В то же время сам Иван готов был хоть дать трясомую руку на отсечение, что профессора этого он раньше в глаз не видел, в данный момент видеть не очень хочет и когда-нибудь еще увидеть вряд ли пожелает.
Некоторое время Иван и профессор смотрели друг другу в глаза, потом фон Кугельсдорф кривовато улыбнулся сказал:
— Вставайте, барон, вас ждут великие дела!..
Опять дурацкие шуточки, зло подумал Иван и рывком сел, откинув одеяло.
Он стиснул зубы, ожидая приступа головокружения и тошноты, но, к своему удивлению, ничего особо неприятного не ощутил.
Он огляделся. Оказалось, что кровать находится вовсе не в той комнате, где она была раньше: здесь было гораздо просторнее, у стены стоял какой-то агрегат явно медицинского предназначения, на тумбочке рядом громоздились судочки с едой и еще какая-то посуда.
Иван хмыкнул. Значит, его питательный сон был, так сказать, некоторым образом явью… Интересно…
— Одевайтесь, — сказал профессор и жестом указал на стул, на котором была развешена одежда.
Иван встал с кровати, с радостным удивлением чувствуя, как его тело движется легко и свободно, без малейших последствий долгого лежания и предшествующих лежанию тяжелых травм. Он взялся за одежду и обнаружил, что она представляла собою полный комплект черной эсэсовской формы: в петлицах красовались знаки различия, долженствующие обозначать гауптштурмфюрера.
Иван посмотрел на профессора. Тот ласково улыбнулся в ответ: глаза его стали как щелочки.
— Понимаю, понимаю вас, — произнес он и сочувственно покивал, — но и вы поймите: не так просто вернуть все ваши многочисленные награды! Потерпите немного, и все вернется на свои места…
Видимо, Иван не совсем сумел совладать со своим лицом, потому что профессор улыбнулся еще ласковее, похлопал его по плечу и сказал:
— Полно, полно, дорогой барон, не огорчайтесь вы так… Потомок столь древнего рода и такой доблестный солдат, как вы, не должен обращать внимания на такие в принципе мелочи… Да неужели вы не все еще вспомнили?
Иван сделал неопределенный жест рукой и скорчил еще более неопределенную гримасу. Барон, говоришь… ну-ну.
— Собирайтесь, наш дорогой герр Кляйн уже ждет. Пока мы тут за вами ухаживали, он провел кое-какое расследование — по поводу вас… уж извините его: служба такая. Так что если события прошлого еще не полностью восстановилось вас в памяти, то он сейчас освежит ее. В смысле — память.
Последняя фраза прозвучала несколько зловеще: Иван внимательно посмотрел на профессора, но тот улыбался все так же ласково.
Деваться было некуда, и Иван принялся мрачно напяливать на себя одежку, готовясь к новым неприятностям.
Он быстро облачился; форма пришлась точно впору Взяв ремень с висевшей на нем кобурой, Иван почувствовал, что в ней что-то есть: он открыл кобуру и извлек оттуда офицерский П-38.
Не меняя выражения лица, Иван проверил оружие, вытащил обойму, действуя как бы машинально. Все оказало вроде в порядке. Иван слегка повеселел.
Он затянул ремень, поправил фуражку- раз выдали, надо надевать, — и молодцевато щелкнул каблуками до блеска начищенных сапог, оттопырив локти и прижав ладони к бедрам. Получилось неплохо и даже браво: да здравствует советский кинематограф, усмехнулся про себя Иван.
Профессор с явным удовольствием оглядел новоиспеченного гауптштурмфюрера и сказал:
— Настоящего арийского солдата всегда видать за целую милю. Пойдемте, капитан.
Они вышли из палаты и долго бродили по тускло освещенным коридорам, то спускаясь по лестницам, то поднимаясь снова. На каждом повороте или лестничной площадке обязательно торчал эсэсовец с автоматом и притом в чине, как заметил Иван, не ниже унтерштурмфюрера, то есть лейтенанта: что бы это ни был за объект, он очень серьезно охранялся.
Иван машинально поглядывал по сторонам, а сам при этом думал нелегкую свою думу. Как бы то ни было, ситуация, в которой он очутился, была весьма непростой: можно даже было сказать, что она представлялась безвыходной. Вот разве только пистолет есть… а что пистолет, в конце концов?.. Втянули в какую-то непонятную игру… и еще бароном зачем-то обзывают.
