Конструкцию Семен изобрел без особого напряжения – на основе все той же треноги. Собственно говоря, в зимних условиях при наличии единственного топора и отсутствии кровельного материала ничего другого нельзя и придумать, а делать нужно было срочно – мороз крепчал день ото дня, и Семен каждое утро ожидал увидеть первый труп среди неандертальцев. Можно, конечно, всю ночь просидеть у костра, но… Тут опять работала психология – у неандертальцев, как у чукчей иной реальности, нет традиции использовать огонь для обогрева. Они никогда не жили в условиях изобилия топлива. То, что их надо перевоспитывать, Семен не сомневался, но времени на это не было. Прикасаться к незнакомым предметам люди отказывались, и Семен взялся за работу вдвоем с Хью.
Трехметровой высоты тренога из нетолстых бревен. Метрах в пяти – еще одна. Сверху бревно-конек и посередине к нему еще два бревна-подпорки в виде перевернутой буквы V. К этому коньковому бревну с двух сторон под наклоном прислоняется (а кое-где и привязывается) все подряд – палки, бревна, слеги. Получается нечто вроде двускатной крыши, стоящей прямо не земле. Сверху на нее грузится еловый лапник и снег, поскольку шкур не имеется.
Ломали ветки и гребли снег все дружно, а вот топором махал в основном Семен. С пола снег вычистили до земли и натаскали туда тех же еловых веток. Вся процедура заняла полный световой день. Семен собственноручно запалил огонь в сделанном наспех очаге, после чего запустил народ для осмотра:
– Тут будут жить женщины и дети. Мужчины могут спать на улице или строить такие же! – заявил Семен и с чувством глубокого удовлетворения отправился в свою палатку.
Утром это чувство у него исчезло бесследно – новостройка стояла пустой, а полуживые от холода неандертальцы копошились возле скального навеса. Пришлось начать расследование.
Ничего внятного Хью объяснить не смог:
– Жить там люди хотеть нет.
– Сам вижу, но почему?!
– Дом нет, живи плохо.
– Черт побери! Плохой ли, хороший ли, но это дом! В нем теплее, чем на улице!
– Лоурин так живи – да. Темаг так живи – нет.
Семен плюнул с досады (целый день работы насмарку!), матюгнулся и взялся за Седого. Общаться, конечно, пришлось на языке хьюггов, чего Семен категорически не любил. Всего через какой-нибудь час мучений вырисовалась следующая картина: вот такой вот утепленный шалаш неандертальцы не воспринимают как жилье. Не воспринимают, и все! То, что он хоть как-то защищает от холода, решительно ни о чем не говорит.
«Блин, – мысленно ругался Семен, – опять предрассудок, опять интеллектуальная стенка первобытного мифа! Мне-то казалось, что подобные приколы имеют отношение в основном к пище. В былой современности, скажем, часть населения планеты саранчу считает лакомством, а у другой части один вид этих насекомых вызывает содрогание. Личинки оленьего овода, покрывающие иногда шкуру оленя, у большинства оленеводческих племен считались деликатесом, а вот "белый" человек, пожалуй, скорее согласится помереть от голода, чем жевать этих опарышей (да еще и живьем!). Но жилье?! Впрочем, и тут примеры имеются – при переселении советской властью кочевых скотоводов в "цивильные" квартиры, говорят, они пытались там ставить юрты и жечь костры на паркете. Дружный вывод "белой" общественности: дураки недоразвитые! Но на самом деле недоразвитой оказывается эта самая общественность, потому что не понимает: в "настоящем" доме стены должны быть из шкур или войлока, но уж никак не из кирпичей или бетонных плит! Ну-ка, ну-ка… А ведь это мысль!»
