– Благодарность… - фыркнул я.
– Свойственна только культурам стадных хищников, - кивнула Глайя. - Пауки не торгуют поступками.
– Постой, а у вас тоже нет благодарности?
– И у нас нет. Разве для поступка помощи нужна причина? Мне было сложно это понять. И тебе, наверно, очень сложно?
– Да уж…
– К тому же моллюск - добыча, глупо оставлять еду. Представь, что банка консервов помогла тебе заколотить деталь в крепежное гнездо - ты же ее после этого съешь, а не отпустишь в космическое пространство?
– Банка-то не живая!
– Мы уже обсуждали. Хищники не всегда делают различия между живым и неживым врагом. Тратаниан отправилась дальше и вышла к логову панцирного дракона. Дракон был страшен. Я опускаю подробности. Началась битва. Тоже пропускаю, это самая длинная и подробная часть эпоса. Наконец гигантский дракон был повержен. Тратаниан изнасиловала его, затем разорвала на части и съела. Вскоре у нее завязалась кладка яиц от него.
– От дракона?!
– Но ведь и люди в некоторых эпосах ведут род от зверей? Конечно, с точки зрения генетики…
– Да пес с ней, с генетикой! У нее будут дети от врага?!
– Вполне разумное поведение для хищников-одиночек: сильный враг - сильный генофонд. Тут другая неясность - выходит, дракон был самцом? Но самцом он не мог быть, пауки не считают геройством победу над слабым полом. Когда просишь объяснить это место в эпосе, они впадают в агрессию… - Глайя запнулась и задумчиво лизнула правую лапку. - Так вот, Тратаниан отложила кладку, и у нее родилось пятьсот одиннадцать дочерей. В оригинале - семьсот семьдесят семь, у них восьмеричная система счисления. Тогда Тратаниан бросилась на спину, разодрала свое тело на пятьсот одиннадцать частей и умерла. А дочери расползлись по миру и дали начало могущественному роду Тратаниан. Конец сказки.
– Впечатляет, - я понимающе кивнул, - Только зачем себя разрывать?
– А ведь эта сказка тебе понравилась больше, чем сказка ют… - пробормотала Глайя и задумалась.
– Так себя-то разрывать зачем? - повторил я.
– Жертвенная гибель, - объяснила Глайя. - Неизбежно появляется в эпосе всех развитых хищников. Как обратная сторона медали. Лицевая сторона - это агрессия внешняя, расправа над врагом. Победа физическая или более сложная, социальная: месть, разоблачение, позор. А обратная сторона - это агрессия, направленная внутрь. Жертвенная гибель - победа над собой, над жизнью и смертью.
– Это как? - не понял я.
– Эпос, прославляющий красоту гибели. Когда хищник уничтожает врагов, погибая сам. Взрывает оружие, сбрасывает общий транспорт в пропасть, заводит чужую армию в ущелье и запутывает следы. В более продвинутом варианте хищник принимает мучительную смерть ради своей идеи. Например, у людей в относительно новом эпосе…
– А ну заткнись! - рявкнул я и стукнул кулаком по полу так, что звякнули защелки автоклава.
Глайя замолчала и задумчиво почесала ушко. Наступила тишина, и в тишине снова выплыла тоскливая сирена.
– Извини, - сказал я, откашлявшись. - Счюитц - бить кулаком по полу.
– Так вот, - откликнулась Глайя, - Мы говорили о Тратаниан. Основательница сильного рода не должна иметь себе равных в мире. Поэтому не может принять смерть от врагов, от старости или от болезней, правильно? Она может принять мучительную смерть только от себя самой - во имя идеи рода. Дочери пожирают плоть ее и кровь ее и расходятся сытые по миру. Эпос пауков очень логичен.
Я помолчал, а затем все-таки спросил:
– Глайя, а ты сама как считаешь - эпос людей больше похож на эпос пауков или ют?
– Трудно сравнивать, - ответила Глайя, немного подумав. - Где-то посередине, но обособленно. Вы умеренно агрессивные стадные хищники и все отношения строите на торговле. Классический эпос землян - это цепочка торговли поступками. Дракон похищает принцессу, а рыцарь в одиночку отправляется наказать его за это. В пути он мстит встречным за агрессию и покупает себе помощь. Не стреляй в меня, Иванушка, я тебе еще пригожусь. В конце бьется с драконом, который превосходит его силой. Одолевает его. Освобождает принцессу, и она за это становится его брачной партнершей. Вообще, решение своей половой проблемы - важный стимул многих геройских поступков на Земле. А потом рыцарь возвращается в племя и становится королем, потому что купил себе право власти, доказав, что сильнее всех своих.
