— Рахманы не берут в руки оружия…
Воичемир покачал головой:
— Ну вот я и говорю, идешь ты с женой, тут есь налетает. Или иные люди лихие. Хватают твою жену…
— У рахманов не бывает жен…
Войча сплюнул от возмущения, но решил не отступать.
— Ну, с сестрой идешь… И не говори, что у тебя сестры нет! Не у тебя, так у другого, это я для примеру. Чего делать-то будешь? Вот-то! Значит, это меч. А вот это — сабля, — сабля была тоже продемонстрирована, причем не без гордости. — Огрская, самая лучшая. Мне ее Сварг, сын Светлого, братан мой двоюродный, подарил. У него жена — дочь самого хэйкана огрского. Из его кладовой сабля!
— А зачем тебе сразу и меч, и сабля? Войча порадовался вопросу, достойному настоящего мужчины, и принялся основательно пояснять:
— Это для ближнего боя. Меня так сам Хальг Лодыжка учил. А он знаешь как рубится! У-у! Меч — на левый бок, под правую руку, саблю — на правый бок, под, стало быть, левую. Понял? Беру, значит, меч как обычно, а саблю — обратным хватом…
— А что значит — обратным хватом? Войча вздохнул и принялся разъяснять. Честно говоря, выходило это у него не самым лучшим образом. Бойкостью слов Воичемир не блистал, да это и не требовалось альбиру, сила которого, как известно, отнюдь не в словах. Но тот же Хальг Лодыжка умудрялся объяснять самые мудреные приемы, используя вполне понятное и доступное слово «Ы-ы-ы!», подходившее буквально ко всем случаям. До таких высот Войча и не пытался подняться, но своим первым уроком остался все же недоволен. Не то чтобы Ужик слушал невнимательно — такого бы Воичемир не допустил. Но все-таки получалось как-то не очень. А когда Ужик после долгих уговоров все-таки взял в руки меч и попытался стать в стойку, Войча вздохнул и решил, что для начала хватит.
— Ничего! — заключил он самым бодрым тоном. — Я тебя теперь каждый вечер учить буду! Я тебя человеком сделаю, карань!
Трудно сказать, насколько это обещание пришлось по душе Ужику. Войче даже показалось, что заморыш взглянул на него как-то недостаточно почтительно, можно даже сказать с некоторой насмешкой. Но подобного, конечно, быть не могло, и Войчемир отогнал нелепые подозрения прочь.
— Ладно, — решил он, пряча саблю и укладывая меч поближе — на случай прихода незваных гостей, — пора спать. Только бы нежить не пожаловала…
— Нежить не тронет, — равнодушно бросил Ужик. — Главное — не бояться.
— И все? — поразился Войчемир, слыхавший от бывалых людей нечто совсем противоположное.
— И все— Мне так Патар говорил. Не бойся — и тебя не тронут.
Войча принялся раздумывать об этом важном предмете, но внезапно почувствовал, что его тянет спать. На мгновенье мелькнула мысль спать по очереди, но потом он решил, что здесь, в одном переходе от Савмата, опасаться им совершенно нечего. Затем языки костра стали двоиться в глазах, и Войчемир уснул, привычно положив правую ладонь на рукоять меча…
Рука сжала меч, и Войча, еще даже как следует не проснувшись, перевернулся на бок и вскочил, выставив перед собой клинок. Сработала давняя привычка: просыпаться в походе от первого же . шума, от первого шороха. Войчемир на мог сказать, что именно его разбудило, но чувствовал — на поляне что-то не так. Наконец он проснулся окончательно и разлепил глаза.
Костер догорал, светя малиновыми углями. Возле него мирно спал Ужик, свернувшись в калачик и укрывшись своим нелепым плащом. Темнота подступила к самому костру, но даже сквозь ночную мглу Войча сразу же разглядел то, что и разбудило его — огромную черную тень, медленно подступавшую от близкой кромки леса. Тень не была беззвучной — ее движение сопровождалось легким шорохом и еле слышным сопением.
Войча подумал было о разбойниках, но тут же понял: перед ним не человек. Мелькнула и исчезла мысль о медведе, вставшем на задние лапы. Нет, не медведь. Медведей Войча навидался и мог сразу же сказать — то, что шло к ним из темноты, было повыше и пошире в плечах. Именно в плечах — ночной гость чем-то напоминал человека, хотя и ростом, и статью все же больше смахивал на очень большого и очень ловкого мишку, привыкшего почему-то ходить на задних лапах.