После серии новых вопросов Семен пришел к выводу, что, пожалуй, стоит на верном пути познания: некие факторы превращают для неандертальца изолированное пространство в жилье. Но вот какие? Пещера – да. Выгородка под скальным навесом – да. Яма в земле с куполообразным покрытием – да, а вот шалаш – нет! В чем дело? «На Руси народ с маниакальным упорством строил все из дерева даже тогда, когда вся Западная Европа была уже каменной. Почему? Леса много, а камня мало? Аргумент, конечно, веский, но… Но города и прочие поселения регулярно выгорали дотла – иногда по нескольку раз на жизни одного поколения. Так что же, предки тупыми были?! На авось надеялись да на Бога полагались?! Вряд ли… Скорее всего, к каменному строительству перешли лишь тогда, когда христианство потеснило (но не вытеснило!) в народном сознании тысячелетний культ деревьев. Русские, между прочим, до сих пор при встрече желают друг другу здравствовать или просто здоровья, то есть быть подобным дереву (дров-у). А у этих что? Может, оттолкнуться от логической (или пра-логической?) связки, ведь культ предков универсален для всех времен и народов? Дом – местообитание живых, домовина (гроб) – местообитание мертвых. Вывод: одно должно было в чем-то принципиальном (якобы) походить на другое. Неандертальские могилки я уже видел, значит…»
– Ладно, – сказал он вслух, – сделаем еще одну попытку. Но – последнюю. Если не получится, я умываю руки, а вы можете загибаться на здоровье!
Вчерашнее сооружение было безжалостно разрушено. На его место Семен повелел натаскать груду дров, точнее, всего, что может гореть. Пока полыхал костер, он валил деревья как заправский лесоруб, дорвавшийся до любимого дела. Все сучья и ветки, естественно, пошли в огонь.
Таких больших костров неандертальцы, конечно, никогда не разжигали, и Семен, между делом, с интересом наблюдал, будут ли они вокруг него греться или забоятся (совсем дураки или не совсем?). Испуг перед буйством магической (а какой же?!) сущности, конечно, поначалу имел место, но потом народ по-обвыкся (холодно же!), и все, не занятые работой, собрались у огня.
Когда костер полностью прогорел, Семен притушил оставшиеся угли и велел на его месте рыть землю – палками, костями, руками – чем хотите! Собственно говоря, дело происходило на речной террасе, так что под тонким слоем оттаявшего дерна начался песок и галька, которые неплохо поддавались палкам-копалкам. Часа за 2-3 получился неглубокий котлованчик размером чуть больше 3 на 3 метра. Кое-как подогнанные неошкуренные бревна уложили прямо на отвалы. Получилось некое подобие сруба в три венца, надстраивающего яму. После этого Семен обругал своих подопечных за первобытность и объявил второй день творения законченным.
Утром он обнаружил, что все, кто смог там поместиться, ночевали именно в срубе, набившись туда вплотную друг к другу и накрывшись сверху чем попало. «Расспрашивать бесполезно – они меня только еще больше запутают. Но, похоже, я угадал: хотя бы часть жилища должна быть выполнена из изначального субстрата – грунта или камня. Дом и могила для них единосущны, но не идентичны и, соответственно, настоящую яму можно заменить ее обозначением – дикари-с. Но на будущее нужно это учесть. Может, крышу они сами сделают?»
Твердости духа, впрочем, у Семена не хватило, и он самолично изобразил над срубом некое подобие стропильной системы, предоставив женщинам и подросткам покрывать его ветками, лапником и обрывками шкур. Проблему двери решили без него – сделали в одном месте подкоп под нижний венец бревен. При всем при том стройку нужно было продолжать – подобных жилищ требовалось как минимум еще два. Или одно, но большое. Семен созвал народ и начал передавать опыт – в прямом и переносном смысле.
От протянутой им гладкой рукоятки топора суровые неандертальские мужчины шарахнулись, как городской обыватель от живой гадюки. Реакция, впрочем, была ожидаемой…
– У нас в будущем была поговорка, что, мол, би-тие определяет сознание. Будем пробовать, – грустно сказал Семен. – Начинай, Хью!
Древком пальмы парень работал ловко. И безжалостно. Трое избитых в кровь мужчин валялись на снегу, но четвертый все равно отказался.
«Ч-черт, – почти в панике думал Семен, – то ли у них пониженный болевой порог, то ли страх настолько велик, что они умереть готовы. И ведь умрут… Умрут… Есть, придумал!»
Хью уже замахнулся древком, но Семен остановил его.
– Бери! – ткнул он топорищем в грудь одного из бывших кааронга. Тот молча отшатнулся.
