихает, в небе молнии разбушевались, на площади ни души. А коли на бегу призвать молнию, то, само собой, и управишься в два счета. Смекаешь?
– Да, сэр.
– Вот и славно. Одна нога здесь, другая там.
Дуглас попятился.
– Стоит ли пятиться, сынок, – сказал дед. – Я ж тебе не король на троне. Кругом – и можешь ретироваться по-быстрому.
– Ретироваться. Это из французского пришло, дедушка?
– Не исключено. – Старик потянулся за какой-то книгой. – Как вернешься, так сразу и проверим!
Глава 20
Незадолго до полуночи Дуг проснулся от жуткой скуки, которую способен навеять только сон.
Тогда, прислушавшись к посапыванию Тома, который впал в глубокую летнюю спячку, Дуг поднял руки и пошевелил пальцами – точь-в-точь камертон; вслед за этим возникло едва ощутимое колебание воздуха. Прямо чувствовалось, как душа продирается сквозь бескрайние дебри.
Босые ноги опустились на пол, и Дуг накренился в южную сторону, чтобы уловить радиоволны от дяди, жившего неподалеку. Не послышался ли ему трубный глас Тантора, что призывал к себе мальчонку, воспитанного обезьянами? И еще: коль скоро прошло уже полночи, провалился ли сидевший за стенкой дедушка – на носу очки, справа Эдгар Аллан По, слева жертвы (подлинные жертвы) Гражданской войны – в дремотную могилу, отрешившись от мира, но вместе с тем как бы ожидая возвращения Дугласа?
Итак, хлопнув в ладоши над головой и пошевелив пальцами, Дуг вызвал одно последнее колебание литературного камертона и по тайному наитию двинулся в сторону дедушкиного и бабушкиного флигеля.
Дедушка позвал кого-то шепотом из своей дремотной могилы.
И Дуг стремительно выскочил за полночную дверь, впопыхах едва не забыв придержать раздвижные створки, чтобы они не грохнули.
Не отзываясь на слоновий рев, доносившийся сзади, он пошлепал к бабушке с дедушкой.
И впрямь, дед покоился в библиотеке, готовый воскреснуть к завтраку и выслушать любые предложения.
Но покамест, в полночь, еще оставалось неосвещенное время для особого курса наук, поэтому Дуглас, наклонившись, прошептал дедушке на ухо:
– Тысяча восемьсот девяносто девятый.
И дедушка, затерявшийся в другом времени, стал вполголоса рассказывать про тот самый год: какова была температура воздуха да как выглядели прохожие на городских улицах.
Вслед за тем Дуглас произнес:
– Тысяча восемьсот шестьдесят девятый.
И дедушка погрузился в те времена, которые настали четыре года спустя после убийства Линкольна.
Дуглас не шевелился, смотрел перед собой и раздумывал: что, если прибегать на такие вот необыкновенные, долгие беседы каждую ночь, этак с полгодика, а еще лучше целый год или даже пару лет – тогда, глядишь, дед прямо так, во сне, мог бы сделаться ему наставником и дать такие познания, о каких никто на свете и мечтать не смеет. Дед, сам того не ведая, стал бы учить его уму-разуму, а он, Дуглас, впитывал бы эту премудрость по секрету от Тома, от родителей и всех прочих.
– На сегодня хватит, – шепнул Дуг. – Спасибо, дедушка, за все твои рассказы во сне и наяву. И отдельное спасибо, что надоумил, как быть с похищенным. Больше ничего говорить не буду. А то еще разбужу тебя ненароком.
С этими словами Дуглас, загрузив себе до отказа голову всем, что смогло войти через уши, оставил деда спать дальше, а сам на цыпочках поспешил к лестнице, ведущей в мезонин, чтобы еще разок оглядеть ночной город под луной.
В это время городские башенные часы, сами похожие на гигантскую, изумленно-гулкую луну в электрическом ореоле, прочистили охрипшее горло и огласили воздух полночным боем.
Раз.
Дуглас устремился вверх по ступенькам.
Два. Три.
Четыре. Пять.
Прильнув к чердачному окошку, Дуглас окинул взглядом океан крыш, сомкнувшийся вокруг могучего исполина часовой башни, а время между тем продолжало вести свой отсчет.
Шесть. Семь.
У него екнуло сердце.
Восемь. Девять.
Все тело сковало льдом.
Десять. Одиннадцать.
С тысяч ветвей посыпался дождь темных листьев.
Двенадцать!
«Вот оно что!» – пронеслось у него в голове.
Часы! Как же он раньше не подумал?
Конечно, часы!
Глава 21
Последний отзвук гигантских курантов растаял в ночи.
Деревья в саду кланялись ветру; чайного цвета занавеска бледным призраком трепетала в оконном проеме.
У Дугласа перехватило дыхание. «Ну и дела, – подумал он. – Почему мне это никогда не приходило в голову?»
Башенные часы, великие и ужасные. Не далее как в прошлом году разве не показывал ему дед, собираясь преподать очередной урок, переснятые чертежи часового механизма?
