Но кое-что его всё-таки удивило. Он спросил, какую рыбу они ловят, и ему показали. Все виды были ему знакомы, но он ожидал увидеть большее разнообразие. В Нисанте продавали раза в три больше видов рыбы. Джорим поинтересовался, почему они не едят другую рыбу, и в ответ услышал: «Это против наших обычаев. Мы не можем этого делать».
Поговорив с другими, он обнаружил ещё множество вещей, которых они «не могли делать». Отплывать далеко от острова нельзя, это означало бы нарушить обет, данный богам. Изготовление и употребление спиртных напитков запрещалось по той же причине. Запреты распространялись на очень и очень многое, оставляя людям возможность заниматься лишь насущными делами, делать только то, что необходимо для выживания.
Постепенно перед мысленным взором Джорима складывалась единая картина того, что происходило на этом острове в течение многих столетий. В трудные времена жители маленького поселения надеялись, что жрецы укажут им путь к спасению. А жрецы объявляли вне закона одну вещь за другой. Возможно, в особенно неурожайный год вождь запретил пивоварение. Или, может быть, случилось так, что на каком-то празднике мужчины выпили слишком много и начали драться, что и привело к запрету на употребление спиртного. Кто-то отравился рыбой, и этот вид перестали использовать в пищу. Страх погибнуть во время шторма далеко за пределами гавани привёл к тому, что появился закон, запрещающий далёкие морские переходы.
Вместо того чтобы расширяться и расти, их общество сжимается и закрывается в себе. Мысль о людях, все больше замыкающихся в тесном мирке, ужаснула Джорима. Его жизнь, и то, чем жила семья, — все было посвящено тому, чтобы расширять мир, открывать новые горизонты для общества. Жителей Эсги невозможно было увезти куда-то; это означало бы уничтожить их. Нисант показался бы им средоточием греха и порока, — впрочем, отчасти Джорим и сам согласился бы с этим, — и эсгинцы сбежали бы обратно на свой остров так быстро, как только смогли бы.
Стемнело. Наступила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием горящих факелов и шорохом проносящихся летучих мышей. Солдаты оставались на своих постах, всматриваясь и прислушиваясь. Ветерок беспрепятственно относил их запах вглубь леса. Но он нёс и другой запах, притягательный для феннов, словно свет для мотыльков.
Матросы и солдаты не выказали особого восторга, когда бочонки с рисовым пивом погрузили в лодки и отправили на берег. Жители Арчарко помогли отнести их на окраину леса. Бочонки вкопали в землю, оставив снаружи примерно по футу, и сбили крышки. Джорим не представлял себе, сколько феннов может быть на острове, поэтому велел переправить на Эсги двадцать бочонков. О каждой их них экипаж горевал, словно о прекрасной возлюбленной.
Джорим надеялся, что это сработает. В Уммуммораре фрукты и коренья перемешивали и оставляли сбраживаться перед началом «гона феннов». Если нашествие феннов не грозило деревне, крестьяне выпивали брагу сами во время разгульной праздничной оргии. Если надвигалась опасность, брага разливалась в деревянные кадушки и выдолбленные колоды и выставлялась на окраины деревни.
Как ему и рассказывали в Уммуммораре, вначале фенны отнеслись к спиртному с осторожностью. Джорим с трудом различил в темноте одного, подползавшего к крайнему бочонку. Размером с небольшого медведя, но с длинным хвостом и ушами с кисточками, он запустил в пиво лапу, облизал её, зарычал и попробовал ещё раз. Наконец он ухватился обеими лапами за края бочонка и засунул внутрь голову.
Не успел он толком отхлебнуть, как из леса высыпали остальные и тоже направились к бочонкам. Через мгновение фенны, фыркая, лакали пиво. Те, кому не хватило бочонков, столпились вокруг, отталкивая друг друга, словно щенята, ищущие сосок с молоком. Некоторым удавалось отпихнуть сородичей от бочонка; прорвавшись без особых повреждений, они с восторгом принимались лакать напиток, не забывая отбиваться от страждущих. Другие, отведав уже достаточно пива, неуверенно бродили вокруг с опущенными мордами.