– Ладно, – ласково улыбнулся Семен. – Не хочешь, как хочешь. Тогда уходи. Совсем. И не возвращайся. Тебя больше нет. Ты не существуешь.
Люди вокруг, казалось, перестали дышать. У Семена аж мурашки по спине пробежали – такой ужас прочел он в глазах мужчины. Правая рука его дрогнула, медленно поднялась и… И огромные темные пальцы с толстыми грязными ногтями обхватили рукоятку.
«Ну и лапищи же у них! – облегченно подумал Семен. – Для них инструменты нужно делать вдвое тяжелее».
Проблему питания тоже нужно было решать немедленно. Двигаясь по льду реки, они обнаружили труп молодого мамонта, вмерзший в лед. Сверху его изрядно погрызли хищники, но то, что осталось, тухлым не было – животное погибло в начале зимы. По сути дела, в последние дни люди питались тем, что удалось Семену вырубить топором из остатков туши. Скрепя сердце, Семен принял решение последним не делиться – если его самого начнет качать от голода, то вся затея с великим переселением народов провалится.
Занятый организацией стройки, Семен и думать забыл о волках. По окончании перехода он разрешил им заниматься своими делами, честно признавшись, что еды у него для них больше нет. На другой день после постройки первого жилища Волчонок явился сам: он хромал, морду его украшал свежезализанный шрам, а половина левого уха отсутствовала. Брюхо же его было раздуто так, что почти волочилось по снегу.
– «Охота была удачной?» – чуть иронично поинтересовался Семен.
– «Мы не охотились. Мы сражались».
– «С кем?! Здесь живет другая стая?»
– «Больше не живет».
– «Это как же? Вы всех убили (победили)?»
– «Всех, кто хотел и мог сражаться. Взяли их добычу».
Переданную вереницу «мыслеобразов» Семен перевел для себя примерно так. Местная стая загнала некое животное – скорее всего, молодого лося. Насытиться законной добычей волки спокойно не смогли, поскольку явились чужаки и предложили им вполне человеческий выбор: кошелек (в смысле – еда) или жизнь. Человеками туземцы не были и поэтому решили начать сражение – свою территорию и свою добычу нужно защищать. Общую картину событий, переданную в восприятии одного из главных участников, Семен восстановить не смог. Кажется, Волчонок лично загрыз местного вожака. Пришлось поинтересоваться:
– «Они хорошо сражались?»
– «Хорошо. Но у нас оказалось больше сильных».
«Все ясно, – мысленно усмехнулся Семен. -Аборигенов подвела устоявшаяся структура стаи. Доминирующий самец-вожак убивает или изгоняет молодых, которые становятся для него опасными. И неважно, насколько силен он сам, главное, чтоб остальные были слабее и на его власть не претендовали. А вот в нашей "стае" этот милый волчий закон нарушен, поскольку вожак вроде как я, который абсолютно (несопоставимо!) сильнее всех и потому никого не изгоняет. Так что получилось, наверное, восемь полноценных бойцов из упряжки против трех-четы-рех местных, сколько бы их ни было на самом деле».
– «Кто из наших побежден (убит?)»
– «Двое».
Волчонок не назвал цифру, а передал «образы», в которых основным был запах, а не внешний, так сказать, вид. Тем не менее Семен смог опознать погибших – молодой волк, работавший во второй паре слева, и лохматый пес-полукровка – правый в последней паре.
– «Мне жаль их. Что с остальными местными (изгнаны или убиты)?»
– «Ждут тебя (твоего решения)».
– «Пусть остаются, – решил судьбу туземцев Семен. Новая мысль пришла ему в голову, и он решил рискнуть: – Кто-то из них (из местных) может заменить в упряжке погибших?»
– «Заставим (это не вопрос)».
– «Хорошо (я доволен). Поделись добычей с самками и детенышами нашей стаи».
– «Готов».
– А вот этого не надо! – сказал Семен вслух и принялся «ментально» объяснять собеседнику, что имеет в виду вовсе не отрыгивание пищи, как обычно делают волки, когда кормят молодняк.
