– Пан рыцарь, вас послало само провидение, – проговорил тем временем пан Божидар, – или же, вернее будет сказать, молитвы наши достигли наконец-то слуха Господа нашего, Пресветлого и Всеблагого. Я должен…
– Доброго дня вам, панове! – Рыцарь Ланцюг замер плечом к плечу около каштеляна.
Годимир сглотнул мгновенно пересохшим горлом. Захотелось сделаться маленьким-маленьким. Лесной пичугой, жуком, а лучше всего муравьем, способным затеряться среди сухих листьев и веточек.
Но пан Стойгнев глядел мимо него:
– Не чаял уж и свидеться… – Он слегка сгорбился, словно намеревался прямо сейчас броситься в драку, и раздул ноздри породистого носа.
– И тебе удачного дня! – Полещук набычился, вцепился толстыми пальцами в окованный медными бляхами пояс. – Не думал, что ты еще живой, пан Стойгнев.
– Не дождешься, пан Тишило. Не дождешься, – дважды, как для тупицы, повторил пан Ланцюг, сверля пана Конскую Голову яростным взглядом.
Челядинцы молчали, навострив уши. Еще бы! Ссора между рыцарями с такими именами и такой славой не каждый день случается. Многие еще внукам пересказывать будут, каким поединком ознаменовался турнир, устроенный королем Доброжиром просто так, ради развлечения.
– Вот так встреча… – продолжал полещук. – Живой… Вот так-так!
– Не дождешься. Не дождешься, – ответы пана Стойгнева не отличались разнообразием.
– Э-э-э… Панове! – решительно вмешался каштелян. – Прошу вас помнить, кто вы и ради чего сюда прибыли. Турнир есть праздник благородства и доблести.
– И не будем превращать его в пьяную драку, – еле слышно закончил Олешек, незаметный за спинами рыцарей.
Пан Стойгнев потянул перчатку с правой руки, медленно освобождая палец за пальцем. Проговорил решительно:
– Я благодарен Господу и судьбе, что свели нас. Как я ждал этой встречи! Не поверишь, даже в Грозов ехать хотел.
– Очень нужно. Ждали там тебя… – сердито буркнул пан Тишило. И ответил, чеканя каждое слово на радость благодарным слушателям: – Не трудись вызывать меня. Я и так готов к поединку. Конный или пеший, с копьем, мечом или же секирой я жду тебя последние пятнадцать лет. И я поставлю самую большую свечку в ближайшем храме в благодарность всем святым и Господу за нашу встречу. А рыцаря, благодаря которому я сорвался с насиженного места и пустился в Ошмяны, – он легонько хлопнул Годимира по плечу, – я обещаю напоить до бесчувствия.
– Рыцаря? – нехорошо прищурился Стойгнев. – Если не ошибаюсь, пана Годимира герба Косой Крест?
Молодому человеку ничего не оставалось, как кивнуть. А что делать? Будь что будет. Двум смертям не бывать, а одной не миновать…
– Доблестного драконоборца? – продолжал пан Ланцюг.
– Пан Стойгнев, – добродушно улыбнулся ошмянский каштелян, – я что-то не пойму, у тебя и с этим рыцарем вражда, что ли?
– Где ты рыцаря видишь, пан Божидар? – в свою очередь усмехнулся словинец. Только веселья в его оскале не смог бы различить даже самый проницательный ученый из Мариенбержской Академии. Из тех, что звезды считают и в длиннющие списки заносят, как полагается.
– Да вот же он! – Музыкант втиснулся между Годимиром и паном Тишило. – Кто ж это, как не рыцарь, не будь я Олешек Острый Язык из Мариенберга!
– Ах, так? – голос пана Стойгнева клокотал от с трудом сдерживаемого азарта. Будто у гончего пса, наброшенного на горячий след. – Тогда скажи-ка, Годимир, скажи нам всем, кто и при каких обстоятельствах посвятил тебя в рыцари? Готов ли ты присягнуть пред ликом Господа, что говоришь правду?
Толпа охнула и загудела.
Неслыханное оскорбление. Ни один рыцарь не осмелится обвинить другого в самозванстве без должной причины. Ибо в случае ошибки, когда навет оказывается ложным, оболганный может потребовать поединка у обвинителя не до первой крови, не до просьбы о пощаде, а до смерти.
Годимир долго молчал.
