За дверью было сыро и холодно.
– Добрый день.
Стоявший на пороге юноша был на полголовы выше старого аптекаря. Яркие голубые глаза смотрели цепко и внимательно. У правого виска белел узкий рваный шрам. Одежда его была мокра. С волос капало.
– Добрый день, – с легкой улыбкой согласился Иоганн Готлиб, хотя по всему было видно, что день сегодня выдался – хуже некуда. – Чем могу служить, молодой человек?
Юноша остался серьезным, лишь переступил неуверенно и снова покосился на вывеску.
– Мне сказали, – медленно выговаривая слова, произнес он, – что здесь живет господин Готлиб, городской знахарь. Это так?
Тот кивнул с медлительной важностью:
– Да, это я. Но я не знахарь, юноша, я служу фармации именем Господа и науки. Среди моих клиентов много городских вельмож и даже – сам граф Генрих фон Оппенгейн… Мне показалось, ты долго раздумывал, прежде чем постучаться. Тебя смутила моя вывеска?
– Я плохо умею читать, – хмуро признался тот. – Да еще эти рогатые буквы…
– Вот как? – Готлиб поднял бровь. – Думаю, в любом случае трудно пройти мимо такой яркой надписи.
Паренек замялся смущенно.
– Видите ли… э-ээ… – Он замешкался, провел рукой по мокрым волосам. Стряхнул с ладони холодные капли. – Как бы это сказать… В общем…
Аптекарь умоляюще воздел руки:
– Довольно. Довольно, юноша. Кажется, я совсем тебя запутал… У тебя, наверное, какое-то дело ко мне?
– Да, я…
– Пройдем-ка в дом – мои кости уже не те, что были раньше, и не выносят такой сырости, да и ты слишком долго пробыл под дождем, чтобы нормально соображать.
– Спасибо, – сказал тот, перешагивая через порог. – По правде сказать, я люблю дождь.
– Неужели? – Иоганн Готлиб закрыл дверь. – Ха-ха! Кто бы мог подумать… Многие говорят, что любят дождь, сидя при этом у зажженного камина, но я впервые встречаю человека, который признался в этом, промокнув предварительно до нитки… Поднимайся.
Сейчас, когда между ними не было запотевшего оконного стекла, Иоганн Готлиб смог лучше рассмотреть своего нежданного гостя.
Теперь аптекарь понял, что первое впечатление его обмануло: юноша был не столь уж высок, как казалось, но странное сочетание худобы и угловатости создавало иллюзию большого роста. Резкие черты лица и шрам на виске слегка старили его; рыжие всклокоченные волосы и пух на подбородке, наоборот – делали моложе. Одежда и чересчур мягкое произношение выдавали в нем южанина, а легкая походка – уроженца гор. Э-э, да он хромает!
«Сколько же ему лет?»– неожиданно для самого себя задумался вдруг Готлиб, и понял, что не сможет пока ответить на этот вопрос.
Он опустился в свое любимое кресло и указал рукой на стул:
– Присаживайся.
– Благодарю. – Гость подошел к камину и протянул руки к огню. – Я тут постою.
Потухшие было угольки вдруг замерцали трепетными язычками, бросая в комнату бледные отсветы. За окном постепенно темнело.
– Огонь ты тоже любишь? – спросил аптекарь.
– Огонь? – тот пожал плечами. – Наверное… А что?
С промокших рукавов его рубашки поднимался пар.
Готлиб уселся поудобнее и вытащил из футляра гусиное перо.
– Ну-с, зачем ты хотел меня видеть?
Парень поднял взгляд.
– Я только вчера пришел в Гаммельн… – сказал он, разминая озябшие пальцы.
– На заработки?
– Нет, по делу. Но денег у меня и вправду нет.
Аптекарь нахмурился:
– А причем же здесь я?
– Вы ведь знахарь?
– Фармациус! – недовольно поправил тот.
– Да… э-ээ… Фар-мацeс, – паренек с трудом повторил незнакомое слово и сбросил на пол слегка подмокший заплечный мешок. – У меня здесь травы. Редкие. С гор. А мне нужны деньги. Вот…
Старик заинтересованно подался вперед.
– Почему ты думаешь, что я их куплю? – спросил он.
Тот пожал плечами и вместо ответа развязал мешок.
На стол высыпались многочисленные свертки, пучки трав и кореньев. Их было столько, что некоторые даже упали на пол.