Я вскочил с кресла, дошел до автоклава, оперся на него рукой и обернулся.
– Послушай, ты, маленькая юта, а не кажется ли тебе…
– Не обижайся, - перебила Глайя. - У тебя замечательная разумная раса, ваша культура развивается быстро, со временем вы изживете хищнические инстинкты. Начни с себя. Перестань обижаться. Перестань соревноваться. Перестань побеждать и торговать.
– Стоп! - крикнул я. - Стоп!!! Хватит!!! Я больше не хочу говорить про эпос! Я хочу еще раз обсудить нашу ситуацию.
– Как хочешь…
Глайя вздохнула, запрыгнула на медицинский стол и легла, уткнув мордочку в лапы. Она казалась еще более пушистой, чем раньше, и я понял, что ей тоже холодно. Я подошел к экрану. Горло сжало судорогой, глаза резануло, и по нижним векам растеклась вода. Звезды помутнели и засияли лучистыми пятнами. Выла сирена. Я долго стоял спиной к Глайе и делал вид, что задумчиво рассматриваю галактику. Но глаза не высыхали. Тогда я придвинул к экрану кресло, поднял с пола планшетку, сбросил обзор пространства и запросил карту ресурсов. На экране появилась схема корабля. В который уже раз за последние часы я разглядывал ее. Скорый пассажирский для средних перелетов с выносным реактором. Сплюснутый шар жилого борта, и от него на сто сорок метров тянется тонкая мачта, внутри нее - транспортный коридор. Мачта заканчивается воронкой реактора. В том месте, где начинается воронка, небольшое кольцо - дальние вспомогательные помещения. Но я не спешил переходить туда, сначала вывел крупным планом сам борт. Восемь палуб. Три грузовые, затем три пассажирские - плацкарта, эконом-класс и VIP-класс с универсальными каютами для любых форм жизни. Выше - обеденный зал, он же игровой бар. Последняя палуба - гаражи сервороботов, каюты экипажа и рубка пилотов. Все было шершаво набросано серым пунктиром. Ничего этого уже не существовало. Я коснулся пальцами планшетки и сдвинул изображение, еще и еще. Началась мачта. Я дал увеличение и повел изображение вдоль нее. Примерно на середине пунктир, наконец, сменился разноцветными красками. И я дал максимальное увеличение. Изображение было схематичным, наверняка туда лазил фотографировать микроробот из шлюпки. Полая труба мачты была словно разворочена изнутри - как лепестки дикого цветка, наружу во все стороны торчали клочья обшивки.
– Мне кажется, - произнесла за спиной Глайя. - Это было в нижнем грузовом. Что там везли?
– Нашла у кого спрашивать! - рявкнул я. - У фельдшера! Откуда мне знать?
– Все -таки думаешь, что террористы?
– Я уже ничего не думаю! - заорал я. - Может, твои пауки с Волглы! Может, покушение на кого-то из пассажиров! Может, какой-то идиот сдал в багаж промышленный конденсатор, а идиот-таможенник пропустил! А идиот-серворобот распаковал и отключил контур! Какая нам разница?
Я хлопнул по планшету и вывел на экран схему присутствия. Как и прежде, мигали всего два огонька. Больше в окружающем пространстве живых существ не было, только сигналил мой коммуникатор на запястье и клипса на ухе Глайи.
– Бешеный пульс, - огорчилась Глайя и спрыгнула со стола. - Просто ляг и полежи.