Смотрел, как вьюном выкручивается из оравы слуг бельмастый дружинник – наверное, пошел Желеслава порадовать. Виновато дернул усами, перехватив взгляд полещуцкого пана.
Потом набрал полную грудь воздуха и сказал, как в омут с ледяной водой нырнул с обрыва:
– Не могу лгать перед ликом Господа. Не проходил я посвящения в рыцари! – Обвел глазами шушукающихся и открыто тычущих в него пальцами челядинцев, чужих оруженосцев и дружинников. Добавил: – Готов с мечом в руке против любого рыцаря отстоять свое право на пояс и шпоры.
Пан Тишило полез пятерней в затылок:
– Ну, дела…
Охнул и схватился за голову пан Божидар:
– Драконоборец… И вот – на тебе!
Присвистнул Олешек:
– Вот молодец! Даже меня провел! Уважаю!
Оскалился пан Стойгнев:
– Ничего тебя не учит, мальчик мой. Не годишься ты в рыцари…
– Я не гожусь? – Годимир вспыхнул сухой соломой, хватаясь за меч. – Пеший или конный, копьем или мечом…
– Остынь! – прервал его гневную речь пан Ланцюг. – Не к лицу мне с оруженосцами биться. Я таких, как ты, привык вожжами на конюшне уму-разуму учить.
– На конюшне? – Молодой человек вцепился в меч так, что ладонь заболела. – Ну что ж, попробуй…
– Э, нет! Он мой! – воскликнул полещук, нисколько не смущаясь внезапным превращением Годимира. – За мной будешь, пан Косой Крест!
В толпе раздался смех. Кто-то заулюлюкал. Кто-то свистнул в четыре пальца.
– Тихо!!! – с легкостью перекрыл всеобщий гам пан Божидар. – Панам Стойгневу и Тишило я советую остыть. Ибо не к лицу таким прославленным рыцарям друг друга перед толпой хаять. Вы бы еще за грудки друг дружку схватили… Стыдно, панове! – Он притопнул ногой для пущей убедительности. – Что же касается пана Годимира, то случай тут сложный. А потому требует рассмотрения его королевским величеством Доброжиром. Но не ранее, чем завтра утром. А до того никаких ссор и потасовок в Ошмянах я не потерплю, не будь я каштелян тутошний! Уяснили, панове?
Рыцари кивнули вразнобой. Первым полещук. Пожал плечами, махнул рукой и кивнул. Следом за ним Годимир. А что ему оставалось? Раз Стойгнев с самого начала отказался вызов принять, то и не допросишься. А то, чего доброго, и правда прикажет слугам связать дерзкого и вожжами отхлестать. С него станется…
Последним согласился пан Ланцюг. Скривился, будто кислющей вишни полную горсть в рот отправил. Но кивнул. Еще раз оскалился – он здорово заблуждался, если думал, что это улыбка, – расправил плечи и ушел.
В наступившей тишине громко прозвучали слова пана Конской Головы:
– Нет. Тесен все-таки мир. Сколько живу, столько убеждаюсь.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
НЕДОРЫЦАРЬ
Очевидно, комната, доставшаяся Олешеку и Годимиру, была в недалеком прошлом кладовой. Во-первых, близость к замковой кухне, а во-вторых, стойкий, въевшийся, казалось, не только в бревенчатые стены, но даже в глинобитный пол, аромат копченостей.
Наверное, ни король Доброжир, ни его каштелян пан Божидар не ожидали особого наплыва гостей. Ну, турнир и турнир… Мало ли объявляется турниров в Заречье? Именитые рыцари с ног собьются, если будут стараться на каждый поспеть. А уж в затрапезные Ошмяны, притулившиеся едва ли не у подножья Запретных гор, и подавно очень мало найдется желающих отправиться. А вот поди ж ты! Сыскались! Из подслушанного на лестнице разговора Годимир понял, что преломить копья в честь королевны Аделии, а также побороться за право присвоить руку и сердце дочери Доброжира, съехалась едва ли не полторы дюжины рыцарей. В том числе и пан Стойгнев герба Ланцюг из Ломчаевки, что в Бытковском воеводстве Хоробровского королевства, и король Желеслав из соседнего с Ошмянами Островца, и широко известный рыцарь Криштоф герба Черный Качур из Белян, и малоизвестный королевич Иржи из Пищеца, что на левом берегу Словечны стоит. Не говоря уже о пане Тишило, который за королевнами никогда в жизни не гонялся, но без хорошей драки и седмицы прожить не в состоянии, и самом Годимире герба Косой Крест в компании со шпильманом из Мариенберга.