У Готлиба перехватило дыхание. Если бы из мешка незнакомца хлынул вдруг золотой песок, аптекарь удивился бы меньше: мало того, что это были редкие травы – это были ОЧЕНЬ редкие и вдобавок, прекрасно собранные травы!
Некоторое время он перебирал тонкими старческими пальцами сухую зеленую россыпь, поднося к самому лицу пучок за пучком, и не верил своим глазам. Карагана и бризалис! Бевисса! Адонис! А этот липкий комок… неужели… Горный Воск?!
Пришелец терпеливо ждал ответа.
– Откуда это у вас? – срывающимся голосом спросил аптекарь, невольно переходя на «вы». – Кто вам это дал?!
Тот пожал плечами:
– Я собирал сам.
– Молодой человек, да у вас талант! Кто вас учил?
– Дед Вазах, – хмуро сказал юноша. – Так вы купите их?
Иоганн Готлиб осторожно отложил в сторону связку кореньев и задумался.
– У меня есть другое предложение, – сказал он. – Травы эти я, конечно, куплю, но если ты и вправду так сведущ в этом деле, может, ты согласишься стать на время моим помощником? Скажем, на месяц. Осень – слишком напряженная пора, и сам я не справляюсь – годы уже не те.
– Если так, то сколько вы будете мне платить? – помолчав, спросил тот.
– Ну, – Готлиб откинулся на спинку кресла. – Талер в неделю тебя устроит? Жилье, правда, найдешь сам.
– Согласен, – поколебавшись, ответил тот.
– Что ж, – аптекарь глянул в окно. – Уже стемнело. Ночуй сегодня у меня, вон в той комнате.
– Хорошо, – кивнул юноша и направился к дверям.
Старик нахмурился, что-то мучительно припоминая, и вдруг прищелкнул пальцами:
– Чуть не забыл! Как твое имя?
Тот обернулся.
– Зовите меня Жуга.
– Э-ээ… Шуга? – переспросил аптекарь, – или… Зуга?
Паренек впервые за весь вечер усмехнулся.
– Нет, – сказал он, – просто Жуга. Жу-га.
Дверь за ним закрылась.
* * *
Серое на черном. Черное на сером. Шорохи в ночи.
Пробуждение: вода, вода!!!
Быстро бегом вприпрыжку по холодным камням озябшими лапками – выше выше выше! – сквозь узкий извилистый лаз, где стены щекочут кончики усов запахом мокрой земли – куда теперь? Туда! Неровный камень высоких серых ступеней – здесь тепло – расшатанные доски – здесь недавно кто-то пробегал выше… когда-то…
Пустота, большая-большая пустота! Дышащая темнота запахов – много-много… Здесь кто-то есть – спит – разлито легкое дыхание, ветер холодит мокрую шерстку, в нос попала во… во…
– Чхи!
!!!!!!
Нет, тихо…
Черное на сером неровной горой.
Из угла в угол вдоль стен, из угла в угол – туда, откуда вкусный запах гречки. Поддается с легким треском под натиском острых зубов мягкая ткань.
Сухой шорох крупы, и сразу – скрип над головой…
!!!!!!
Скорее прочь! ско…
Спящий повернулся на другой бок, хмыкнув недоуменно: странный сон!
Легкая серая тень метнулась в угол, нырнула в щель меж двух покоробленных досок. Послышался мягкий дробный топоток, и все стихло.
На сером полу, возле разодранной котомки чернела ровной горкой рассыпанная крупа.
* * *
Утро следующего дня выдалось неожиданно теплым и солнечным. Умытый дождем, город уже не казался таким мрачным, как вчера, сиял белеными стенами ладных двухэтажных домов, водил хороводы красных черепичных крыш, увенчанных фигурной чудью кованых флюгеров, и даже серые камни мостовой, казалось, стали чище и ровнее. Повеселевшие жители высыпали на улицы, спешили по своим делам. Хозяйки распахивали окна, проветривали толстые полосатые тюфяки. В прозрачном воздухе метелью кружился пух.
Узкие улочки Гаммельна сплетались в каменную сеть, пересекались и сходились под самыми немыслимыми углами, часто заканчиваясь тупиками, и по прошествии трех часов Жуга окончательно заблудился. Он оплошал с самого начала, взяв за ориентир тонкий, царапающий небо шпиль, долго кружил по городу, надеясь выйти к ратуше, и лишь когда дома расступились широкой площадью, понял, что ошибся: прямо перед ним, заслоняя прочие здания, высилась черная громада собора.