У костра завозился Ужик, и Войча краешком сознания понял, что его недотепа-спутник проснулся. Это не порадовало — такой того и гляди с воплями убежит в лес, а потом ищи его по медвежьим берлогам и волчьим логовам! Но думать об этом было некогда. Войчемир поудобнее пристроил в руке знакомую рукоять дедова меча и решил ждать, пока чудище подойдет ближе.
Тревожно заржал Басаврюк, ему вторил испуганный Ложок, и Войча подумал, что ко всем бедам им придется искать по ночному лесу коней — если, конечно, будет кому искать. Между тем чудище неторопливо приближалось. Шаг, еще шаг… Тот, что пришел из ночной тьмы, двигался совсем как человек, и Войчемир уже мог разглядеть его — громадного, выше самого рослого из Кеевых альбиров, даже если тот сядет на коня и наденет высокую огрскую шапку. Свет гаснущих углей упал на страшную волосатую морду, на огромные когтистые лапы
— и впрямь похожие на медвежьи. Тускло блеснули круглые черные глаза, и у Войчи мелькнула нелепая мысль, что они чем-то похожи на глаза его недотепы-спутника, который, похоже, застыл от ужаса возле костра, не в силах даже крикнуть.
Внезапно ухо уловило странный звук, похожий на тонкий писк. Поначалу подумалось, что это подало голос чудище, но тут же стало ясно — косматая громадина тут ни при чем. Да и не к лицу такому пищать! Пищал, разумеется, Ужик — не иначе как от конечного, последнего страха, когда голос пропадает вместе с разумом.
Войче тоже было страшно. Вывали сейчас на поляну дюжина грязных разбойников с топорами и кольями, он лишь усмехнулся бы и сотворил в этой толпе улочку, а затем и переулочек. Но это… Короткий меч вкупе с рукой был куда короче когтистой лапы, а о сабле и говорить не приходилось. Был бы двуручник — заветный двуручник, о котором Войчемир мечтал с самого детства! Но прикинув длину лап того, кто пришел к их костру, размах могучих плеч, заметив блеснувшие в неверном ночном свете клыки, Войча сообразил; двуручник тоже ни к чему. Не поможет. Разве что копье…
Писк повторился. Войча на миг повернулся, заметив, что Ужик уже успел выбраться из-под плаща и сесть у гаснущих углей, поудобнее опершись на локоть. Странно, но вид у него был вовсе не испуганный. Впрочем, Войча знал, что в такие минуты человек коченеет внутри, хотя внешне выглядит вполне даже прилично. Мельком пожалев беднягу — выпало же такое недотепе! — Войчемир вновь повернулся к врагу, заранее расслабляя кисть, чтобы бить сразу, наверняка — и замер. Чудище стояло. Оно было теперь всего в нескольких шагах, и Войча уже отчетливо слышал его дыхание — тяжелое, ритмичное, словно работающий кузнечный мех.
По лбу лился пот. Войча быстрым движением ладони вытер его, чтобы не затекал в глаза, и чуть не застонал от нетерпения. Лучше любая драка, любой бой, чем такое ожидание! Но, странное дело, чудище вроде бы и не собиралось нападать. Оно лишь стояло и смотрело на умирающий костер и двух людей возле него. В больших черных глазах нельзя было заметить ни гнева, ни голодной жадности, и Войче подумалось, что косматый похож скорее на гостя, а не на ночного охотника.
— Ты его за орехами пошли. Бредовая фраза ударила, словно обухом. Войчемир дернулся, бросив безумный взгляд на того, кто мог ляпнуть такое и в такую минуту. Ужик по-прежнему сидел возле костра, но смотрел уже не на страшного гостя, а в безмолвное звездное небо. Войча решил было, что парень попросту спятил от страха, но тут же сообразил — нет, так с ума не сходят. Тогда что это значит? Почему за орехами?
Минуты текли, косматый не двигался с места, по-прежнему разглядывая людей, и рука Войчи, которой он сжимал бесполезный меч, начала потихоньку затекать. Атаковать было безумием, отступать — некуда, и Войчемир решился:
— Ну ты! — выдохнул он, надеясь звуком голоса пугануть незваного гостя. Получилось не очень страшно. Голос Войчи, обычно громкий и густой, прозвучал неожиданно хрипло, срываясь на писк — совсем как у Ужика. В ответ послышлось рычание. Чудище наклонило огромную круглую голову, прислушиваясь.