Вот и освобождали почем зря кладовые, чуланы, приклетки под комнаты для дорогих гостей. Ну, понятное дело, для тех, кто приехал позже других. Первым-то места хватило.
Скорее всего, и запасы из этой кладовки вытащили куда-нибудь, а то и съели уже на пирах, а в комнату затащили два сундука, застелили их меховыми одеялами – вот и готовы места для отдыха и сна.
Годимир так расстроился, что даже не попытался ущипнуть пухленькую служанку, притащившую медный таз и кувшин с горячей водой. Он рухнул на ближайший сундук прямо как был – в пыльных сапогах – и закрыл глаза. Щекочущий ноздри запах тут же нарисовал связки окороков и грудинок, лещей и угрей, плотвы и семги. Он сглотнул слюну. Эх, вкуснотища-то какая…
– Ну, ты даешь, пан рыцарь! – Олешек плюхнулся на свой сундук так, что жалобно скрипнула крышка. – Или как тебя теперь называть, коль выяснилось, что ты никакой не рыцарь?
– Зови просто Годимиром.
– И все?
– Что – «все»?
– Все, что ты сказать хочешь?
– Тебе мало рассказов Стойгнева?
– А он ничего не рассказывал!
– И что с того?
– Как это что?! – Шпильман от расстройства дернул струны на цистре. Прислушался. Прихлопнул их ладонью, заглушая резкий звук. – Между прочим, это и меня касается – рыцарь ты или нет. Может помнишь, ты меня оруженосцем нанимал.
– Как нанимал, так и отпустил.
– Но я же не ушел.
– А это уже не моя забота. Сам виноват.
– Что значит – виноват? – вспыхнул Олешек.
– Ну, не виноват, – легко согласился словинец. – Чего ты от меня хочешь?
– Правду хочу знать.
– Правду? Правду… – Годимир перевернулся на бок. Лицом к стенке. – Правда, она такая бывает, что многие вранье предпочитают.
– Но не я! – Шпильман порывисто вскочил, взмахнул инструментом. – Не я!!! Слышишь? – Он внезапно замолчал, удивленно оглядел цистру, которая жалобно звенела в его руках, отложил ее в сторону. Повторил с нажимом: – Я хочу знать правду. И я должен ее знать.
– Это еще почему? – буркнул Годимир.
– Потому, что я твой друг, – вдруг просто и безыскусно заявил музыкант. – А друзей обманывать – подло.
Он произнес это как-то совершенно по-детски. На мгновение словинцу показалось, что за его спиной стоит не скорый на едкое слово шпильман по прозвищу Острый Язык, а обиженный мальчишка, которому пообещали новые санки ко Дню рождения Господа, да не подарили. Того и гляди расплачется. Словинец прикусил язык и рвавшееся на волю: «Какой же ты друг?» так и осталось невысказанным. Ведь это было бы самой черной неблагодарностью. Ляпнув такое, можно перестать себя считать не только рыцарем, но и просто человеком. Ведь не за деньги же, в конце концов, ехал с ним Олешек! Ничего он ему не заплатил, да и неизвестно, заплатит ли когда-нибудь за службу. Любой другой сбежал бы давно, а шпильман едет. Не бросил его, когда камень, пущенный дружинником Желеслава, едва не выбил из глупой рыцарской головы последние мозги. Вернулся, привел в чувство, после помогал идти. Готов был ругаться со стражниками островецкого короля, когда те обвинили Годимира в исчезновении Пархима. Пошел плечом к плечу к шатру пана Тишило, вызывать того на бой. И после не оставил. Неизвестно еще, не он ли уговорил полещуцкого пана, открыто заявляющего про свою нелюбовь к уроженцам Хоробровского королевства, взять с собой побитого противника.
Пожалуй, Олешек действительно имеет право знать правду.
Годимир резко повернулся и сел. Свесил ноги с сундука.
– Ты хочешь знать правду?
– Да. Хочу! – с вызовом заявил шпильман.
– Всю правду обо мне?
– Ну, не всю… – замялся певец. – Вся-то мне, может, и без надобности, но почему пан в черной суркотте… Как его там?..
– Пан Стойгнев герба Ланцюг.