Сволочь, успела прочесть цифры. Я сбросил схему присутствия и пронесся по технологическому коридору до утолщения перед воронкой. Вспомогательные помещения. Склад ремонтных железяк для реактора. И вот она, в стене коридора - дверь аварийной шлюпки. И тут же, напротив, через коридор - дверь в медицинский бокс. Потому что чиновники из здравоохранения, которые сами ни разу не летали дальше курортных планет, панически боятся неизвестной космической заразы и приказывают выносить медбоксы в карантинную зону, почти к самому реактору, да еще герметизировать по высшей категории. Как будто заболевший не успеет заразить всех еще в обеденном зале! И как будто существует инфекция, с которой не справится активный белок из любой стандартной аптечки! Зато теперь жилой борт рассеян мелкой пылью в космическом пространстве. И семеро членов экипажа. И двести восемь пассажиров - земляне, адонцы, кажется, даже юты. И кругом - вакуум, в огрызке транспортного коридора - вакуум. А мы… мы заперты в боксе. Я и эта зверушка, которая напросилась слетать на Землю с экипажем. И все, что у нас есть, - это запас кислорода на десять часов. И холод. И связь с компьютером шлюпки. Отличной быстроходной шлюпки, до которой нельзя добраться, потому что за дверью - вакуум. Исчезающая надежда, что придет помощь. Откуда она придет? Глухой космос. И медикаменты. И универсальный автоклав. И еще у меня есть кое-что, о чем она не знает. Но об этом нельзя думать, потому что он один, а нас двое.
– Послушай, - сказала Глайя. - а если меня усыпить?
– Что?! - Я от неожиданности подпрыгнул.
– Если пушистого усыпить, тебе кислорода хватит надолго, - полосатый хвост задумчиво ползал по полу.
– Прекрати!!! - рявкнул я.
– Просто расскажи, как бы ты меня усыпил? Тебе ведь приходилось усыплять пушистых зверей?
– Приходилось, - выдавил я. - Не хватило мест в госпитале, и трое студентов с нашего курса проходили практику в ветеринарной клинике.
– Расскажи, чем усыпляют животных? - в голосе Глайи было живое любопытство, внутри огромных глаз блестели искорки.
– Как усыпляют? Ты хочешь это знать? - Я сунул замерзшие руки в карманы комбеза и прошелся по боксу. - Я бы дождался, пока ты заснешь. Я бы поднес к твоему носу вату, смоченную эфиром. Затем вколол глубокий наркоз. Затем взял шприц с толстой иглой и наполнил его аммиаком. Затем проткнул грудную клетку между ребер и ввел аммиак в легкие. Мгновенный некроз тканей. Быстрая, безболезненная смерть. Так усыпляли собак и кошек в начале двадцать первого века.
Глайя смотрела круглыми глазами, чуть склонив голову. Уши бархатными лопухами висели задумчиво и печально.
– А шкурка не попортится от иглы? - спросила она. - Ты набьешь хорошее чучелко?
Я промолчал.
– Обещай, - сказала Глайя. - Что не бросишь меня, набьешь хорошее чучелко. У меня очень ценный мех.
– Обещаю, - буркнул я.
– Точно?
– Точно.
Глайя помолчала, задумчиво елозя хвостом по полу. Я внимательно смотрел на нее, а затем расхохотался:
– И это существо рассказывало мне, что я хищник, а у вас в культуре нет ни геройских подвигов, ни жертвенной гибели?
– Я плохо выучил русский язык… - медленно произнесла Глайя, хвост проехал по полу и замер. - Я не знал, что "усыпить" имеет два значения…
Изо всей силы прикусив губу, я закрыл лицо руками и упал в кресло. Меня трясло. Я чувствовал, что Глайя села рядом и прислонилась ко мне, чувствовал ее тепло. Она что-то говорила, успокаивала. Наконец я почувствовал, что силы покидают меня, и накатывается тяжелый сон, видения наплывали со всех сторон.
Я сполз с кресла и лег на пол. Глайя свернулась рядом.
– Ты не бросишь пушистого? - промурлыкала она сонно.
– Нет, конечно, - ответил я.