И тут Войчс вспомнились нелепые слова его нелепого спутника — достаточно не бояться, и лесная нежить не подступится. Внезапно мысль показалась не такой уж безумной.
— Ну чего? — Войча заставил себя усмехнуться, — В гости пришел? Тогда чолом!
В ответ — снова рычание, но уже погромче. И тут Войчемир подумал, что чудище может не понимать по-огрски.
— Здоров будь! — повторил он на родном сполотском, — Ежели в гости — так чего без подарков?
— Орехов! — вновь донеслось сбоку.
— Во! — окончательно осмелел Войча. — Орехов принес бы, что ли! Сейчас самая пора!
Оставалось ждать, что будет дальше. Звери часто не решаются нападать, слыша людской разговор. Войча по опыту знал, что кабаны — и те отступают. когда людей двое и они держатся смело. Правда, перед ним стоял не зверь, а нечто иное, но все же… Войча постарался отогнать от себя последние отголоски страха. Не бояться — так не бояться! Ему ли, потомственному Кею, альбиру Светлого, страшиться какой-то лесной нечисти, косматого пугала…
И тут случилось то, чего Войча менее всего ждал. Ночной гость исчез. Не отступил, не убежал, а попросту сгинул. Не зашелестела трава, не скрипнули ветки — поляна стала мгновенно пуста, словно двум людям привиделся кошмарный сон. Войча протер глаза, но убедился, что зрение не подводит — возле кострища никого нет, кроме, разумеется, его самого, худосочного Ужика и привязанных чуть в сторонке коней.
Оставалось присесть прямо на траву и произнести что-то среднее между «Уф!» и «Фу!», что Войчемир и сделал. Вовремя — ноги начали предательски подрагивать. Хотелось, конечно, высказаться более определенно, хотя бы проорать привычный боевой клич Кеев, но сил на это уже не было.
— Он скоро вернется, — Ужик как ни в чем не бывало подкинул в малиновые угли несколько сухих веточек. — Он где-то близко живет. Они редко далеко от своих мест отходят.
— Он-ни? Вернется? — Войча чуть не подпрыгнул, — Кто? Этот?
— Чугастр, — Ужик перевернулся на спину и вновь принялся разглядывать созвездия. — Они добрые…
— Чугастр?!
О чугастрах Войча слыхал, хотя видеть их до этого не доводилось. В Савмате каждый охотник знал, что страшнее чугастра в лесу никого нет — разве что навы, но о тех и днем-то говорить опасались. О чугастрах же рассказывали одно и то же — злы, беспощадны и крайне умны — умнее всех зверей. Поговаривали даже, что некоторые из чугастров — вообще оборотни, и с такими встретиться — все равно что попасть в конце зимы прямиком в голодную волчью стаю.
— А… А почему он вернется? — перевел дух Войча.
— Так ты же его за орехами послал, — Ужик перевернулся на живот и дунул на разгорающееся пламя.
— Ага… Да… За орехами… — Войчемир ощутил в животе предательский холодок, — А ты, Ужик, ничего, молодец! Не струсил!
Признаться, Войча так не думал, помня испуганный писк, но считал своим долгом похвалить парня — хотя бы за то, что тот не побежал, и теперь его не надо искать по чащобам. Да и опыт подсказывал: после первого боя воина следует хвалить — в любом случае.
— Так ты же со мной был! — глаза Ужика наивно мигнули, — Ты же альбир!
— А! Ну да! Это конечно! — Войча ощутил нечто вроде гордости, — Чего мне этого космача бояться-то! Ты, Ужик, будь спокоен! Я тебя в обиду не дам!
Войча хотел произнести целую речь о том, кто есть альбир и почему альбиры Светлого — самые храбрые и сильные, но тут сзади послышался знакомый шорох.
Через мгновенье меч уже был в руке, а заодно — сабля, о которой Войча в первый раз попросту позабыл. Но чугастр был уже рядом — огромный, косматый. Черные глаза смотрели ровно и спокойно, а громадные когтистые лапы тянулись к людям.
— А! — Войчемир отскочил в сторону, соображая, что бедняге-Ужику, видать, конец — не убежит.
Чугастр широко шагнул к костру, наклонился, протянул лапы и… положил на землю что-то большое. Войча сглотнул: шкура. Большая шкура, не иначе кабанья, полная… Орехов!