Огромный лунный диск башенных часов – это, считай, та же мельница, говорил дедушка. Сыпь туда зерна Времени – крупные зерна столетий, мелкие зерна годов, крошечные зернышки часов и минут – куранты все перемелют, и Время неслышно развеется по воздуху тончайшей пыльцой, которую подхватят холодные ветры, чтобы укутать этим прахом город, весь целиком. Споры такой пыльцы проникнут и в твою плоть, отчего кожа пойдет морщинами, кости начнут со страшной силой выпирать наружу, а ступни распухнут, как репы, и откажутся влезать в башмаки. И все оттого, что всесильные жернова в центре города отдают Время на откуп ненастью.
Часы!
Это они отравляют и губят жизнь, вытряхивают человека из теплой постели, загоняют в школу, а потом и в могилу! Не Квотермейн с кучкой старперов, не Брейлинг и его метроном, а эти часы хозяйничают в городе, будто в часовне.
Подернутые туманом даже в самую погожую ночь, они распространяли вокруг себя отблески, зарево и старость. Башня маячила над городом, как темный могильный курган, тянулась к небесам на зов луны, протяжными стонами оплакивала минувшее и безвозвратное, а сама исподволь рассказывала про другую осень, когда город был еще совсем юным, когда все только начиналось и ничто не предвещало конца.
– Ну, держитесь, – прошептал Дуглас.
Полночь, объявили часы. И добавили: Время, Мрак. Стая ночных птиц взметнулась над озером, унося прощальный стон в далекие темные края. Дуг дернул вниз штору, чтобы Время не проникло хотя бы сюда.
Свет от башенных часов застыл на обшивке стен, словно туманное дыхание на оконном стекле.
Глава 22
– Чего я тут наслушался – обалдеть. – Чарли подошел вразвалочку, с цветком клевера в зубах. – Выведал секретные сведения у девчонок.
– У девчонок?!
Чарли ухмыльнулся: его слова шарахнули десятидюймовой петардой, вмиг согнав ленцу с приятельских физиономий.
– Сестренка моя проболталась – еще в июле раскололи они старую леди Бентли, и та призналась, что никогда не была молодой. Съели? Вот так-то.
– Чарли, Чарли!
– Конечно, требуются доказательства, – продолжил Чарли. – Девчонки говорят, старуха Бентли сама показала им кое-какие фотографии, безделушки и прочий хлам, но это еще ничего не значит. Хотя, если пораскинуть мозгами, все старичье на одно лицо, словно молодости в помине не было.
– Тебе бы раньше сообразить, Дуг, – вклинился Том.
– А тебе бы заткнуться, – отрезал Дуглас.
– Думаю, пора меня произвести в лейтенанты, – сказал Чарли.
– Да ты только вчера произведен в сержанты!
Чарли пробуравил Дугласа пристальным взглядом.
– Ладно, черт с тобой, будешь лейтенантом, – уступил Дуглас.
– Ну, спасибо, – сказал Чарли. – А с сестренкой-то моей как поступим? Просится к нам в армию – тайным агентом.
– Еще чего!
– Так ведь она добыла секретные сведения, причем, согласись, не хилые.
– Да, Чарли, котелок у тебя варит, – сказал Том. – А у тебя, Дуг, почему котелок не варит?
– Ну, вообще уже! – вскричал Дуглас. – Кто, интересно, придумал сбор на кладбище, и уничтожение сластей, и голодовку, и шахматные фигуры – кто все это придумал?
– Погоди-ка, – сказал Том. – Сбор на кладбище, между прочим, придумал я. Сладости – допустим, твоя идея. Зато с голодовкой – уж извини – ты в лужу сел. И вообще, у тебя битых два часа не было ни одной новой мысли. А шахматы преспокойно вернулись на место, и старичье снова помыкает ими – нами – почем зря. Того и гляди, схватят нас за горло и куда-нибудь задвинут, чтобы не дать нам жить собственной жизнью.
Дуглас понимал: Чарли с Томом хотят на него наехать и вырвать из рук командирскую власть, как спелую сливу. Рядовой, капрал, сержант, лейтенант. Сегодня лейтенант, завтра капитан. А послезавтра?
– Мысли важны не сами по себе, – Дуглас утер пот со лба. – Важна их стыковка. А те сведения, которые принес Чарли, даже не им раздобыты! Курам на смех: девчонки его обскакали!
Все дружно вздернули брови.
У Чарли вытянулась физиономия.
– Короче, – продолжал Дуглас, – сейчас я занимаюсь стыковкой идей для настоящего разоблачения!
На него устремились недоуменные взгляды.
– Выкладывай, не темни, Дуг, – потребовал Чарли.
Дуглас закрыл глаза.
– Что ж, слушайте: если по старикам не видно, что они были ребятами, значит, у них молодости не было и в помине! А раз так – это вообще не люди!
– Не люди? А кто же?
– Другое племя!
Все так и сели, ослепленные протуберанцем этого открытия, этого невероятного озарения. Оно обожгло каждого огненным дождем.
– Да, другое племя, – подтвердил Дуглас. – Пришельцы. Злодеи. А нас – нас они держат при себе как рабов, чтобы нашими руками вершить темные делишки и карать за непослушание.
Выводы из такого разоблачения взбудоражили всех до единого.
Чарли встал и торжественно произнес:
– Дуг, видишь берет у меня на голове? Снимаю перед тобой берет, дружище! – И Чарли приподнял берет под аплодисменты и смех всей компании.
В окружении улыбающихся лиц Дуг – командир, генерал – достал из кармана перочинный нож и сам с собой затеял философскую игру в ножички.