Пришлось изрядно помучиться, но, в конце концов, удалось организовать и поездку за остатками лосиной туши, и знакомство с новыми членами «стаи». Лось, вообще-то, оказался не мелким, но едоков вокруг было предостаточно, так что людям (неандертальцам) достались лишь огрызки и костный мозг. Как ни крути, а получалось, что нужно организовывать нормальную добычу мяса. Зимняя охота для волков трудна – им бы самим прокормиться.
Пришлось Семену строить возле солонца схрон – некое подобие шалаша, в котором можно сидеть и ждать, когда какая-нибудь зверюга подойдет на расстояние выстрела. Все бы ничего, но сидеть нужно долго и, по возможности, неподвижно. Это зимой-то! Любой неандерталец может замереть в засаде на сутки (и не одни!), но вот стрелять…
В общем, первый раз мерзнуть на солонце Семену пришлось самому. Он собрал всю теплую одежду, притащил с собой спальный мешок, чтобы сидеть на нем, расположился поудобней и погрузился в размышления:
«…Со временем, конечно, обстановка прояснится: станут известны места обитания животных, их основные пути перемещений, а сейчас… Сейчас нужно людей кормить самому или… Или дать им стрелковое оружие. Передать ТАКОЕ оружие в руки исконных врагов кроманьонских племен?! Технически это трудно, но, кажется, выполнимо. А ведь я – ло-урин. Без притворства, без лицедейства и прочего, я действительно чувствую себя членом кроманьонского племени лоуринов! И большего вреда или ущерба, чем хьюгги, кажется, никто мне за всю жизнь не нанес. Ну, если только Ельцин…
По всем законам природы, по всем правилам жизни неандертальцы, как вид людей, должны исчезнуть с лица земли. Для них просто не осталось на ней места. И это, по сути, даже не вина пришельцев-инопланетян. Они лишь ускорили процесс, который без их вмешательства продолжался бы тысячи лет. Что же я делаю: пытаюсь продлить агонию биологического вида или беру на себя роль Творца Вседержителя?
– Не-ет, – усмехнулся Семен собственным мыслям, – мои инопланетные "друзья" твердили, что их главный принцип – дать людям дополнительные возможности, увеличить, так сказать, их свободу выбора. Что же мешает мне действовать так же? Ведь эти неандертальцы – люди, и, значит, имеют право на выбор. И потом: арбалет – это не кремневый наконечник и не каменное рубило, которое можно воспроизвести в бесконечном количестве копий».
Семен просидел в шалаше часов 5-6 и уже начал подумывать, что это сооружение отпугивает животных. Или, может быть, слишком силен человеческий запах, и нужно все вокруг засыпать оленьим пометом? Антилопы (олени?) пришли уже под вечер – аж пять штук. Прежде чем они поняли, в чем тут дело, Семен успел выстрелить трижды, правда, в последний раз промахнулся. Обеих убитых косуль он стащил со склона подальше от звериной тропы, напился крови и съел печень. Потом он не меньше часа рылся в снегу, пытаясь найти третий болт, и при этом мучительно икал от переедания.
На другой день строительные работы на стоянке были прекращены. Заготовленные бревна и слеги Семен приказал втыкать вертикально в снег и крепить камнями так, чтобы получилось некое подобие стенки без щелей и просветов. Когда мишень была готова, мужской части населения велено было собраться на огневом рубеже. Десять мужчин и два подростка с ужасом смотрели на магический предмет в руках земного воплощения (или чего там?) великого Аммы.
– Сейчас каждый из вас прикоснется, подержит в руках вот эту штуку. Скрывать не стану: у предков ваших такой не было и быть не могло. Вы первые темаги, которые войдут с ней в контакт. Для ваших потомков в ней уже не будет опасности. Дело, конечно, добровольное – все, кто слишком сильно боится, могут уходить. Насовсем, разумеется.
Быть изгнанными никто не захотел – арбалет и болт пошли по рукам. «Это как лишение невинности, – усмехнулся про себя Семен. – Волнительно первый раз, а потом уже легче и даже интересно».
Затем началось самое смешное: освоение манипуляций, которые нужно проделать, чтобы натянуть тетиву. Хью был в этом деле не помощник, поскольку обращаться с арбалетом тоже не умел. В качестве «жертвы» Семен избрал Седого, который казался наиболее разумным среди этой публики.