В этот короткий миг Гилмур разглядел - или ему только показалось - пилота истребителя. Тот выглядел просто жутко. Замотанный в частично размотавшиеся, покрытые кровью из открывшихся ран бинты, без левой руки - и как только самолет ведет? - лицо перекошено в каком-то оскале. Гилмур понял, что тот идет на таран, а палит просто для того, чтобы патроны не пропадали.
Снаряды авиапушки на таком мизерном расстоянии разнесли легкий самолетик на куски. Плоскости в разные стороны полетели. Двигатель вспыхнул и вывалился из разбитого корпуса. И только пропеллер продолжал свой неумолимый полет навстречу "Летающей крепости". Он врезался лопастями в кабину, разрубив его, подобно карающему мечу. Стекло брызнуло осколками. Лопасть разрубила единым махом Гилмура и пилота "Летающей крепости". Бомбардировщик капотировал и на всей скорости устремился к земле.
Глава 13.
Альбионский налет, без шуток напугавший нас, обернулся пшиком. Пусть в воздухе шла, наверное, самая грандиозная баталия, какую знали небеса Эрины. Но из тысячной армады тяжелых бомбардировщиков до ставки Литтенхайма не добрался ни один. Тех, кто остался цел во время битвы с нашими истребителями и штурмовиками, разнесла зенитная артиллерия. И пускай наши потери в легкой авиации оказались просто чудовищны, погиб даже генерал-майор Кулеша, жестоко обиженный на военном совете Литтенхаймом, но враг лишился всех стратегических бомбардировщиков. Теперь на линию фронта у Серых гор что ни день совершали налет вражеские штурмовики и пикировщики, однако нам перебросили дополнительные зенитные орудия и пулеметы. Днем и ночью небо чертили трассирующие очереди, грохотали залпы пушек, шумели пропеллеры самолетов.
Это сильно нервировало и бойцов, и офицеров. Не посвященные в тактику штаба младшие чины и солдаты перешептывались, гадая, чего мы ждем, где тяжелые орудия или придется идти в атаку без них. Тогда может, хотя бы танки перебросят, а лучше бы сразу парочку "Бобров" или "Единорогов". С ними на эту гору лезть куда как сподручнее будет. Откуда-то вытащили текст древней песенки, уходящей корнями в предшествующие Последним века. Он тут же стал весьма популярен, по траншеям ходили бумажки с перепечатками. Так как с военной цензурой у нас было туго, а автором стишат оказался некий классик (хотя авторство его было весьма сомнительно), то препятствовать распространению никто не собирался. Тем более, что нравились незатейливые, в общем-то, строчки и солдатам, и офицерам. Не прошло и пары дней, как строчками из нее обменивались уже все, считая практически долгом своим вставить хотя бы одну едва ли не в каждую фразу при разговоре. Вряд ли наизусть все в окопах, особенно простые драгуны, гренадеры или строевики, потому что коротких трехстиший в ней было очень много, и они изобиловали малопонятными даже офицерам словами и именами. Даже знаток уставов и военной истории капитан фон Ланцберг выручал далеко не всегда.
Тема песенки, пусть и уходящая в седую древность, была понятна всем нам, потому что начиналась она словами: "Как четвертого числа, Нас нелегкая несла, Горы отбирать". И проклятые горы стояли прямо перед нами, ощетинившись стволами пушек, устраивающих нам обстрелы по два раза на день, пулеметов, готовых скосить нас в атаке. А сколько уж солдат сидело в укрепрайоне, никто сказать не мог точно. Враг постоянно перемещал войска по нему, что ни день, после очередного обстрела, в бетонированных траншеях мы видели значки разных полков, а когда и другую форму, то гренадерскую, а то и вовсе зеленые куртки одного из двух полков "сверхлегкой" пехоты.
- Перемещаются постоянно, - пробурчал Штайнметц, - специально запутывают.
Как будто я без него этого не знал. Хотелось матерно выругаться и послать его куда подальше. Однако воли нервам я давать не стал, хотя каждый день бестолкового ожидания бил по ним все сильней. Наверное, через неделю я уже не сдержусь - и пошлю майора или еще кого, кто попадется не в то время, по матери.
- Кстати, - вдруг сменил тему командир первой роты, - а ведь Ланцберг сумел собрать воедино весь текст песенки, что бродит по нашим окопам. Даже название узнал как-то, наверное, вспомнил. У капитана, как мне кажется, не память, а какой-то склад, заполненный знаниями. Когда ему надо он вынимает их, а если не может сделать этого прямо сейчас, то ему надо всего лишь провести ревизию - и нужное знание найдется рано или поздно.
- Это не ее ли Вишневецкий сейчас исполняет под гитару в офицерском блиндаже? - усмехнулся я. - Идемте, майор, послушаем, пялиться на альбионцев уже сил.
- К тому же, - кивнул Штайнметц, глянув на свой щегольский брегет, - альбионцы откроют огонь в ближайшие полчаса.