– Вот-вот. Почему пан Стойгнев сказал, что ты не рыцарь. И ты не посмел… Ведь не посмел, да? Не посмел возразить. А значит…
– А значит, я – не рыцарь, – внезапно севшим голосом проговорил Годимир. – Ну, то есть… Как бы тебе объяснить…
– Да говори, как есть. Там разберемся. – Олешек улыбнулся едва ли не с сочувствием.
И Годимир начал рассказывать.
Говорил он долго – ведь пришлось начать с самого начала.
С того дня, когда в погожий летний день шестьсот шестьдесят четвертого года от Дня рождения Господа в семье небогатого, но именитого пана рыцаря Ладибора герба Косой Крест, владельца Чечевичей и прилегающих угодий, родился третий сын, которого нарекли Годимиром. Уродился мальчишка крепким, горластым, ел за троих и быстро рос. Но судьба его была предопределена с самого рождения.
Согласно древнему праву майората[34] Чечевичи и панский маеток после смерти пана Ладибора должны были перейти в собственность Ниномысла – первенца и, чего греха таить, любимца пожилого рыцаря.
Средний сын – Жемовит – собирался отправиться в Бытков, ко двору местных князей, старинного и славноизвестного рода Кривоносов. Ясное дело, не штаны в науках протирать и не мешки с мукой в амбаре подсчитывать, а в войско. Ловкий да смышленый юноша, даже если не случится какой-нито завалящей войны – будь то с внешним врагом или междоусобицы, сумеет быстро получить пояс и шпоры, а после станет полусотенным или сотенным командиром в княжьей дружине, дальше как повезет. Можно стать мечником в прибыльном городке, каштеляном крупного замка, а то и подскарбием в самом Быткове, при княжеском дворе.
Ну, а перед младшеньким тоже пути открыты. Хочешь, отправляйся искать счастья и доли на службе у любого богатого и знатного владетеля – князя, воеводы, короля. Это, если ты в воинском ремесле поднаторел. Если нет, можно к любому монастырю прибиться. Сперва, само собой, послушником. А когда пройдешь испытания и докажешь смирение и трудолюбие делом, получишь право носить камилавку, переходя в рясофорные. А после можно принять малую схиму, стать полноправным монахом. Тоже дело почетное и требующее не меньшего самоотречения и старательности, чем воинское. Если задуматься, все прилужанские игумены, архимандриты, епископы из младших сыновей рыцарей и вышли. Даже сам митрополит хоробровский и патриарх всего Правобережья – Хороборовского, Лютовского королевств и Полесья. А ежели склонен к самоуглублению, просветлению духа постами и молитвами, прямая дорога в схимники. Едва ли не все нынешние святые – и Лукьян Бессребреник, и Андрий Страстоприимец, и Пятрон Целитель, и Лукася Непорочная, и Вэзилий Жулянский – прошли через великую схиму.
Нет, имелся еще один путь. Иногда чародеи ездили по селам и усадьбам, отбирали детишек в ученики. Ну, так на то дар особый нужен, обладать которым не каждому дано.
Мальца по имени Годимир начали готовить именно к иночеству, ибо с десяти лет, когда мальчика начинают обычно школить по верховой езде, фехтованию на мечах, бою на копьях, секирах и палицах, он проявил редкостную в роду неуклюжесть. То умудрится седло задом наперед на хребет лошади взгромоздить или на уздечке налобный ремень с суголовным перепутает. То мечом сам себя по коленке зацепит – хорошо, хоть мальцов на затупленном оружии биться учили. И если в первом случае вроде бы ерунда, не панское дело лошадей седлать, для того холопы имеются, то уж во втором – самое что ни на есть рыцарское дело.
И не то чтобы будущий рыцарь не старался. Старался, и еще как! Учился истово. С утра, едва протерев глаза, хватался за оружие, бегал вокруг маетка и по соседним лесам в полном доспехе и тяжелых сапогах, скакал, изнуряя коня так, что отец вынужден был вскоре запретить ему излишне увлекаться верховой ездой. Это у князей злата-серебра куры не клюют, а в Чечевичах жили, затянув пояса.
Годимир мечтал стать странствующим рыцарем, убивать чудовищ – драконов, кикимор, волколаков, горных людоедов, спасать прекрасных панн и заточенных в высокие башни королевских дочек. Хотел прославиться как герои древности: Грозя – победитель дракона, Лют и Хоробр – легендарные основатели величайших городов Правобережья, первейшие рыцари и непобедимые воины, давшие начало великокняжеским, а после королевским родам.