Кругом раздавалось бормотание и сердитое рычание, перемежаемое долгими горестными стонами. Постепенно все затихло; взошла полночная луна, осветив мохнатые коренастые тела, в беспорядке лежащие тут и там среди пустых бочонков. Мертвецки пьяные фенны беспокойно подёргивались и храпели во сне. Один-два пока что оставались на ногах; они безуспешно пытались растолкать товарищей, но в конце концов и сами свалились под действием пива и силы тяжести.
Когда Капитан Грист сочла, что опасность миновала, по её приказу солдаты покинули наблюдательные посты за изгородью и двинулись к бездыханным чудовищам. Джорим шёл впереди всех и добрался до феннов первым. Они ещё не начали приобретать свой более обычный вид, но и угрожающими вовсе не выглядели. Джорим начал осматривать одного за другим, проверяя зубы и когти. Осмотрев около полудюжины, он остановился на третьем из обследованных феннов.
Перевернув молодого самца на живот, он поднял его за загривок.
— Вот этот, капитан.
Энейда кивнула.
— Остальных убейте. И возвращайтесь на корабль.
Сержант из Морских Драконов посмотрел на неё.
— Прошу прощения, капитан…
— Да, сержант Солок?
— После этой работёнки нас будет мучить жажда. — Он криво усмехнулся, глядя, как его люди принимаются убивать спящих феннов. — Как бы после этого пиво не закончилось вовсе, капитан.
Глава тридцать вторая
Четвёртый день Месяца Крысы года Собаки.
Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.
Сто шестьдесят второй год Династии Комира.
Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.
Теларунд.
Солет.
Если бы картина, представшая их глазам в Теларунде — маленьком захолустном городишке, — не была чревата опасными последствиями, Моравен Толо рассмеялся бы от души. Вместо этого он ухватил за плечо Кираса, сдерживая его первый порыв. Тайрисса была столь любезна, что выжидающе взглянула на Моравена. Келес Антураси натянул поводья и остановился. Прищурившись, он рассматривал городскую площадь, словно пытаясь сосредоточиться и прогнать прочь туман, как будто заволакивавший его сознание.
Путь от Асата до побережья Тёмного моря они проделали быстро. Они решили на всякий случай не заезжать в Грию. Вместо этого Моравен привёл их к небольшой, надёжно укрытой среди скал бухточке, служившей притоном контрабандистам. Последние были не особенно разборчивы и охотно приняли лошадей в качестве частичной оплаты за переправу. Им часто случалось подвозить ксидантцу, и они не имели ничего против того, чтобы оказать услугу ещё одному. Моравен и раньше прибегал к их помощи, и находил, что они обладают по меньшей мере одним неоспоримым достоинством: удивительно плохой памятью на лица, исключая разве что хороших друзей.
До Йолота путники добрались быстро, и путешествие прошло нетипично гладко. Им не встретились пираты, погода была благоприятная. Разве что еда доставалась чересчур солёной и всегда остывшей. Под конец они с тоской вспоминали даже об отвратительных пайках на «Речном Соме». Впрочем, не прошло и трех дней, как они сошли с борта судна и оказались в самом большом городе Солета.
Дома в Йолоте были трех— четырехэтажными; для построек использовали глиняные кирпичи, которые затем оштукатуривали и белили. Жители гордились своими домами и украшали их, как могли. Стены вокруг дверей и окон пестрели стихотворными строчками, выписанными яркой краской; на других домах был изображён плющ, — настоящий не приживался в холодном и сухом климате. Самые яркие краски и причудливые рисунки украшали богатые дома; впрочем, Келес с Кирасом полагали, что у жителей Йолота очень ограниченные представления о богатстве.
В этом они были схожи, — оба с ранних лет привыкли к роскоши и хорошим манерам. Кирас продолжал соблюдать все правила и обряды. Он не изменял себе, даже обливаясь потом от жары, будучи голодным и усталым, — а ведь все это им приходилось почти постоянно испытывать в тесных, душных корабельных каютах. Моравен восхищался упорством Кираса и его нежеланием идти на уступки при любых обстоятельствах, кроме тех, когда это могло обеспечить им очевидное преимущество.