Что бы ни говорили о нашей пунктуальности, но палить наши враги начинали строго по часам. Время сверять, конечно, нельзя было, но спрятаться вовремя в блиндажи и бункера мы успевали всегда.
В просторном блиндаже, ставшем офицерским собранием трех наших полков, горели электрические лампы, стояли столы, укрытые кусками полотна, подразумевающими скатерти, вроде как в настоящем ресторане. За центральным, закинув ногу на ноги, с гитарой сидел капитан Вишневецкий. Правда, инструмент держал странно, положив на колени, прихлопывая по нему обеими ладонями. И декламировал трехстишья песенки.
Как четвертого числа
Нас нелегкая несла
Горы отбирать.
Барон Вревский генерал
К Горчакову приставал,
Когда подшофе.
"Князь, возьми ты эти горы,
Не входи со мною в ссору,
Не то донесу".
Собирались на советы
Все большие эполеты,
Даже Плац-бек-Кок.
Полицмейстер Плац-бек-Кок
Никак выдумать не мог,
Что ему сказать.
Долго думали, гадали,
Топографы все писали
На большом листу.
Гладко вписано в бумаге,
Да забыли про овраги,
А по ним ходить...
Выезжали князья, графы,
А за ними топографы
На Большой редут.
Князь сказал: "Ступай, Липранди".
А Липранди: "Нет-с, атанде,
Нет, мол, не пойду.
Туда умного не надо,
Ты пошли туда Реада,
А я посмотрю..."
Вдруг Реад возьми да спросту
И повел нас прямо к мосту:
"Ну-ка, на уру".
Веймарн плакал, умолял,
Чтоб немножко обождал.
"Нет, уж пусть идут".
Генерал же Ушаков,
Тот уж вовсе не таков:
Все чего-то ждал.
Он и ждал да дожидался,
Пока с духом собирался
Речку перейти.
На уру мы зашумели,
Да резервы не поспели,
Кто-то переврал.
А Белевцев-генерал
Все лишь знамя потрясал,
Вовсе не к лицу.
На Федюхины высоты
Нас пришло всего три роты,
А пошли полки!..
Наше войско небольшое,
А француза было втрое,
И сикурсу тьма.
Ждали - выйдет с гарнизона
Нам на выручку колонна,
Подали сигнал.
А там Сакен-генерал
Все акафисты читал
Богородице.
И пришлось нам отступать,
Р...... же ихню мать,
Кто туда водил.
Исполнял, похоже, не в первый раз. Офицеры мрачно глядели на него. Слишком уж невеселы были легкие с виду строчки. Особенно мне не понравился момент про "Нас пришло всего три роты, А пошли полки". И ведь так вполне могло случиться. Особенно если в штабе Литтенхайма что-то изменилось - и основная атака будет в другом месте, а наши полки погонят на убой, наносить отвлекающий удар.
- Эти горы под стать тем, - произнес Вишневецкий, опуская гитару на пол. Инструмент отозвался протяжным мелодичным звуком. - Будет нам ад земной на этих горах.
- Отставить панику и уныние, - заявил я. - Мы солдаты кайзера и империи, вы еще не забыли об этом, господа офицеры?
- А стоит ли? - неожиданно спросил у меня полковник Фермор. Он сидел, повесив голову, надвинул платок на самые брови, и теперь глянул меня. Очень тяжелым взглядом.
- Объяснитесь, Фермор, - заявил я, хотя и понимал его настроение. Подобные царили в войсках уже давно. О сути наших союзников теперь уже знала каждая собака на фронте, а ведь многие воевали на Пангее, и драться плечом к плечу с демонами мало у кого было желание.
- Я, конечно, не уроженец Доппельштерна, - произнес Фермор, - и вы можете обвинить меня в отсутствии должного патриотизма, верности стране и кайзеру, бог его знает в чем. Но, наверное, именно поэтому я и берусь высказать то, о чем многие тут думают. Вся эта война - грандиозная авантюра, затеянная где-то там, наверху, - он сделал неопределенный жест левой рукой, - а мы теперь платим за нее своей кровью.
- Полковник Фермор, - сказал я, - вы что же позабыли, кто вы такой? Мы, военные, все время платим кровью за авантюры, затеянные наверху. - Я повторил его жест. - Эта война - расширение границ нашей империи. А раз новых планет еще не открыли, значит, надо отбивать у врага уже имеющиеся. Эрина - крупный промышленный центр, который не уступит моему родному Вюртембергу.
- Мы все отлично знаем, - сказал мне Башинский, - что ты должен сказать. Хорошо хоть казенными фразами про долг не кидаешься. Говоришь по-человечески, спасибо за это душевное. - Он сделал вид, что отвешивает мне поясной поклон. - Вот только я могу выразиться и пожестче Фермора.
- Не стоит, - оборвал его я. - Лишних слов не нужно. Мы тут для того, чтобы лить кровь за кайзера и отечество, как бы нам возможно ни не нравилось это. К отечеству у кого-нибудь претензии есть?