– Вот незадача…
Жуга остановился и огляделся.
Собор был единственным строением на площади. Угловатый, острый, словно рыбья кость, он подавлял своим непонятным, вывернутым наизнанку величием. Малое рядом с ним казалось ничтожным, большое – болезненно раздутым. Взирая на мир сквозь узкие провалы стрельчатых окон, он стоял здесь, словно монах-аскет в черной рясе, сурово сжав каменные челюсти балконов, воздев к небу сухой указующий перст ребристого шпиля.
Сейчас старое здание подновляли – фасад собора оплетали строительные леса. Похожие издали на черных муравьев, работали на высоте каменщики. Внизу, близ дверей, неровной грудой лежали кирпичи, доски, и была насыпана большая – в рост человека – куча песка, на которой резвились ребятишки. Они гонялись друг за дружкой, скатывались, хохоча, с ее вершины, прыгали и толкались. Еще можно было различить развалины песочного городка.
Наверное, правду говорят, что города похожи друг на друга. «Побываешь в одном, считай, что повидал все,»– говаривал Жуге друг его, Реслав. Где-то он теперь?
Жуга никак не мог привыкнуть к этой булыжной мостовой. Ноги болели. Со всех сторон доносилась чуждая слуху жесткая немецкая речь. Он прислонился к стене, соображая, куда идти теперь. Спрашивать дорогу у прохожих что-то не хотелось.
Ребятишки у песочной горы вдруг загалдели, сбились стайкой, завидев двух мальчишек лет шести-семи и девочку чуть помладше. Донеслась веселая не то считалка, не то дразнилка:
Мчатся три слепых мышонка
За фермершей следом, которая им
Хвосты отрубила ножом пребольшим.
А ты смог бы выглядеть храбрым таким,
Как эти три глупых мышонка?
Жуга горько улыбнулся.
* * *
Часы на далекой теперь ратуше пробили полдень, и вдруг за стенами собора ожили, залились торжественно соборные колокола. Их было такое множество, и выводили они столь чистую и сложную мелодию, что Жуга не заметил, как ноги сами понесли его прямиком к собору.
Под высокими стрельчатыми сводами было темно.
– Есть тут кто? – окликнул он. Никто не отозвался, и Жуга осторожно двинулся вперед меж длинных, рядами стоящих скамеек.
Кафедра была пуста. У высокого, украшенного резьбой и позолотой алтаря тоже не было никого. Жуга поднялся по лестнице, прошел наугад по коридору и неожиданно очутился в маленькой светлой комнатке с покатым сводчатым потолком. У стены, на стуле сидел невысокий длинноволосый паренек. Он играл. Прямо перед ним, из стены двумя рядами торчали гладкие деревянные рукоятки, и когда ладонь юноши касалась одной из них, где-то высоко под сводами собора тотчас отзывалась чистым звоном колокольная бронза. Жуга замер в изумлении: всем этим трезвоном заправлял один человек!
Увлеченный своей музыкой, паренек ничего не замечал. Жуга стоял тихо, и лишь когда колокола смолкли, решился заговорить.
– День добрый.
Юноша вздрогнул от неожиданности, обернулся.
– Здравствуй… – Он смерил вошедшего взглядом и нерешительно потер бритый подбородок. – Ты как сюда попал?
– Дверь была открыта, – пожал плечами Жуга, и в свою очередь оглядел нового знакомого.
Это был невысокий, худощавый парень лет двадцати, одетый в серый немецкий полукафтан, который здесь называли «волком», короткие штаны, полосатые вязаные чулки и поношенные кожаные башмаки с пряжками. Настороженный взгляд карих глаз, усыпанное веснушками лицо. Одно плечо было почему-то слегка выше другого. При разговоре паренек слегка шепелявил.
– Как звать тебя, звонарь?
– Яцек…
– А меня – Жуга. Что-то не похож ты на немца, Яцек.
Тот кивнул в ответ:
– Так ведь и ты, я вижу, не здешний. Я из-под Кракова родом. Там вырос, там и играть учился, а год назад сюда вот перебрался – они как раз звонаря искали. А кариллон тут, между прочим, знатный!
– Кто? – удивленно переспросил Жуга. – Ка… Кариллон?
– Ну, да. – Яцек кивнул и повел рукою вдоль стены. – Вот вся эта штука, инструмент колокольный, кариллоном зовется… А ты откуда будешь?