Будем действовать по обстановке, решил Иван, потому что' больше ничего придумать не смог: тут они как раз и пришли.
Профессор остановился возле массивной двери, нажал кнопку в стене, и дверь бесшумно отъехала в сторону. Кугельсдорф сделал приглашающий жест, пропустил Ивана вперед и вошел следом. Дверь за ними закрылась.
В помещении стоял большой стол, заваленный какими-то папками и бумагами. Еще там были три стула, на одном из которых восседал оберштурмбаннфюрер Кляйн. Он курил, пуская дым колечками. Иван вскинул руку и гаркнул:
— Хайль Гитлер!..
— Хайль, — несколько небрежно отозвался оберштурмбаннфюрер.
Профессор обошел Ивана и тоже уселся на стул.
— Присаживайтесь и вы, капитан, — любезно сказал он.
— Гауптштурмфюрер, — поправил его Кляйн и затушил сигарету в массивной пепельнице, выполненной в виде черепа. — Мы все-таки в СС…
Он вдруг усмехнулся.
— Кстати, — произнес он, глядя на Ивана, — могу вас поздравить: очевидно, совсем скоро вы будете уже штурм-баннфюрером…
— Да неужели? — обрадованно воскликнул профессор. — Документы уже представили?
Кляйн кивнул.
— Это за экспедицию?..
Кляйн еще раз кивнул.
— И за нее тоже… Впрочем, — он посмотрел Ивану прямо в глаза, — обо всем по порядку, если не возражаете.
Иван не возражал. Он просто стоял себе и никого не трогал.
— Вы знаете, — доверительно наклонился к эсэсовцу профессор, — наш дорогой барон так и не оправился, по-моему, от амнезии…
— Да? — слегка приподнял бровь Кляйн, — Ну, тогда тем более начнем сначала.
Он выудил из пачки новую сигарету, прикурил, выпустил клуб дыма и, сказав: «Да садитесь же, барон», откинулся на спинку стула.
Ивану закурить он не предложил, зараза такая.
Иван помедлил, не решаясь присесть, но потом подумал, что дожидаться третьего приглашения просто глупо, и поэтому опустился на стул, решив начать привыкать к новому непривычному титулованию.
— Итак, — заговорил Кляйн, — что вы помните из своего прошлого?
— Ничего, — почти что честно сказал Иван.
— Детство, юность?..
— Нет…
— А недавнее прошлое?..
— Ну, — осторожно произнес Иван, — я помню, что был офицером СС… кажется, гауптштурмфюрером… и…
Он умолк. Кляйн и профессор выжидательно смотрели на него.
— И?..
— И все, — решительно сказал Иван. — Больше ничего.
Немцы переглянулись.
— Н-да, — с сожалением произнес Кляйн. — А я-то на вас надеялся, профессор.
Тот смущенно пожал плечами.
— Мы пока не всесильны, дорогой оберштурмбаннфюрер, — сказал он. — Видимо, шок был очень силен… но это пройдет, уверяю вас.
Эсэсовец молчал, пуская паровозные струи дыма из ноздрей.
Молчал и Иван, чувствуя свою полную непричастность к происходящему… и в то же время ощущая, что каждое его движение, каждый жест или взгляд весомы, от них зависит многое в этом чужом мире, что все предопределено ранее в той же степени, в какой решается и сейчас…
Это было очень неприятное ощущение: как будто все внутри зачесалось, засвербило и сместилось куда-то в сторону: однако приходилось терпеть.
— Ладно, — произнес наконец Кляйн. — Тогда я буду рассказывать, а вы меня поправите, если что вспомните. Иван несколько уныло кивнул.
— Вас зовут Курт фон Штайнхорст, — сказал Кляйн. — Вы родились в октябре одна тысяча девятьсот семнадцатого года в знатной семье… по материнской линии вы, кстати, приходитесь дальним родственником Кларе фон Унрух, матери генерал-майора Генриха фон Люттвица, однако близких родственников у вас, увы, не осталось. В СС вы с тридцать восьмого года, в партии — с тридцать седьмого: в работе проявили себя с самой лучшей стороны. Шутка ли — многочисленные личные благодарности фюрера… в двадцать три года из рук вождя нации вы получаете рыцарский крест… и вообще!..
Кляйн покрутил головой и потушил сигарету. Иван смотрел на него, открыв рот. Он ничего не понимал.