Меч сам опустился вниз, за ним последовала огрская сабля. Между тем Ужик, как ни в чем не бывало, взял из кучи один из орехов и с хрустом раскусил.
— Хорошие, — сообщил он, даже не оборачиваясь. — Угощайся, Войча!
Еще не очень соображая, что делает, Войчемир послушно положил оружие и потянулся к шкуре. Нащупав горсть орехов, он одеревеневшими руками содрал остатки прилипшей к скорлупе зелени и отправил орех в рот. В последний момент он сообразил, что скорлупу глотать не надо, и начал поспешно выплевывать мелкие осколки.
Все это время чугастр спокойно ждал, стоя в двух шагах от костра. Огромные когтистые лапы смирно висели вдоль могучего тела, а блестящие черные глаза светились ровным доброжелательным интересом.
— Сыроваты немного, — Ужик попробовал еще один орех и кинул скорлупу в костер. — Не успел подсушить. Ладно, пусть идет!
Войча в первый миг даже немного обиделся за их ночного гостя. Сперва послали за орехами, а затем прогоняют, даже спасибо не сказав! Однако что-то делать было надо, и он, обернувшись к чугастру, принял как можно более солидный вид, прокашлялся и нахмурил брови:
— Так что, спасибо…
Войча чуть было не ляпнул «мил-человек», словно ночное страшилище было обыкновенным купчишкой, поднесшим Кееву альбиру свой скромный дар. Но «мил-человек» никак не подходило к данному случаю, поэтому Войчемир еще раз повторил: «Спасибо!» и, подумав, добавил: «Ну иди, чего стоишь?».
Вышло плохо — хуже некуда. Будь сам Войча на месте косматого незнакомца, то обиделся бы смертельно — с весьма печальными последствиями для обидчиков. Но чугастр, похоже, оказался куда более покладистого нрава. Он склонил свою круглую ушастую голову, прислушиваясь, и тут вновь раздался писк. Чудище попятилось и — Войча и глазом моргнуть не успел — сгинуло. Там где только что стоял огромный косматый гость, была лишь чуть примятая высокая трава. Облегченно заржал молчавший все это время Басаврюк, ему ответил Ложок, и Войча вновь без сил опустился у костра Ужик между тем уже успел набросать в костер дровяной мелочи и глядел в огонь, время от времени протягивая свою худую длинную руку в сторону орехов.
— Поспим? — осведомился он, даже не повернув головы. — До рассвета еще часа два.
Войчс было не до сна. Хотелось спросить о многом — почему Ужик пищит, словно какая-нибудь землеройка, не вернется ли чугастр, а главное — что же это делается на белом свете? Но вопросы все не складывались. Между тем Ужик, прикончив еще несколько орехов, сонно потянулся:
— Посплю, наверное… Надо было сказать, чтобы меду принес…
— Меду? — Войча опасливо покосился в сторону леса.
— Ага. Чего ему, такому дылде, стоит? Нашел бы дупло.
— А почему… почему он людей слушается? — вопрос наконец-то оформился и скатился с языка.
— А он не людей слушается, — Ужик накинул на голову свой нелепый черный плащ и стал поудобнее пристраиваться у костра. — Он тебя послушался. Силу чует! Ты же альбир!
Войчемир почесал затылок и, поразмыслив, решил, что заморыш прав. Почуяло чудище, что перед ним не кто-нибудь, не лесовик вшивый, не купчишка пугливый, а Кеев кмет, да еще Кеева рода! Надо ли говорить, что Войча ощутил нечто вроде гордости. Это уже не есь, которую он гонял под Ольмином! Это даже не лешак пуганый. Чугастр! Войча лишь жалел, что в Кей-городе ему попросту не поверят. Разве что Ужика с собой водить — как верного свидетеля.
Наутро ночные страхи показались пустыми. Лес звенел веселыми птичьими голосами, ярко светило раннее летнее солнце, и дорога вновь виделась простой и легкой. Так, собственно, оно и было. И этот день, и следующий, и еще целую неделю путешественники шли на полдень без всяких приключений. Точнее, шел Ужик, ступая босыми ногами по дорожной пыли, а Войчемир не спеша ехал на Басаврюке, напевал песенку про трех медведей справа и двух — слева, лениво прикидывая, как уговорить своего бестолкового спутника сесть на Ложка. Но заморыш оставался тверд в своем нелепом упорстве, и Войча, в очередной раз помянув загадочную «карань», оставлял все как есть.