Келесу тоже приходилось нелегко, но он бодрился изо всех сил. Моравену казалось, что Келес довольно сообразителен, однако иногда он совершал ошибки, хотя нельзя было сказать, что постоянно; все они были одного сорта. Часто Келес словно погружался в себя; несколько дней подряд он просыпался с жалобами на жуткую головную боль, как при тяжёлом похмелье.
Тайрисса оставалась для Моравена загадкой. Она обладала поразительной для своего возраста выдержкой, определённо была хорошо обучена, но при этом охотно прислушивалась к его мнению по поводу осуществления их целей. Обычно воины, служащие какому-либо народу или отдельному дворянину, свысока смотрели на ксидантцу, полагая, что те слишком независимы, чтобы на них можно было положиться в деле. Казалось, Тайрисса не придаёт этим традициям никакого значения. Её интересовала лишь безопасность Келеса.
Когда они миновали Грию, Тайрисса распечатала письмо с указаниями от Правителя, которое было передано ей ещё в Морианде. Она передала Моравену предназначенное ему послание и пробежала глазами оставшиеся бумаги. Просмотрев их ещё раз, она отдала их Келесу. Он прочитал их, хмурясь, и прислонился к переборке.
— Это будет непросто.
Моравен улыбнулся.
— В Пустошах непростой окажется любая задача. Зато скучать не придётся.
Правитель возлагал на Келеса выполнение ещё двух дополнительных заданий. Он должен был помочь Моравену в поисках тайников с древним оружием, помнящим ещё времена до наступления Катаклизма. В его обязанность входило составление подробных карт их расположения. Сведения об этом он не должен был передавать никому, даже собственному деду. Последнее распоряжение Правителя смутило Келеса, но он согласился с ним, заметив:
— Что ж, значит, я должен завалить его другими ценными сведениями, так, чтобы у него не было никакого повода заподозрить, что я что-то скрываю.
Правитель также просил Келеса помочь найти Боросана Гриста. Келес помнил, кто это, и обрадовался возможности встретиться с ним. Он начал было объяснять остальным, что за вещь может быть с собой у Боросана, но стушевался и умолк. Все заметили, что Келес не хочет говорить, но промолчали, справедливо полагая, что и сами все увидят, если Боросан отыщется.
Послание для Моравена Правитель написал лично, и закрыто оно было отдельной печатью.
«Найдите Гриста. Остальное неважно». — Моравен прочёл эти слова вслух и сжёг письмо, добавив:
— Правитель желает нам удачи. Дым сожжённого письма поднимется к небу, и боги, услышав его пожелание, помогут нам.
Остальным пришлось смириться с тем, что он не дал им возможности самим прочесть письмо. Моравену не нравилось, что Правитель пытается заставить их сосредоточить все усилия на поисках одного-единственного человека. Но власть имущие всегда в первую очередь думают о своих интересах. Подтекст письма был недвусмысленным: остальные могут погибнуть или быть убиты, но Боросан Грист должен вернуться в Морианд.
Моравен почувствовал, как по спине его пробежал холодок. Когда-то он и сам рассуждал таким же образом, легко сбрасывая со счётов жизни других людей. Он был рад, что с тех пор изменился. В Асате ему пришлось убить напавших на Келеса бандитов, поскольку выжившие могли отправиться за подмогой. Тогда возможно их преследовали бы до самого Солета, или, что ещё более вероятно, привлекли бы к их группе ненужное внимание.
Для Правителя смерть тех людей едва ли значила хоть что-то. Если бы только Кирону представился случай понять, что каждая жизнь бесценна… Но Моравен сомневался, что это возможно. Правитель был занят задачами государственной важности, и его советники тщательно скрывали от него неприглядные стороны жизни, а жаль. С другой стороны, возможно, иначе Правитель просто не смог бы выполнять свой долг перед народом Наленира.
Моравен размышлял об этом и других вещах, пока они добирались до Теларунда. Слава богам, мне не довелось оказаться на его месте. Словно эхо его мыслей, в вышине над ними разнеслось пронзительное карканье чёрной вороны.