– С гор я, – ответил тот и, подумав, добавил: – С Хоратских.
– О… далековато, – признал Яцек. – А в Гаммельне что делаешь?
– Бургомистра мне повидать надо. Ратушу я искал, да вот, заплутал малость. Народ здесь, кого ни спроси, один дольше другого объясняют, куда идти, да как… А я и половины слов не понимаю.
– Да? А я привык уже. – Яцек встал, подошел к стене и отворил низкую неприметную дверь. – Идем, кое-что покажу.
– Спасибо, да мне уж идти пора, – засобирался Жуга.
– Брось, – отмахнулся тот, – все равно бургомистра сейчас не застать – он только до полудня в ратуше бывает, да и то не каждый день. Как там тебя… Жуга? Пошли.
Жуга усмехнулся.
– Чего смешного? – не понял Яцек.
– Да так… Ты, верно, первый здесь, кто мое имя повторил.
– А-а! – рассмеялся тот. – Твоя правда – не могут немцы "Ж" произнесть… А может, не хотят.
– А что там?
– Увидишь.
Согнувшись, новоиспеченные приятели пролезли в дверь и оказались с той стороны стены.
Здесь было пыльно. Стройными рядами уходили вверх тонкие, туго натянутые веревки. Вдоль стены вилась ветхая деревянная лестница. В углах грязными лоскутьями висела паутина.
Вслед за Яцеком Жуга поднялся под самую крышу старого собора, где на массивных потолочных балках висели всяческих размеров колокола. Самый маленький можно было поднять одной рукой, самый большой весил, должно быть, пудов двадцать. Соединенные в хитрую систему из колесиков и рычагов, близ каждого колокола замерли маленькие бронзовые молоточки.
Яцек прошел по чердаку, поглаживая их ладонью.
– Вот так тут все и устроено, – он повернулся к Жуге. – У каждого колокола свой тон. Рычаги тянут за веревки, а те двигают молоточки. – Он постучал ногтем по массивной бронзовой юбке ближайшего колокола, и тот откликнулся чистым, еле слышным звоном.
– Слыхал, как звучит? – Яцек многозначительно посмотрел на Жугу. – Из Малина колокола-то…
– Хитро придумано, – оценил тот. – А ну, как веревка оборвется?
– Заменим…
Яцек открыл еще одну дверь, и оба вышли на узкий, засиженный голубями балкон. Выше была только крыша, и каменщики еще не добрались сюда со своими лесами. Гаммельн отсюда был как на ладони. Жуга огляделся и сразу увидел справа городскую ратушу.
– Понятно, – хмуро кивнул он. – Стало быть, не туда я свернул… А дом аптекаря Иоганна Готлиба где?
Яцек указал рукой:
– Вон тот, с белой трубой. А зачем тебе Готлиб?
– Работать я к нему нанялся, – нехотя пояснил Жуга. – Помощником, на время.
– Ты?! – Яцек посмотрел на него с невольным уважением. – А не врешь?
Жуга пожал плечами.
– Зачем мне врать?
– А живешь где?
– Нигде пока… – Он еще раз осмотрелся окрест, запоминая дорогу, вздохнул и отвернулся. – Ладно, пошли вниз. Спасибо, что город показал.
– Да не за что, – сказал тот, спускаясь. Старые ступени скрипели под ногами. – Все равно, Гаммельн не сверху – изнутри смотреть надо… Ты куда идешь сейчас?
– Я? Не знаю, – Жуга пригладил ладонью растрепанные рыжие волосы. – Как-то не думал еще.
– Я сейчас свободен. Если хочешь, пошли, покажу, где тут что купить можно подешевле. Деньги у тебя есть?
– Есть немного…
* * *
На улице было светло. В куче песка подле входа по-прежнему играли дети. Жуга щурился после соборного полумрака, моргал часто.
– Куда теперь? – спросил он.
– Направо, – ответил Яцек. – Там сперва…
Что именно там находится, он не успел сказать: деревянные столбы неожиданно затрещали, и высокие строительные леса на левом крыле собора угрожающе зашатались. «Берегись! – донесся сверху чей-то истошный крик. – В сторону! В сторону!!!»Яцек поспешно рванулся обратно под прочные своды собора и потянул за собой Жугу.
Ребятишки бросились врассыпную, убегая со всех ног, и лишь одна девчушка лет пяти осталась стоять, глядя завороженно, как заваливается на бок угловатая, неровно сбитая громада лесов.