Кляйн перехватил его взгляд.
— Вы спросите, конечно, откуда мне все это известно? — усмехнулся он. — Это было несложно… Когда вы упомянули об экспедиции во льды… мы тоже о ней кое-что знали… и поэтому просто воспользовались архивом. Вот, — сказал он, открыл одну из лежащих перед ним папок, достал оттуда пачку фотографий и передал их Ивану.
Тот взял их с некоторой дрожью в руках. Дрожь появилась не зря; сюжет оказался лихо закручен.
Иван перебирал снимки, не веря своим глазам. Вот он сам, собственной персоной, стоит на мостике субмарины — улыбка до ушей, в руках — бинокль; вот он на фоне какого-то красивого замка, при полном параде, а руку ему пожимает морской чин с брюзгливым выражением лица и с многочисленными нашивками на рукавах; вот он возле танка, в камуфляже, с автоматом на шее… танк немецкий, кажется, Т-4… а рядом некий здоровяк с маленькими усиками и каким-то нарочитым шрамом на щеке; вот уже Ивану сам фюрер пришпиливает к мундиру какую-то железку… а вот — вешает на шею другую; Иван, кажется, доволен, и железок у него уже много; вот он в компании каких-то хмырей в черной эсэсовской форме, а рядом — пулемет… и трупы; а вот Иван опять на мостике субмарины, в обнимку с неким ухарем: ухарь и Иван — оба в форме капитан-лейтенантов Кригсмарине…
— Но ведь я-не моряк, — слабым голосом проговорил Иван.
Кляйн посмотрел на снимок.
— Ах это… - сказал он. — Это вы в гостях у Гюнтера Прина. Только что получили Дубовые листья к Рыцарским Крестам. Последний ваш снимок, кстати.
— Но почему?..
— Конечно, вы не моряк, — терпеливо сказал Кляйн. — Однако перед походом в Антарктику вам пришлось кое-чему поучиться…
У Ивана голова пошла кругом.
— Какая Антарктика? — чуть было не застонал он. — Чего я там забыл? Как я туда попал?.. Кляйн и профессор переглянулись.
— Вы что же, ничего не помните? — недоверчиво спросил оберштурмбаннфюрер.
— Ничего…
— И про плавание все позабыли, и про экспедицию? — продолжал допытываться Кляйн.
— И про то, и про другое…
— Ну хоть базу-то вы помните? — уже несколько раздраженно спросил Кляйн.
— Какую базу? — обреченно произнес Иван.
— Да база Юбург же, в Антарктиде! Вас же лично фюрер потом благодарил!..
Ивану только и оставалось, что развести руками. Кляйн посмотрел на Ивана, потом на профессора. Тот лишь сокрушенно покачал головой.
— Да, — произнес Кляйн. — Это плохо. Конечно, вам надо бы отдохнуть по такому поводу, но… увы, время, к огромному сожалению, не терпит. Потом мы еще вернемся к вашему прошлому… а пока только скажу: вы были участником и одним из руководителей секретнейшей и имеющей огромное значение для рейха и нации экспедиции в Антарктиду. В принципе занимался ею другой отдел, не наш, но результаты этой экспедиции нас тоже живо интересовали… Короче: вы туда сплавали, все сделали как надо, вернулись в рейх, а потом отправились назад, чтобы продолжать исследования. Во время проведения планового эксперимента там произошла авария, и вы погибли…
Иван издал горловой звук.
— То есть, конечно, как теперь мы понимаем, вы пропали без вести, — поправился Кляйн. — Наша… то есть профессора фон Кугельсдорфа… лаборатория проводила параллельный, так сказать, то есть что это я… подобный, в смысле, эксперимент, во время которого также произошла крупная авария: погибли несколько человек, все сгорело, буквально ничего не осталось, но зато посреди огня и обломков обнаружился некто без сознания и одежды, то есть — вы.
Кляйн сделал эффектную паузу. Иван молчал, пытаясь понять его.
Эсэсовец увидел, что пауза не возымела должного эффекта, и решил продолжить.
— Поначалу, конечно, мы всполошились, — сказал он. — Шутка ли — такие неувязки. Но потом, как вы уже знаете, я просто догадался обратиться в архив, и — фотографии перед вами.
Он снова замолчал и посмотрел на Ивана. Иван пока говорить не собирался.