…Очнулся я от холода. Встал, посмотрел на спящую Глайю. Открыл сейф с медикаментами, достал вату и эфир. Намочил вату и положил рядом с ее носопыркой. Она шумно вздохнула, и я испугался, что она проснется. Но она не проснулась. Очень долго искал наркоз, а вот аммиак нашелся быстро. Шприц вошел в легкие не сразу - панически дрожали руки, игла натыкалась на ребрышки. Затем распахнул стенной шкаф и достал скафандр эпидемиологической защиты. Полноценный герметичный космический скафандр - с запасом кислорода на несколько часов. Разве что не экранирует от радиации, зато с усилителями движений. Кто знает, если бы не усилители, может, мы смогли бы влезть туда вдвоем? Я отключил трансляцию внешних звуков. Сирена стихла, но тишина оказалась страшнее. Нашел пластиковый пакет и положил туда тушку Глайи. Поднял с пола планшетку и ввел команду. Тяжелая дверь бокса дрогнула и отползла в сторону. Порывом ветра меня качнуло и бросило вперед, я грохнулся на порог, но пакета не выпустил. Встал, перешагнул коридор и долго возился с рычагами, срывая аварийные пломбы. Наконец дверь шлюпки распахнулась, и я залез внутрь. Когда давление выровнялось, снял скафандр, сел в кресло пилота и положил руки на пульт…
Чучелко я поставил в своем загородном доме под Ярославлем. Глайя сидела на задних лапках и казалась совсем живой, если бы не тусклые стеклянные глаза, в которых уже не бегали искорки. Неделю я выдержал, а затем переставил чучелко на чердак. А когда через пару лет заглянул туда, увидел, как его безнадежно испортили мыши.
* * *
– Ты не бросишь пушистого? - промурлыкала она сонно.
– Нет, конечно, - ответил я.
…Очнулся я от холода и долго пытался прийти в себя после кошмарного сна. Встал, посмотрел на спящую Глайю и потряс ее. Она сонно хлопала глазами.
– Глайя, у меня есть один скафандр. Ты попытаешься залезть в него и доберешься до шлюпки.
– Где? - спросила Глайя и повертела головой.
– В шкафу. Не важно. Он один.
– А ты? - спросила Глайя.
– Я - нет. И не смей спорить! Это решено.
– Героизм и жертвенность, - промурлыкала Глайя и перевернулась на другой бок. - Прекрати глупости, давай спать. Ты же не бросишь пушистого?
– Нет, конечно, - ответил я.
Сел в кресло, включил внешнее наблюдение и стал смотреть, как сиреневая галактика нарезает бесконечные круги. Когда Глайя заснула, подошел к шкафу, достал вату, эфир и шприцы. Сделал все необходимое, подошел к автоклаву, открыл тяжелую дверцу и положил внутрь маленькую остывающую тушку. На ощупь сквозь мех она казалась совсем крохотной. Я закрыл дверцу и установил на пульте режим кремации. Когда в камере автоклава потух багровый огонь, я отстегнул защелки и распахнул дверцу, чтобы прах рассеялся в космосе. Герметичная дверца распахнулась с тяжелым хлопком. В воздухе разлился горячий запах паленой шерсти. Я надел скафандр. Разблокировал дверь бокса. Забрался в шлюпку.
* * *
– Ты не бросишь пушистого? - промурлыкала она сонно.
– Нет, конечно, - ответил я.
…Очнулся я от холода. Встал, посмотрел на спящую Глайю, открыл сейф с медикаментами, достал вату и эфир. Намочил вату и положил рядом с ее носопыркой. Она шумно вздохнула, и я испугался, что она проснется. Но она не проснулась. Вколол снотворное. Ее дыхание стало почти незаметным. Надел скафандр. Подошел к автоклаву, распахнул дверцу и осторожно положил Глайю внутрь. Закрыл дверцу и вручную запер герметичные защелки. Затем обхватил автоклав руками и напрягся, чувствуя, как гудят и вибрируют мускулы скафандра. Наконец опоры дрогнули и выползли из пола, раскроив пластик. Я обломал их, схватил громоздкий цилиндр под мышку, открыл дверь бокса и рванулся к шлюпке. Он должен выдержать. Я успею за две минуты. Она не задохнется.
Как помните, первого января сего года вы упомянули в своей речи современные технологии служения Господу, повелев мне обосновать в нашем храме Интернет, электрическую почту и домашнюю страницу как это заведено у отца Евлампия в Жулебинской Обители Пресвятой Девы. Через три дни, следуя вашему повелению, я ополовинил кружку пожертвований у входа и поехал по адресу, что вы мне написали. Пресвятая Богородица, там хоромы не хуже наших! А прихожан толпилось и поболе. С Божьей помощью я отсчитал должное количество денег, терпя насмешки кассирш по поводу медяков и серебра. И вот на мое имя выписали Интернет! Видит Бог - я просил написать имя на старославянском, но они ответили что сие невозможно и записали меня латинскими буквами. При этом меня походя обхамили, назвав безглазой собакою, но я стерпел это смиренно.