- А если они имеются к кайзеру? - смерил меня тяжелым взглядом Фермор.
- Кайзер и есть наше отечество, - отчеканил я, отделавшись уже той самой казенной фразой.
- А так ли это? - задал вполне ожидаемый, но от этого не менее неприятный вопрос Башинский. - Немецкая партия со времен Хайнриха Первого очень сильна, фактически она давно уже правит империей. Но далеко не все среди нас фонбароны, а с этим уже лет сто как никто не считается.
- Довольно, - осадил я боевого товарища, - еще немного и вы перейдете ту грань, что отделяет просто болтовню от предательства.
- А найдется ли среди нас иуда, - с крайне притворным удивлением развел руками Фермор, - который разгласит этот разговор?
- Вы мне еще выстрелом в спину пригрозите, - недопустимо огрызнулся я. - Распустились совсем вы, господа офицеры, вот что я вам скажу. Капитан Ланцберг, - обратился я к командиру четвертой роты, - от вас я подобного уж никак не ожидал. И вовсе не из-за "фона" перед фамилией.
- Ни в одном уставе, - ответил мне капитан, - не написано, что мне должно нравиться воевать с демонами плечом к плечу. А если завтра сюда пригонят оживленных ими мертвецов? Это ведь наши бывшие боевые товарищи, полковник Нефедоров, не забыли об этом?
- Не хуже вашего, - заявил я. - Могу сказать, что нам обещана только артиллерия союзников, ни о каких других частях никто ничего на военном совете не говорил.
- Именно ту, - уточнил Башинский, - что расстреливала наши позиции на Пангее.
- Именно ее, - кивнул я, - и теперь ее огонь, заметьте, будет сосредоточен на альбионских позициях. Пусть теперь они головы в землю вжимают.
- Возвращаясь к теме возможного выстрела в спину, - заметил совершенно неожиданно для меня майор Штайнметц, - он может вполне последовать. Среди солдат зреет недовольство. Мы слишком засиделись в окопах, у солдат появилась опасная возможность подумать над сложившейся ситуацией. В прошлый раз демоны прибыли перед самой атакой, потом были изнурительный марш, сражение сходу, думать некогда. Сейчас же в относительной безопасности такая опасная возможность у них появилась. И воевать вместе с демонами им тоже совершенно не хочется. Мне уже докладывали о настроениях в нашем полку, и опасаюсь, что они не слишком отличаются от общих. У солдат во всем виноваты офицеры. До выстрелов в спину, конечно, не дойдет, тут я сильно преувеличил, однако если вражеская агентура каким-либо образом проникнет в наши ряды, то вполне может сыграть на них. И тогда уже ждать можно будет чего угодно.
- Контрразведочный отдел нам на что? - глянул я на сидящего в собрании отдельно ото всех ротмистра Спаноиди.
Ротмистр отвечал за контрразведку в моей бригаде, при нем состояли пара обер-офицеров, десяток нижних чинов и рота солдат. Последних именовали за глаза "синим эскадроном" за жандармскую форму. Конечно же, их не особенно любили, хотя и признавали общую полезность их работы. Но какая-то она слишком уж грязная, чтобы ею занимались честные люди. Допрашивать всех, на кого пала хотя бы тень подозрения, подслушивать, подглядывать. Нет уж, увольте. Потому и сидел обычно ротмистр Спаноиди отдельно ото всех, но всегда держал ухо востро и уходил из блиндажа вместе с последним офицером. Наверное, и на него намекал Фермор, говоря про возможного иуду среди нас. Хотя назвать человека, чьей прямой обязанностью является пресекать подобные разговоры в нашей бригаде, наверное, все-таки нельзя.
- Мы работаем, - только и произнес Спаноиди. - Здесь, в окопах, на линии фронта с этим делом проще. Разве только те, кого с собой из Туама притащили, но они все проверены и слежка за ними ведется круглосуточно. Вряд ли они, даже будучи, агентами противника, имеют возможность докладывать ему о чем-либо.
- Давайте заканчивать этот разговор, господа офицеры, - хлопнул по столу я. - Не то он может иметь для всех нас пагубные последствия. Союзники прибудут со дня на день, и нам не придется думать, а только воевать. Солдат занять по мере возможности. Чем угодно, как угодно, лишь бы думать перестали о лишнем. Вопросы есть?
- Никак нет, - ответил за всех Башинский.
Настроения в бригаде ухудшались, казалось, с каждой минутой. Сидение в окопах, действительно, сказывалось не лучшим образом на всех. Запрещать идиотскую песенку, гуляющую по позициям я не стал, не смотря на все доклады Штайнметца, становящегося все более настойчивым. В отличие от старого служаки, я понимал, что это приведет только к ухудшению обстановки. Ведь то, что запрещено, привлекает намного сильнее, да и недовольство офицерами, прицепившимися к ней, тоже вырастет.