— К сожалению, с Юбургом связаться мы не можем, во всяком случае, в ближайшее время, которое, как я уже сказал, не терпит. Поэтому вы будете участвовать в нашем эксперименте…
— А что за спешка? — задал Иван резонный вопрос. — Почему нельзя подождать?
Кляйн покивал.
— Ваше любопытство объяснимо, — сказал он. — Все остальное расскажет профессор… Прошу вас, герр фон Кугельсдорф.
Тот откашлялся, посмотрел на Ивана своими пустыми глазами и заговорил:
— Дело в том, дорогой Курт… вы разрешите вас так называть?.. спасибо… так вот, дело в том, что десять лет назад одно из подразделений наших специальных служб обнаружило старинный архив… очень необычный архив, если его так вообще можно назвать. Но это сейчас не важно… как и обстоятельства находки. Там было много всего любопытного… но особенно нас заинтересовал текст одного автора десятого века, который незадолго до того, как стать римским папой, и за четыре года до своей смерти опубликовал свой труд, где подробно описывался некий талисман: откуда он, зачем он, как им завладеть и как его применить… Жутко, знаете ли, интересно читать — особенно если вверх ногами… датировка хороша. Кстати, — профессор хмыкнул, — текст этот был напечатан на превосходной бумаге, которую мы и сейчас не в состоянии сделать… Так что вполне возможно, что и не будущий папа его писал…
— Ну и что? — не выдержал Иван. — Может, и правда новодел. Мистификация.
— Архив был захоронен не позднее первого века нашей эры, — веско сказал профессор.
— А как же… — начал Иван, но тут же замолчал. — Продолжайте, — попросил он.
— Архив был захоронен не позднее первого века нашей эры, — повторил профессор, — хотя большинство из составляющих его трудов созданы значительно позднее. Нашли архив в Палестине. Там было много рукописей, в том числе и на языках, современной науке неизвестных. Когда архив вывозили в рейх, четыре человека погибли при странных и страшных обстоятельствах. Один, к примеру, начисто сгорел, не осталось даже пепла; другой ни с того ни с сего на глазах у своих товарищей сгнил заживо в течение нескольких секунд, а бренные останки его тут же начали пожирать невесть откуда взявшиеся огромные черви; третий истек кровью, которая сочилась у него из носа, ушей, глаз, прямо через кожу… а четвертый просто исчез, успев лишь крикнуть.
Профессор умолк. Иван терпеливо ждал продолжения, хотя рассказ ему показался не слишком убедительным. Вдобавок ему почудилась какая-то издевка в голосе профессора, однако он совершенно не мог понять ее причины; Ивану даже показалось, что профессор издевается не только над ним, но и над Кляйном, который слушал совершенно серьезно, хоть и со свойственным ему несколько брюзгливым выражением на холеном лице.
— Так вот, — продолжал профессор, — в этом самом отпечатанном тексте говорилось о многих сакральных вещах, но нас заинтересовал только этот талисман. Когда-то он был единым целым, но потом был разъят, и девять его частей передали девяти различным людям: люди эти были славнейшие из рыцарей. Как это там сказано… «…и был день, и была ночь: и не было ночи, и не было дня… И была звезда, земная и небесная, и рога ее, и стрелы ее, и сердце ее сотканы будут; и была она в руках ангела, и сошед воитель воинства горнего… рыцари земные же ее разъяли, и победа с тех пор их не покидала… А кто вновь отдаст ей плоть небесную, тот победой в битве грядущей на полях огненных осиян будет; и святой Георгий да поможет ему…»
— А перевод чей? — поморщился Иван.
— Мой, — слегка удивился профессор. — А что?
— Да так, ничего, — сказал Иван. — Простите, я перебил вас. Продолжайте, пожалуйста.
Кляйн укоризненно посмотрел на него, а фон Кугельсдорф невозмутимо продолжил:
— Так вот. Для того чтобы тысячелетний рейх одержал победу в величайшей войне в истории, для того чтобы весь мир стал Священной национал-социалистской империей германской нации, нам нужен этот самый талисман. Мы должны собрать девять его частей в единый кулак… то есть в одно целое. Собственно; нам требуются даже не все девять частей: девять славнейших, носители малых талисманов, группируются в три триады, каждая из которых обладает определенным качеством, а один из рыцарей триады является носителем этого качества. Таким образом, изъяв части талисмана у этих носителей, мы будем иметь силу всей триады.