Солет был не просто пограничной провинцией, по сути, так и не ставшей полноценной частью Империи. Его города с переплетающимися сетями улиц отличались собственным неповторимым обликом. Давным-давно эти земли были раздроблены на суверенные части, хотя в правящий совет Йолота постоянно посылали представителей, напоминая, что на самом деле официально ими правит Верховный Губернатор.
Моравена больше всего поразила одна вещь, резко отличавшая Солет от прочих провинций Империи. Здесь были очень широко распространены устройства, созданные при помощи джианри. Ночью большие города освещал голубоватый магический свет. Насколько было известно Моравену, это стоило очень дорого. Но голубые огоньки горели и на брошках, и на инкрустированных рукоятях мечей. Моравен не сомневался, что их ненадолго хватает, — таумстон, необходимый для поддержания такого света, стоил дорого. В Морианде о таком не могли мечтать даже первые люди княжества. А здесь к подобным вещам относились как к простым безделушкам.
Джианри было повсюду, и разговоры об этом казались вполне естественными. Моравен и остальные путники притворялись, что поражены увиденным. Они без труда заводили с окружающими беседы о магических устройствах и незаметно расспрашивали о Боросане Гристе. К вечеру они напали на верный след и отправились почти точно на север, в сторону Теларунда.
Из Теларунда в столицу не так давно прибыли гонцы с мольбой о помощи. Поселение располагалось у подножия горы, где сохранились развалины древней крепости. Там обосновалось чудовище, охотящееся на коз, овец и коров, а иногда убивавшее и пастухов. В последнее сухое лето оно совсем осмелело и уносило в своё логово гораздо больше жертв, чем когда-либо прежде. Крестьяне подозревали, что у него появилось потомство, и были напуганы.
Боросан Грист с полной повозкой своих изобретений отправился в Теларунд, чтобы уничтожить чудовище. Он сказал, что это всё равно по пути в Долосан, и что он будет счастлив помочь. Он уехал вместе с прибывшими гонцами. Однако те, кто рассказывал эту историю четверым путникам в Йолоте, были полностью уверены, что этой истории не суждено завершиться счастливым концом, как в сказках, где после победы над чудовищем все живут долго и счастливо.
И они не ошиблись. Моравен невольно улыбнулся, наблюдая за тем, как старательно трудятся жители Теларунда над сооружением на городской площади. Они приносили и сваливали в кучу в центре вязанки сухих веток, охапки соломы и даже поломанную мебель. Они что-то невразумительно бормотали; иногда раздавался резкий окрик, и все смолкало, — а после постепенно снова нарастало приглушённое жужжание голосов.
В центре площади, привязанный к столбу толстыми верёвками, стоял Боросан Грист. По крайней мере, Моравену показалось, что это именно Боросан. У него были русая шевелюра с рыжеватым оттенком и необычные глаза — не то синие, не то карие. Он был не слишком высоким, и туго стянувшие его тело верёвки не скрывали наметившееся брюшко. Этого было достаточно, чтобы Моравен уверился в правильности своего предположения. Когда привязанный человек заговорил, последние сомнения отпали.
— Нет, да нет же, ну почему вы не слушаете? Вязанки прутьев следует укладывать под углом прямо возле столба. Прислоняйте их прямо к моим коленям! Растопку нужно подкладывать под дрова. А вот этот кусок дерева вообще унесите, он слишком большой, и это твёрдая древесина, она будет долго разгораться и тлеть. Вам нужно мягкое дерево, оно горит жарче. Слушайте, что я говорю. Вы хотите, чтобы костёр загорелся, или нет? — Раздражение сквозило в каждом его слове.
Толпа отвечала ему гулом, демонстрируя полнейшее нежелание прислушиваться к его советам. Его увещевания приводили лишь к тому, что горожане принимались ещё усерднее и беспорядочнее наваливать дрова вокруг столба. Чем больше он говорил, тем меньше внимания они на него обращали.
— Побереги силы для воплей, придурок! — выкрикнул кто-то из толпы.